глубине комнатки, от изумления уронил на пол стеклянную трубочку,
зачарованно потянулся и выкинул ее в корзинку для мусора.
- Так что же, - спросил Арфарра, - пошлет ваше правительство сюда
войска или нет?
- Нет, - спросил Ванвейлен.
- Тогда, - спокойно сказал Арфарра, - не стоило вам снимать меня с
тех ворот.
Врач, всплеснув руками, с возмущением ткнул в один из ларчиков,
который вдруг заорал, пронзительно и гнусно, и затявкал на Ванвейлена на
птичьем языке.
- Ну разумеется, - ответил Ванвейлен по-вейски. - Если б после
двадцатипятилетней разлуки мы говорили б о достоинствах инисских вышивок,
советник волновался б не в пример меньше.
- Всему виною, - улыбаясь, проговорил Арфарра, - мое собственное
неразумие. Я как старый ребенок, - нет-нет да и размечтаюсь о рае. Разве
трудно мне было сообразить, что господин Ванвейлен опять, как и четверть
века назад - не чиновник, а частное лицо?
- Я не просто частное лицо, - сказал Ванвейлен. - Я владелец крупной
компании, и, поверьте, моя компания имеет годовой доход больший, нежели
страна, в которой она зарегистрирована. Я занимаюсь космической техникой,
приборостроением и оружием. Нефтью - на новых планетах... Вы правы - ни
одна страна не будет помогать вам по-настоящему. В лучшем случае пришлют
любопытных корреспондентов и тысячу банок тушенки, которые были б
прекрасным поводом для драки, если б кто-нибудь на Вее еще нуждался в
поводе для драки... Я - готов помочь.
- Почему? - спросил Арфарра.
- Четверть века назад, - сказал Ванвейлен, - я был человеком без
гроша в кармане. Вы научили меня... кое-чему. Долг платежом красен.
Арфарра молчал. Четверть века назад он бы непременно сказал, что
такие вещи, которым он мог научить Ванвейлена, можно делать только для
выгоды государства; а сделанные для личной выгоды, они называются
преступлениями. Теперь он этого не сказал, а чуть вздохнул и ответил:
- Вы лжете. Вы не отдаете долг милосердия. Вы вкладываете капитал.
- Конечно, - сказал Ванвейлен. - Милосердные люди организуют комиссии
и комитеты. Милосердные люди суют нищему в руку миску с супом. Им главное
- утвердить собственное благородство с помощью этого супа, а что будет с
нищим через неделю, им все равно. Им даже хочется, чтобы он остался нищим
и чтобы можно было второй раз самоутвердиться за счет нищего, подав ему
миску супа. А немилосердные люди создают компании. Они вкладывают капитал,
- и они расшибутся, чтобы этот нищий встал на ноги и возместил им затраты.
- Проще говоря, - сказал Арфарра, - вы покупаете империю. С домами,
садами, дворцами и подданными. И на этом условии согласны оберегать свое
имущество.
- Можно сказать и так, - согласился Клайд Ванвейлен.
- Вы очень торопитесь. Стало быть, кроме вас, если и другие
покупатели?
- Кроме вас, - ответил Ванвейлен, - есть и другие продавцы.
Наступило долгое молчание.
- Что же, - сказал Арфарра, - мы можем сделать?
Ванвейлен повернул голову к врачу и сказал:
- Будьте добры, оставьте нас. И позовите Стрейтона.
Врач прикрыл дверь и ушел.
Через два часа он вернулся. Совещание, видимо, было закончено. Оба
землянина сидели подле чиновника и прятали друг от друга глаза.
- Это, - сказал Арфарра, - будет самой омерзительной проделкой в моей
жизни.
Стрейтон невозмутимо откинулся на спинку стула. Ванвейлен улыбнулся и
сказал:
- Предложите что-нибудь получше.
Они повернулись и вышли. Врач подошел к постели и увидел, что
чиновник плачет. Врач некоторое время смотрел на Арфарру, а потом сделал
старику укол. Тот закрыл глаза и заснул. Врач тихонько растворил окно и
задернул занавески. В комнате пахло так, как пахнет, когда трое людей
задумали в ней какую-то чрезвычайную гадость.
Эту ночь Киссур спал глубоко и спокойно. Ханадар Сушеный Финик
разбудил его на рассвете. Они поднялись на стену и увидели, что на другом
берегу реки собралось уже не меньше трех тысяч человек. На мосту над
вчерашними мертвецами старались птички. У поросшей мхом башни пятеро
дружинников Киссура сидели и смотрели, как товарищ их печет пирожки из
монастырской муки. Рядом лежал целый сноп стрел - дружинники собрали их
ночью у подножья стен.
Тут в верховьях реки послышались крики. Киссур обернулся: это лодка с
солдатами Ханалая распоролась о бамбуковые колья, вбитые еще для вчерашних
барж, люди посыпались в воду, как горох. Ханадар Сушеный Финик подождал,
пока течение снесет их начальника в красном кафтане поближе к мосту,
натянул лук и выстрелил. Красный кафтан нырнул и обратно не вынырнул.
Пирожки наконец испеклись: Киссур с дружинниками сели в кружок и
стали есть лепешки, заворачивая в них копченое мясо. Датти Зеленые Глаза
принес из монастырского погреба вяленую дыню.
- Сдается мне, - сказал Датти, - тыча пальцем в сторону дамбы, что не
пройдет и часа, как все эти люди явятся сюда спросить, отчего мы так долго
замешкались на этом свете, и над надо подкрепиться, чтобы поддержать с
ними занимательную беседу.
- Не такая уж это будет занимательная беседа, - возразил Ханадар
Сушеный Финик. - Стены у храма деревянные, и после того, как они сожгут
стены, мы не убьем и сорока человек.
- Помолчи, - сказал Киссур, - ты уже убил того, кого хотел.
Час шел за часом: народу на гребешке дамбы становилось все больше, но
беседа не начиналась.
Наконец приехал еще один командир Ханалая. С ним была тысяча человек,
пушечка и колдун. Пушечку установили напротив стен и начали садить из нее
ядрами, полагая, что если разбить стены, люди Киссура не смогут стрелять
по мосту, и дело можно будет считать законченным, а колдун сделал
небольшой стожок для колдовства и начал на нем плясать. Вскоре послышался
треск, как будто с неба содрали шкурку, вдали показалось какое-то облачко
и стало быстро расти. Сушеный Финик, который был зорче других, увидел, что
это белая птица. У птицы было два крыла сбоку и одно сверху. Правое крыло
у птицы было с красной полосой, а левое - с синей полосой. На другом
берегу обрадовались, а Сушеный Финик сказал Киссуру:
- Клянусь божьим зобом! Когда твой отец умирал, за его душою явилось
тринадцать огненных колесниц, запряженных восьмикрылыми конями! Неужели
этот колдун думает, что мы испугаемся этакого щегла?
- Великий Вей, - отвечал, поглядев, Киссур, - я уже видал эту тварь
на картинке, и я не думаю, что это из-за колдуна.
В этот миг ядро из пушечки попало в угловую башню, и осколками тяжело
ранило двоих дружинников. А другое, начиненное фосфором и серой, влетело в
деревянную голубятню, и та загорелась.
- Вниз, - закричал Киссур, - мы подождем их во дворе.
Люди Ханалая побежали к мосту. Птица пролетела над ними, и мятежники
затанцевали от радости. Птица развернулась еще раз и пролетела над мостом.
- Клянусь божьим зобом, - вскричал Сушеный Финик, - видел ли ты
когда-нибудь, чтобы птицы несли яйца прямо в полете?
Действительно, раздался шум, словно в небе отодралась дверца, и из
птицы вывалилось два белых яйца размером с мельничный жернов. Яйца
полетели к мосту: он подломился и рухнул, словно бамбуковая плетенка. На
другому берегу командир Ханалая схватил колдуна за ворот и вскричал:
- Сдается мне, собака, что ты колдовал не о том, о чем нужно!
Птица погналась за людьми Ханалая, и они бросились врассыпную, как
цыплята от коршуна.
Деревянные стены храма меж тем пылали вовсю. Люди Киссура побежали в
храмовый дворик и потащили с собой раненых. Птица развернулась, выпустила
три когтя и села посередине дворика. Из птицы высунулся человек и заорал
на корявом вейском:
- Эй, Киссур! Тебе что, особое приглашение нужно?
Страна Великого Света осталась далеко внизу, а через полчаса Киссур
выглянул в круглое окошко и увидел неровные и остренькие, как акульи
зубья, Чахарские горы. Они уже доехали до неба, но солнце и звезды еще
были вверху. Над горами самолет начало трясти, - Киссур и не знал, что в
небе столько ухабов.
Киссур устроился в кресле рядом с пилотом поудобнее, поигрывая
кинжалом и улыбаясь наглыми голубыми глазами. Если эти люди думают, что он
испугается только оттого, что в первый раз катается на птице с крыльями в
красную и синюю полоску, то, - право же, он рассчитывал сегодня на
путешествие куда более далекое.
Киссур оглянулся на своих людей: те вели себя как нельзя достойнее, а
Сушеный Финик о чем-то беседовал с третьим пилотом. Пилот сказал:
- Хорошо, что вы не испугались шума двигателей.
- Какого шума? - сказал Сушеный Финик.
- Ну, - удивился пилот, - снаружи это ужасный рев. Вы никогда такого
не слышали.
Сушеный Финик вдруг перекосил лицо и заорал страшным боевым криком,
из тех, что, говорят, могут превращать воина в медведя или волка.
Пилот взвизгнул и чуть не прошиб от испуга приборную доску лбом.
- Немедленно прекратите, - закричал он.
Сушеный Финик схватился за живот и начал хохотать.
Другой пилот передернулся и побледнел. Ему впервые пришло в голову,
что эти десять дикарей, потных и грязных, которые с невозмутимым видом
сидят в салоне, воспринимают мир совершенно по-другому, чем он. Черт их
знает, что они могут сделать! Может, они даже не так уж благодарны за свое
спасение? Может, они совсем по-другому относятся к своей смерти, чем
нормальные люди? У них двое раненых: Киссур даже не спросил, что с ними!
Редс взглянул на приборы. До пустынного острова в северном океане,
где лет двадцать назад выстроили базу со взлетными шахтами, оставался еще
час лету.
- Почему вы уничтожили мост, а не мятежников? - спросил Киссур.
Редс оторвался от экранов.
- Может быть, вы об этом не знаете, господин первый министр, но
убивать людей, - нехорошо.
- Может быть, вы об этом не знаете, - осклабился Киссур, - но мост
этот строили при государе Инане сорок тысяч человек, и на строительстве
погибло, я думаю, не менее шести тысяч, когда при недостроенном мосте
случился паводок. И судя по тому, что от него осталось, его придется
строить опять, новым сорока тысячам. И вы сохранили жизнь двум сотням
мятежников, а отняли ее у шести тысяч крестьян, которые опять погибнут,
если случится паводок.
- Во всяком случае, - сказал пилот, - я ни к чьей смерти не
причастен. И если бы я стрелял по людям, я бы потерял и эту работу, и
право летать. И вообще мне строго-настрого запрещено применять боевое
оружие.
- Да? - сказал Киссур, - а отчего взорвался мост? Это что, вроде
церемониального меча?
- Это, - сказал пилот, - оборонительное оружие.
- Хорошая у вас оборона, - одобрил Киссур. - Сойдет и за кольцо в ухо
и за серьгу в нос.
Прошло еще немного времени, и пилот снял откуда-то толстую трубку,
нажал на клавишу, - экран перед ним нарисовал человеческое лицо. Человек
на экране походил на портрет советника Ванвейлена, только выглядит моложе,
чем надо, - видать, время на небесах тянется медленнее.
- Ну как, - спрашивал меж тем Ванвейлен пилота.
- У меня такое чувство, - сказал Редс, - что меня сейчас съедят. От
них просто воняет кровью.
В эту минуту Киссур оттолкнул пилота и взял трубку.
- Я очень признателен вам, - господин Ванвейлен, - сказал он. - Это
вы господин этих людей?
- Господин Киссур, - сказал озадаченно Ванвейлен, - не лучше ли нам
будет поговорить через час, лицом к лицу?
- Отчего же? Разве это непривычный для вас способ разговора?
Редс расхохотался.
- Когда-то, - сказал Ванвейлен, - вы рассуждали о том, что
