беспокоиться все меньше и меньше относительно тех врагов, которых он не
видел и в существовании которых даже начал сомневаться.
Ни от одного из захваченных михайлинцев и виллимитов он не услышал
твердого заявления о том, что реальный претендент на трон существует.
Так как о михайлинцах ничего не было слышно, Имр успокоился еще больше.
А с приближением праздника Зимы он начал понимать, что веселиться и
радоваться гораздо легче и приятнее, чем думать о катастрофе, которая,
может, и не разразится никогда, ведь уже прошел почти год с тех пор, как
исчезли МакРори.
А в тайном убежище будущий спаситель народа все еще пребывал в
одиночестве.
Хотя он полностью отошел от шока, испытанного в мае, по крайней мере
физически, ожидаемое могущество ни в чем не проявлялось.
Синил продолжал читать, изучать богословие, сожалеть о выпавшем на его
долю повороте судьбы, а через несколько недель, проведенных в тягостном
одиночестве, он возобновил встречи с Эвайн, но уже не было той интимности
которая так радовала его раньше.
Михайлинцы продолжали готовиться, жизнь в убежищах текла обычным
порядком. Но Камбер думал о будущем, о том, что произойдет, когда родится
наследник и они должны будут проводить в жизнь план переворота. Готовых
ответов не было ни на один вопрос.
Сын Синила родился в день святого Луки, как и предполагалось. С первыми
криками ребенка начало меняться состояние духа его отца.
Синил все еще не проявлял никаких признаков приобретенного могущества и
категорически отказывался обсуждать этот вопрос. Камбер подозревал, что он
не хочет использовать свое могущество.
При передаче могущества все было сделано очень тщательно, в полном
соответствии с ритуалом, так что ошибки быть не могло. Да и реакция Синила
показывала, что все получилось так, как надо. Но принц после рождения
ребенка начал улыбаться, а однажды во время ужина даже пошутил.
Рождение сына оказало заметное влияние на Синила. Хотя он старался не
показывать этого, но всем было ясно, что принц очень горд появлением
наследника.
Он пригласил всех обитателей убежища на крестины и даже обсуждал с
Йорамом детали церемонии.
Камбер воспринял все это с большой радостью и назначил дату. Крещение
должно было состояться в ноябре, в день святого Иллтида.
Не многие видели мать и инфанта после рождения, так как роды были очень
трудные, несмотря на помощь Риса.
Меган вошла в церковь, опираясь на руку Целителя. Вид ее был радостным
и сияющим, но она еще не оправилась после родов, и походка была очень
неуверенной.
Эвайн поднесла инфанта к купели для крещения.
Рис встал слева от нее. Синил ничего не видел вокруг, не замечал людей,
которые кланялись ему. Он смотрел только на жалкий плачущий комочек шелка в
руках Эвайн. Он не отрывал взгляда от ребенка все то время, пока архиепископ
Энском готовился к началу крещения.
-- In nomine Patris, et Filii, et Spikitus Saneti. Amen.
Рис и Эвайн, крестные родители младенца, встали подле купели напротив
Энскома, Йорама и михайлинца-священника, который прибыл вместе с
архиепископом из Валорета.
Сильный голос архиепископа достигал самых отдаленных уголков церкви.
Когда архиепископ благословил соль, поданную священником, Синил вытянул
шею, чтобы лучше видеть. Он взял руку Меган и подтолкнул ее поближе к Рису,
где было самое лучшее место для наблюдения.
Энском продолжал говорить:
-- Прими соль мудрости...
Ребенок пустил пузыри и захныкал, когда на язык ему положили целую
щепотку святой соли. Но Эвайн его покачала, и он постепенно успокоился.
Энском переждал протесты недовольного ребенка и возобновил церемонию.
Он возложил на тело мальчика конец святого шелкового шарфа.
-- Войди в замок Господа...
Энском помазал елеем грудь и спинку мальчика между лопатками и взглянул
на Риса. Он задал традиционные вопросы, полагающиеся по правилам древнего
церковного ритуала.
Рис отвечал на них за своего крестного сына.
Слегка улыбнувшись, Энском поднял серебряный сосуд для крещения и с
удовольствием передал его Синилу.
-- Не хотите ли сами окрестить сына, Ваше Величество? У Синила отвисла
челюсть и сделались квадратными глаза.
-- Я, Ваша Милость?
-- В случае необходимости это может сделать даже не священник.
Энском широко улыбнулся.
-- А ваша квалификация достаточно высока. Синил смотрел на архиепископа
и не верил своим ушам, затем на лице его отразилась радость, какой он не
ощущал уже много месяцев.
-- Неужели это правда?--прошептал он.--Вы разрешите Мне?
Энском кивнул и вложил чашу в руки Синила. Синил прижав чашу к груди,
поклонился в знак благодарности Инфант уже успокоился на руках Эвайн, и
когда Синил подозвал ее, ребенок зашевелился и зевнул. Вид у него был очень
сонный. Эвайн подняла ребенка над купелью, а Рис поддерживал его за плечи.
-- Эйдан Элрой Камбер,--прошептал Синил и побрызгал на ребенка святой
водой.
Камбер с удивлением смотрел на Синила--он никак не ожидал, что
наследник короля получит его имя.
-- Ego te baptizo in nomine Patris, et Filii, et Spikitus Sancti. Amen.
Но когда Синил поставил чашу на место и потянулся к полотенцу, которое
держал Йорам, Рис вдруг замер, а затем потрогал голову ребенка. Инфант
пискнул, кашлянул, дернулся всем телом и застыл. Рис в ужасе смотрел на
Синила. Тот не сводил глаз с ребенка и спросил:
-- О, Боже, что с ним? Почему он не шевелится? О, он не дышит!
Рис стоял, как оглушенный, держа в руках неподвижное тельце. Эвайн
подняла испуганные глаза на Риса.
-- Он умер, Синил,--тихо сказала она.
В церкви наступила мертвая тишина, ее вдруг прорезал сдавленный
крик--это принцесса Меган упала в обморок. Гьюэр Арлисский подхватил ее.
Синил медленно повернулся к Меган, схватился за грудь и пошатнулся.
Он еле удержался от падения, схватившись за край купели, и стоял,
шатаясь, как пьяный.
Глаза его были закрыты, он мотал головой, как бы стараясь избавиться от
ужасного видения.
Судорожно сжав край купели, он склонился над ней. Пронзительный, дикий,
почти звериный вопль сорвался с его губ.
Невидящими глазами он смотрел на воду, затем выпрямился, блуждающие
глаза его осмотрели церковь, не останавливаясь на лицах людей. Жуткое
выражение застыло на его лице.
-- Они убили его, моего сына!--воскликнул он.--Они убили моего сына и
теперь ищут моей смерти!
-- Кто ищет твоей смерти, Синил? Назовите ваших врагов. Скажите, что вы
ощущаете?--спрашивал его Камбер.
Его глаза обшарили комнату, стараясь отыскать ключ к тайне, но взгляд
его все время возвращался к Синилу, так как Камбер предполагал, что принц
что-то чувствует. Сам Камбер не ощущал опасности, угрозы нападения. Но если
нападение действительно произошло, то враг, вероятно, был очень искусен и
хорошо замаскировал свой удар.
-- Нет, не они! Он!--проговорил Синил. Он задыхался.
-- Он один из тех, кому мы доверяем! Когда Рис протянул руку, чтобы
поддержать его, он крикнул:
-- Не касайся меня!
Резко повернувшись, он вырвал труп ребенка из рук потрясенной Эвайн и,
обняв его, прижался спиной к алтарю.
-- Мы найдем его, Эйдан,--безумным голосом сказал он.--Я отомщу за
тебя!
-- Синил!
Голос Камбера прорезался сквозь шум в церкви. Казалось, он крикнул изо
всех сил, хотя на самом деле лишь чуть повысил голос.
-- Синил, теперь ты ничем ему не поможешь, отдай ребенка Рису. Может,
мы...
-- Нет. Он мертв.
Голос Синила прозвучал без всякого выражения.
-- Я это знаю, Камбер.
Он опять обвел взглядом всех присутствующих.
-- Один из вас предал меня.
-- Он сошел с ума?--шепотом спросил Йорам Риса.
-- Нет,--Рис покачал головой.--Ребенок отравлен. Я думаю, солью. Я...
Принц, пристально осмотрев каждого присутствующего, вдруг повернулся и
решительно направился к центру, где увидел священника-михайлинца,
помогавшего Энскому при крещении. Он стоял совершенно спокойно и
невозмутимо, но Синил подошел к нему и прошептал:
--Ты!
Все взгляды устремились на священника, а стоявшие Рядом расступились. И
тут в человеке произошла странная и неожиданная перемена. Его глаза ожили,
тело выпрямилось, руки вскинулись вверх, а пальцы зашевелились, чтобы
сложить определенную фигуру--заклинание для защиты и нападения.
Рука Синила инстинктивно дернулась, чтобы сотворить контрзаклинание.
Слабое розовое пламя окутало прозрачной вуалью его лицо. Синил изумленно
смотрел на этого человека, в то время как остальные прижались к стенам.
-- Ты--священник, как ты мог поднять руку на своего брата?--прошептал
Синил.
Он не осознавал того, что только что непроизвольно сделал.
Михайлинец ничего не ответил, он только стоял и смотрел на наследника
Халдейнов. Глаза его горели, как угли.
Энергия сгущалась в центре, где они стояли. Но если противник Синила
был тренированным дерини, то о Синиле никто ничего не мог сказать. Ни тот,
ни другой соперник не создавали защитного кольца вокруг поля битвы. Камбер,
беспокоясь, приказал своим родственникам прикрыть их.
Он сделал это как раз вовремя, так как следующие слова Синила потрясли
всю церковь.
Древние грозные фразы отражались громовым эхом от мозаичных стен и
сводчатого потолка.
При этих словах вокруг него вспыхнуло алое пламя, пляшущее живое пламя,
не видимое глазом, но существующее. Оно было смертельно для любого, кто
приблизился бы к Синилу, не обеспечив себе надежной защиты.
Синил стоял, прямой и грозный, прижимая к груди мертвого ребенка.
Священник медленно двинулся к нему, окружив себя золотым сиянием. И
теперь уже только несколько метров пространства, в котором сталкивались, со
страшным грохотом разряжаясь, сгустки чудовищной энергии, разделяли их.
Воздух был насыщен энергией. Молнии рассекали пространство, направляясь
от одного к другому, и разбивались с треском о защиты соперников; воздух был
густой, тяжелый, остро пахнущий озоном. Пламя свечей металось, как бешеное,
в мощных потоках энергии.
Пучки энергии сталкивались, разрывались, вспыхивая ярким светом над
головами противников.
Особо мощный сгусток энергии вдруг погасил все свечи, и в наступившей
полутьме грозно завыл ветер.
Завывание ветра стало постепенно переходить в пронзительный свист, и
вскоре в этом свисте уже можно было различить два голоса, грозных, внушавших
ужас. Эти голоса раздавались в бездонных пучинах, открытых теми могучими
силами, которые участвовали в борьбе двух смертей.
Давление все возрастало, и все присутствующие старались защитить глаза,
уши, сознание от того ужасного, что было невозможно воспринять разумом и что
непрерывно обрушивалось сокрушающей лавиной на чувства людей.
Наконец михайлинец пошатнулся, испустил отчаянный крик, глаза его
очистились от тлеющего пламени и приобрели обычный человеческий вид. Он
воздел руки в мольбе о пощаде и рухнул.
Мгновенно все стихло и погрузилось в непроницаемый мрак.
Тишина. Черный мрак. И только постепенно затухавшее сияние, которое
скорее ощущалось, чем воспринималось глазами.
Оно окружало победителя. Это сияние было свидетельством того, что Синил
обрел свое могущество. Руки Синила все еще крепко прижимали ребенка к груди.
Первым пришел в себя Камбер. Он отошел от стены и зажег свечи. Затем
двинулся Энском. Он медленно подошел к священнику-михайлинцу, склонился над
ним, приподнял его голову и положил на колени. К нему приблизился Рис и
