ти Мама, а не изменением убеждений. Понимал это царь, догадывался
Мирский, недоумевали все вокруг, но, главное, Мама была довольна: "По-
езжайте к матушке, обрадуйте ее", - дал государь первое поручение ми-
нистру.
Вот так откровенно, на глазах у всех переплетается частная жизнь
семьи, отношения мамы и сына с жизнью обширнейшей державы, попавшей им
под руку. Когда на следующей войне государю и государыне случится не-
надолго расстаться, они и разлуку свою почтут событием государствен-
ным.
"Ты очень верно выразилась в одном из своих последних писем, что
наша разлука является нашей собственной личной жертвой, которую мы
приносим нашей стране в это тяжелое время. И эта мысль облегчает мне
ее переносить. Ники. 4.01.1916."
У деда с бабушкой хватило вкуса и ума не смотреть на свою разлуку
столь торжественно и не объявлять ее ценностью, достойной поднесения в
дар отечеству.
Что-то мы отвлеклись. Все войны, войны, а жизнь берет свое. Война
войной, а на охоту ехать надо. В начале октября государь много и
счастливо охотился, и не только на
ворон, хотя 6 октября "долго гулял и убил три вороны", а 10 октября,
проводив Аликс домой, "продолжал прогулку и убил пять ворон", но глав-
ные события развернулись 7 октября.
Дневник императора. 7-го октября. Четверг. В 9 час. отправился на
охоту за Гатчино к Елисаветинской даче. Знако-
мые круги по облавам в 1895 г. Со мною поехали д. Алексей, т. Михень,
Ники, Борис, Фредерикс, кн. Г. С. Голицын, Гессе, Гирш. Погода стояла
отличная, тихая, без солнца. Завтракали в новом домике. Всего убито:
490 штук. Мною: 10 тетеревей, рябчик, куропатка, 2 русака и 45 беля-
ков, вальдш., всего - 60. Очень наслаждался этим днем, проведенным на
свежем воздухе. Вернулся в Царское в 6 1/4. Принял доклад Будберга и
читал до 8 час.
Получил известие со Скачека, что эскадра благополучно прошла из
Каттегата.
Государю нравилось, что вице-адмирал Рожественский, которому были
вручены двенадцать броненосцев, девять крейсеров и девять эсминцев,
был сторонником разгрома противника не в затяжной тактической борьбе,
а в генеральном сражении, разом. Царь положился на отважного адмирала,
и, естественно, на господа Бога: "Благослови путь ее, Господи, дай ей
придти целою к месту назначения и там выполнить ее тяжелую задачу на
благо и пользу России!" После записи в "Дневнике" этой молитвы о бла-
гополучии 2-й Тихоокеанской эскадры рукой государя пририсован сбоку
крестик, для верности. Почему наш царь думал, что японский бог оставит
своих подопечных, если они, тоже сторонники генерального сражения, и к
этому сражению подготовят сорок крейсеров против наших девяти да
шестьдесят три миноносца тоже против нашей девятки. И хотя по тяжелым
орудиям на броненосцах было примерное равенство, но наша эскадра могла
делать только 134 выстрела в минуту, а японцы успевали за это же время
выстрелить 360 раз. Не мудрено, что наш флагман, новейшая громада
"Князь Суворов", через тридцать минут после начала печально известного
побоища был выведен из строя и вскоре отправлен на дно. Как же гото-
вившийся к генеральному сражению флотоводец, потеряв в первый же день
сражения больше половины эскадры, не сумел утопить ни одного (!), ни
единого корабля противника, уму непостижимо. И дрались наши моряки от-
чаянно, до последнего снаряда, до последней действующей пушки, с тону-
щих уже кораблей продолжали стрелять, ничто не помогло, ни молитва ца-
ря, ни отвага раненого и сдавшегося в плен адмирала, ничто...
Но до этих бед еще почти полгода, а пока дед держит оборону против
готовящейся к решительным поступкам бабушки. Был ли во все войны хоть
один обороняющийся, так томительно мечтавший о поражении?!
Ст. Борзя. Октября 6-го дня. 1904 г. Дорогая голубка Кароля! Сегод-
ня уже два дня, как я возвратился из командировки; до Читы я не
доехал, так как не представилось надобности везти туда больного офице-
ра, к которому я был командирован. Через несколько дней ожидаю коман-
дировки сначала в Манчжурию, а потом до оз. Байкал. Здесь на Борзе пе-
ремен никаких нет.
Надеюсь, дорогая моя, ты не очень огорчена моим предшествующим
письмом, и когда сама хорошенько пообдумаешь все, о чем я писал, ты
согласишься со мною. Ведь мне, милая моя Кароля, тоже нелегко и неве-
село тут сидеть и так долго тебя не видеть. Но что же делать? Прихо-
дится покориться судьбе и ждать того времени, когда мы будем в состоя-
нии вместе поехать в Ольховатку и устроить нашу жизнь так, как мы за-
хотим. Я с таким нетерпением ожидаю этого времени!
Недавно я получил письмо от Марьи. Она очень благодарит меня за мой
ответ на ее первое письмо; пишет, что живет теперь у врача Орлова в
Суджанском уезде, но по получении моего письма приехала в Ольховатку,
чтобы оттуда написать мне ответ. Вместе с ней пишет, как и в первом
письме, сторож Василий и смотритель оей милой, дорогой Кароле!
Мои отношения с командиром полка порядочно испортились после исто-
рии с моим заключением по поводу того судебного дела, о котором я тебе
писал. Впрочем, это меня ничуть не огорчает. Казака оправдали.
Пиши мне больше о себе. Чем подробнее будешь писать, тем больше
удовольствия мне доставишь. А потому не смущайся такими мелочами, ко-
торые заставляют тебя думать и раскаиваться в сообщении о них мне, пи-
ши обо всем.
Крепко тебя целую, моя дорогая, жму твою руку и желаю здоровья и
благополучия!
Горячо любящий тебя Н. Кураев. Я вполне здоров и благополучен. Ба-
бушка, так же как и Александра Федоровна, пыталась ввести в практи-
ку переписки нумерацию писем, но ни царице, ни Кароле Васильевне не
удалось приучить своих мужей к этой простой и полезной вещи. Как не
вспомнить тут горькие слова Александры Федоровны, хотя и обижавшейся,
когда ее за спиной звали "немкой", но и цену славянам знавшей: "Когда
же, наконец, водворится порядок, которого нашей бедной стране не хва-
тает во всех отношениях и который чужд славянской натуре?"
Это все оттяжки, отговорки... Пришла пора предъявить письмо, к ко-
торому долго и безуспешно пытался
найти слова предуведомления... ничего не вышло... когда я держу его в
руках, мне кажется, что чувствую пульс сердца, сообщившего мне
жизнь... и сообщившего смысл не только тем временам, прошедшим, но,
может быть, и тем, которые когда-нибудь да наступят...
Наверное, и эти слова лишние, скорее всего, лишние, это от страха,
что письмо, ушедшее со станции Борзя Забайкальской железной дороги 8
октября по старому стилю 1904 года, не найдет завтра адресата.
Это единственное из военных писем, где дедушка обращается так сдер-
жанно, почти сухо - "Дорогая Кароля!"...
Ст. Борзя. Октябрь, 8 ч. 1904 г. Дорогая Кароля! Сейчас получил
твое письмо за щ 76, в котором ты решительно настаива-
ешь на своей поездке сюда. Если мое первое письмо не повлияло на твое
решение, то добавлю к нему кое-что еще в ответ на твое письмо за щ 76.
Ты, деточка, жестоко ошибаешься, думая, что приехав сюда можешь об-
венчаться со мной. Неужели, Кароля, ты допускаешь серьезно мысль о
том, что я могу со спокойным сердцем связать твою судьбу с моею при
таких неблагоприятных условиях? Неужели в самом деле можно серьезно
думать о свадьбе почти на театре войны? Я не знаю, действительно ли ты
не можешь думать иначе о своем намерении или не хочешь. Нельзя же, до-
рогая, очертя голову, делать такой шаг. Разумеется, ты можешь думать и
говорить что угодно относительно того, что никогда и ни за кого не
выйдешь замуж кроме меня, но ведь я-то не имею нравственного права же-
ниться и каждую минуту ждать похода на войну. Где же и с кем и с чем я
оставлю тебя здесь, если, допустим, все произойдет так, как ты сейчас
хочешь, и если мне суждено будет двинуться с полком дальше?
Верю твоим стремлениям, понимаю твои желания и сам испытываю все то
же, что и ты, но никогда не соглашусь на такое безрассудство, на кото-
рое ты уже готова. Легко говорить, что ты в случае движения нашего
полка можешь устроиться на Дальнем Востоке как сестра милосердия, но
делать это здесь будет поздно, да и невероятно трудно. Это легко сде-
лать может быть в Москве и оттуда уже ехать как сестра милосердия, но
искать на войне или в Сибири пристанища в Красном Кресте более трудно,
чем это кажется.
Ну и подумай теперь, очень ли радостна и приятна будет наша свадьба
здесь при полном тревожных ожиданий положении. По крайней мере я буду
испытывать больше страданий и мучений, чем радости и удовольствия, от
сознания того, что каждую минуту должен буду готовиться к тому, чтобы
бросить тебя здесь, в дебрях Забайкалья, на произвол судьбы, без вся-
ких средств и без людей, которые могли бы помочь тебе. Ты же, я уве-
рен, сама бы скоро поняла, что ошиблась в своих расчетах на радостное
и спокойное житье здесь возле меня. Нет, дорогая, твой приезд сюда
принес бы обоим нам больше мучений и страданий, чем мы сами можем
предполагать это теперь. А ты, Кароля, с таким легким сердцем хочешь
идти на эти страдания. Но ведь нужно же сколько-нибудь серьезно поду-
мать обо всем этом; это же не то же, что поехать из Ивановского в Пав-
ловское и в случае неудачи вернуться на тех же лошадях обратно.
Конечно, нет смысла указывать тебе на другие трудности и опасности
твоего путешествия. Они хоть и имеют значение, но второстепенны. А ес-
ли ты так поверхностно смотришь на главное, то на мелочи, разумеется,
не захочешь обращать внимание.
Итак, дорогая, насколько ты категорично заявляешь о своем намерении
ехать, настолько категорически я против этого. Повторяю, что насило-
вать твою волю не хочу, но предупреждаю, что, если ты хочешь вовсе не
считаться с моим мнением и решишь ехать, то выброси из головы хотя бы
самую безрассудную мысль о свадьбе здесь. А потому и не заботься об
обручальных кольцах и прочей ерунде. А лучше всего побереги деньги,
которые ты должна будешь истратить на поездку сюда. Нам они могут при-
годиться несколько позже, и из них мы можем сделать упоительнейшее, во
всех отношениях приятное и полезное, путешествие.
Не думаю, чтобы твои родители согласились на твою поездку, но если
бы это случилось, то я всецело буду винить их в том, что они не разъ-
яснили тебе со своей стороны всю трудность и бесполезность задуманного
тобою.
Не могу обойти молчанием твои следующие строки: "сейчас бы я к тебе
приехала страстно влюбленной, жаждущей необходимого... Но если мы
встретимся только по окончании войны, тогда, быть может, ты во мне
найдешь одни перегоревшие желания, меня, теперь стремящуюся к жизни,
изнуренной". Насколько я верю в первую часть написанного тобою, нас-
только же не допускаю второй. Я уверен, что и по окончании войны я
встречу дорогую мою Каролю любящей меня, ждущей меня и так же "жажду-
щей необходимого", как и я. Но тогда наша радость будет полной, сво-
бодной, не омраченной тревожными ожиданиями и беспокойными мыслями, и
потому удовлетворение будет полное, желаемое. Здесь же мы будем хоть и
вместе, но по-прежнему должны будем - беру твои выражения - "оба бо-
леть душой" "напрасно (и добавлю - мучительно) переживать жажду" и
"держать себя в невозможных оковах". Какого же счастья, какого же спо-
койствия ты ждешь от этого, милая моя, дорогая Кароля?! И неужели ты
думаешь, что я отказался бы от этого высокого счастья обладать тобою
уже теперь, если бы был уверен в возможности этого счастья здесь? Ведь
я, Кароля, страдаю и страдаю не меньше, чем ты, а может быть, и боль-
ше. Но верю, что страдать и ждать остается недолго! Ну довольно. Мое
мнение по возбужденному тобою вопросу ты знаешь, и если не захочешь с
ним считаться - воля твоя.
Но понимаешь ли ты, дорогая, как мне больно писать тебе все это.
Милая, славная любящая девушка пишет мне, что она страстно рвется
