ко
мне, невзирая ни на что, страстно желает меня, а я должен отвечать ей
- нет, не езди! Я должен это ей ответить, так как сам горячо люблю ее
и не могу подумать о тех несчастьях и разочарованиях, которые могут ее
здесь ожидать. Как больно и мучительно писать такой ответ!!
Пойми меня, дорогая, и прости!.. Ты можешь быть уверена, что, если
захочешь, то будешь женою врача Ку-
раева, но врача земского; женою же военного врача Кураева ты не должна
быть, этот последний не просил твоей руки и не предлагал своей. Может
это случиться только при одном условии: если по окончании войны мне
суждено будет остаться военным врачом. Но, надеюсь, этого не будет.
Можешь быть, дорогая Кароля, вполне спокойна за мои чувства к тебе,
и знай, что это неприятное для тебя письмо тебе пишет горячо тебя лю-
бящий, давно тебя ждущий и желающий твой Коля.
От души желаю тебе душевного мира и покоя, полного здоровья и бла-
гополучия!
Весь твой Н. Кураев. Все открыто, все названо своими именами, ника-
ких подразумеваний, ута-
иваний. Разговор равных. Разговор внутренне свободных людей, обречен-
ных на
неволю. Если свободу увязать с "осознанной" необходимостью, если ее
достиже-
ние может быть лишь результатом недюжинной работы ума, то уж очень су-
жается круг людей, имеющих шансы вкусить от этого блага.
Древние выстроили триаду: Бог - Дух. Бог - Любовь. Бог - Свобода.
"Две величины, порознь равные третьей, равны между собой". О какой
свободе можно говорить вне одухотворенности, и о какой любви
вне свободы. Именно в любви, где в основе лежит, быть может, самое
эгоистическое
чувство, жажда обладания, одухотворенность возвышает до полного тор-
жества над эгоизмом, и в этом утверждение истинно человеческого и иск-
лючительно человеческого - способности думать о другом, чувствовать
его боль, желать ему блага. Отнимите эту способность у людей и получи-
те смышленое, проворное, изобретательное и жестокое животное...
"Ну, а что-нибудь новенькое!.." А стать человеком - это и есть но-
венькое, для каждого отдельного че-
ловека эта работа начинается с пробуждения и заканчивается только во
сне, и ни на кого ее не переложить, и никогда нельзя посчитать окон-
ченной.
Насаждается культ абсурда, благословляется и насаждается под разны-
ми видами свинство и скотство, потому что быть человеком и жить по-че-
ловечески, да еще с утра до вечера, да еще и каждый день - работа не-
посильная.
Нехитрым маневром жизнь порядочная объявляется чем-то музейным,
коллекционным, исключительным. А вот в лексиконе деда и в лексиконе
царя слово порядочный встречается весьма часто, и вещи, обозначенные
этим словом, вовсе не претендуют на исключительность: "порядочная ло-
шадка", "порядочная квартирка", "порядочная погода"... пригодные для
жизни, не больше.
Вот перед нами свидетельство жизни порядочных людей, людей вовсе не
исключительных, не из ряда вон выходящих академиков или схимников, -
земский врач да домашняя учительница без прав и привилегий, эка неви-
даль! И унаследовали они, по сути, лишь то, что доступно любому гра-
мотному человеку, - человеческую культуру, именно человеческую, сде-
лавшую их удивительно богатыми и до зависти свободными.
Ст. Борзя. Октября 20 дня. 1904 г. Дорогая голубка Кароля! Получила
ли ты мои письма и телеграмму, которую я послал в Ивановс-
кое? Что-то ты мне ответишь? Я, дорогая моя, только сегодня встал с
постели, три дня провалялся
больной; очевидно была инфлюэнца, которая к счастью скоро прошла; те-
перь остается небольшая слабость.
Вчера мимо нас проехал Наместник Алексеев. Проезжал он поздно вече-
ром и сам из вагона не выходил. Наши офицеры разговаривали с его адъ-
ютантом, и последний сообщил им, что к рождеству казачьи полки второй
очереди (т.е. 2-й Верхнеудинский, 2-й Нерчинский, 2-й Аргунский и 2-й
Читинский), которые теперь на войне, будут расформированы, а наш полк
пойдет на укомплектование армии. Таким образом, на основании достовер-
ных источников можно предполагать, что в Декабре мы отправимся на вой-
ну, и вероятно там придется встречать новый Год. Все очень довольны
тем, что Алексеев отозван в Петербург, т.к. он очень мешал Куропаткину
и портил дело. Наши дела гораздо лучше теперь. Говорят только о страш-
ном переутомлении войск.
Вот видишь, дорогая Кароля, какие тревожные вести относительно на-
шего положения приходится то и дело выслушивать. Ну зачем же тебе, ми-
лая, ехать сюда? Затем только, чтобы еще больше расстроить и без того
уже расстроенные нервы? Нет, Кароля, не стоит этого делать.
Если же тебе так невыносимо тяжело дома, отчего бы тебе не поехать
напр. в Петербург к Эльзе, поразвлечься там? Я думаю, ты бы стала луч-
ше себя чувствовать.
Когда будешь в Москве - передай мой привет сердечный Марии Дмитри-
евне. Почему ты так мало о ней написала? Как она себя чувствует? Каки-
ми мыслями с тобой поделилась?
На днях я опять крупно поговорил с нашим командиром, и мы снова
сцепились. Он опять оказался не прав, но ни за что не хотел сознаться
в своей неправоте, хотя я ему это очень ясно доказал ссылкой на статьи
закона. Ты не думай, дорогая, что я намеренно ищу ссор с командиром -
этого нет. Но я ужасно возмущаюсь и волнуюсь всем тем, что мне прихо-
дится видеть и переживать. Ах, какие это ужасные люди! Я все расскажу
тебе, моя дорогая Кароля, когда наконец вырвусь отсюда к тебе.
Недавно сделал себе опять прививку оспы, так как у нас в полку за-
болел казак натуральной оспой. Интересно, что заболел казак, у которо-
го прежде была привита оспа в этом году весной, когда всем в полку де-
лались прививки, ему тоже была привита и принялась - и однако заболел
и в тяжелой форме.
Ну пока до свидания! Крепко, крепко тебя целую, дорогая, и желаю
здоровья и всего лучшего! Жму твою руку!
Весь твой Н. Кураев. Повсюду росло недовольство войной, мобилизация
дополнительных войск
шла с трудом, кружившие повсюду толки и слухи то здесь, то там пере-
растали в беспорядки. Напряжение нарастало день ото дня. А тут еще эс-
кадра Рожественского обстреляла в Северном море ночью английские ры-
бацкие суда, приняв их за японские миноносцы. Скандал поднялся ужас-
ный. Английской родне наших царя и царицы, щедро финансировавших япон-
цев в их войне против нас, скандал был очень на руку. В обществе заго-
ворили о возможности военного столкновения с Англией, что было бы для
России уж совсем некстати! И все это как раз в разгар охотничьей поры.
21 октября, один из самых напряженных дней, государь провел на охоте.
Гонцы скакали к нему с телеграммами, рыскали по пороше, сновали по бо-
лотам и возвращались ни с чем. Два дела разом государь делать не лю-
бил.
Дневник императора. 21-е октября. Четверг. Проснулся в 7 час. ясным
морозным утром и со снегом. В 8 час. отпра-
вился на облаву под Петергофом. Взяли загоны от жел. дор. к Марьино,
где утопали в болоте. Завтракали у д. Ольгино в палатке и оттуда дошли
загонами за дорогу из Бабигона в Настолово. Погода сделалась серая и
задул свежий ветер. В 6 1/2 вернулся в Царское. Всего убито: 511.
Мною: 6 фазанов, 5 тетеревей, сова, 3 русака и 35 беляков - итого: 50.
Усиленно занимался. Обедали и вечер провели вдвоем. Стрелял царь
значительно лучше, чем его эскадра. Трудно поверить, что
наши моряки в ночной стрельбе в открытом море могли нанести кому-либо
урон, разве что по чистой случайности. Если через семь месяцев похода
и тренировок, хотя и очень редких, наша эскадра в первый день Цусимс-
кого побоища не смогла потопить ни одного японского корабля, паля из
всех орудий, и только на второй день остатки эскадры в разрозненных
стычках сумели-таки угробить несколько небольших кораблей, то о какой
стрельбе могла идти речь в четырех днях пути от Ревеля!..
К слову сказать, японская эскадра, свободная после падения Порт-Ар-
тура от морских беспокойств, в течение полугода, поджидая эскадру Ро-
жественского, в порядке тренировки расстреляла по пять боекомплектов
на каждое орудие, после чего поменяли стволы на новые.
Шумный инцидент, обошедшийся казне в 67 тысяч фунтов стерлингов
штрафа, был преподнесен народу как подвиг.
Дневник императора. 23-го октября. Суббота. Утром успел погулять.
Погода была ясная. Имел три доклада. После
завтрака принял Кладо (Н. Л. Кладо - морской офицер, военный историк,
проф. Морской академии, писавший о русском военно-морском флоте под
псевдонимом "Прибой".), который вернулся из Виго, прямо от Рожественс-
кого; он был на "Суворове" в знаменитую ночь атаки неизвестными мино-
носцами в Немецком море. Обедали и провели (вечер) Милица, Николаша и
Петюша.
Уже в январе 1905 года в Москве вышла книга "Великие подвиги эскад-
ры вице-адмирала Рожественского". Книга небольшая, восемь страниц, на
одной портрет вице-адмирала в полной форме в рост, на двух других сти-
хотворение, на остальных описание подвига, к сожалению, только одного.
На последних двух страницах напечатана телеграмма, полученная Главным
морским штабом от своего недавнего начальника, сочинившего поход 2-й
Тихоокеанской эскадры, а теперь его и возглавившего. К сведению всего
света, Рожественский сообщал о том, что любая попытка приблизиться к
нашей эскадре неизвестных или враждебных кораблей будет сурово пресе-
каться.
Поскольку книга, хранящаяся в библиотеке Академии Наук, имела свои
листы неразрезанными по истечении девяноста лет со дня выхода в свет,
можно предположить, что стихи, посвященные важному случаю, широкой
публике неизвестны.
От берегов родного Петрограда, Где для Руси взошла побед заря, В
далекий путь могучая Армада Снаряжена велением Царя. Ее послал Рос-
сии вождь Державный На страх врагам за тридевять морей, Чтоб поло-
жить конец борьбе неравной И поддержать своих богатырей. Святая
Русь в тревоге и волненье Не сводит глаз с родимых кораблей - Ко-
варный враг сулит им истребленье Из-за угла чужих морей. Но жив
Господь, и за грехи карая, Не до конца Он отступил от нас, Не уда-
лась врагам засада злая, И от беды Творец Отчизну спас. И в час,
когда великое сраженье До самых недр взволнует океан, Да ниспошлет
Всевышний одоленье Над тьмой врагов Армаде Россиян. Конец октября
император провел в пути, объезжая войска, представляв-
шиеся "блестяще, несмотря на отчаянную погоду - холод, дождь и ветер".
Впечатление от войск сильное, в "Дневнике" следует перечисление всех
представленных на смотр и выставленных в караул частей, поименованы
все дивизии, полки, бригады, батальоны, артиллерийские батареи и диви-
зионы, и все пестрит пометками: "Великолепный смотр", "Войска нашел в
блестящем виде, лошади хорошие", "Отлично представились" и т.п.
В жизни деда события, глубоко затрагивавшие его душу, происходили
не столь шумно, не столь эффектно и многолюдно.
Ушла в монастырь Мария Дмитриевна Горчакова, духовная наставница
Кароли Васильевны, человек, оказавший на нее огромное влияние, душевно
ей близкий...
Зная о независимом нраве деда, о готовности даже на войне отстаи-
вать закон и справедливость, нет оснований ставить под сомнение его
смелость или предполагать душевную слабость, а стало быть, вовсе не от
слабости он хочет сознавать, что рядом живут люди, чья жизнь может
быть примером чистоты и самоотверженности. И люди эти считаны не с
икон, не из книг, они живут... жили рядом.
В домашнем альбоме есть фотография Марии Дмитриевны в монашеском
облачении, стало быть, она на ней уже и не Мария, но есть и другая:
Мария Дмитриевна в светской одежде, стройная, рослая, красивая молодая
женщина, ее строгое одухотворенное лицо исполнено сосредоточенного
внимания. На карточке рукой деда записано: "Получено в Куанчендзы.
8.01.1905". (Получено в субботу, назавтра - воскресенье, 9 января, в
