Шах Шан протянул свою пустую кружку.
- Пожаста я хотет впит, - серьезно ответил он.
Они сидели втроем на веранде маленького домика, принадлежавшего Полу.
Подходил к концу жаркий день. Вечерний воздух еще дышал зноем, но облака
уже разошлись, обнажив ясное, усыпанное пылью звезд небо. Словно
светящиеся перелетные птицы, девять лун Альтаира Пять неровным клином
тянулись на восток.
Пол Мэрлоу смотрел на звезды, на луны, но не видел ни того, ни
другого. Он думал о нескольких последних месяцах, когда Шах Шан стал
регулярно приходить в его дом учиться английскому языку. Пол знал, как
трудно Энка Нэ выкроить даже пару часов для Шах Шана. Он недоумевал, зачем
этот мальчик тратит столько сил и драгоценного времени на изучение языка,
на котором он сможет говорить с одним-единственным человеком на всей
планете.
Но это недоумение быстро прошло. Он очень скоро понял, что Шах Шана
не столько интересовал язык сам по себе, сколько познание с его помощью
страны, лежащей на том краю неба. Юноша интуитивно понимал, что язык
байани здесь бессилен - его ограниченный набор существительных, глаголов и
прилагательных создаст в лучшем случае чудовищно искаженную картину того
мира, к которому когда-то принадлежал Пол Мэрлоу.
Вот так и вышло, что Шах Шан с типичным для гения фанатизмом с
головой окунулся не только в новый язык, но и во взгляды, философию и
мировоззрение человека, на нем говорящего. Он использовал Пола, как своего
рода энциклопедию; и за четыре байаньских месяца освоил не только язык, но
и многое из того, что знал землянин.
- Вы, конечно, помните, - сказал Шах Шан, - что через двадцать три
дня Энка Нэ вернется к взрастившей его груди Орури?
- Да... - тяжело вздохнул Пол, - ...но... разве это необходимо?
- Так было всегда. Бог-император правит в течение года. Затем Орури
выбирает новую оболочку.
- Но разве это необходимо?
Шах Шан пристально смотрел на него. И в глазах этого юноши Пол Мэрлоу
почувствовал мудрость, выходящую за пределы его понимания.
- Это действительно необходимо, - мягко ответил Шах Шан. -
Цивилизация не может измениться всего за одну человеческую жизнь. Ты-то
должен об этом знать, Пол. Если Энка Нэ не принесет с радостью себя в
жертву, то Байа Нор просто перестанет существовать. Возникнут различные
группировки... Скорее всего, дело кончится гражданской войной... Нет.
Просвещение должно начаться медленно, мирно. Ты - орудие Хаоса - есть
одновременно и орудие прогресса. Ты должен посадить семя и надеяться, что
когда-нибудь совсем другие люди пожнут урожай.
- Шах Шан, ты первый человек, заставивший меня плакать.
- Будем надеяться, что и последний. Я ничего не знаю о новом
боге-императоре. Его уже нашли и обучают. Но я ничего не знаю о нем.
Возможно, он окажется... какое слово я ищу?
- Ортодоксальный? - предположил Пол.
- Да, окажется более ортодоксальным. Возможно, он будет настаивать на
соблюдении традиций. Тебе следует проявлять осторожность. - Шах Шан
рассмеялся. - Ты помнишь, что произошло, когда ты познакомил нас с
колесом?
- Погибло три человека, - ответил Пол, - но зато теперь жители Байа
Нор могут использовать повозки, тачки и многое-многое другое.
- Нет, Пол, твоя арифметика ошибочна, - покачал головой Шах Шан и
сделал большой глоток из своей кружки. - Я не говорил тебе этого раньше,
но чтобы сохранить тебе жизнь и разрешить постройку повозок, Энка Нэ
пришлось казнить сто семнадцать жрецов, в основном из Ордена Слепых. А это
не такая уж малая цена, не правда ли?
Потрясенный, Пол Мэрлоу ничего не мог на это ответить.
17
Стояло холодное серое утро. Порывистый ветер, дующий со стороны леса,
наполнил Байа Нор странными запахами с привкусом мускуса, напоминающими о
бренности всего сущего.
Мысли о смерти не покидали Пола Мэрлоу. Именно неотвратимо
приближавшаяся смерть Шах Шана и, возможно, неожиданно начавшиеся уроки
английского заставили псевдо-байани Поула Мер Ло уступить место
англичанину из двадцать первого века - Полу Мэрлоу. Уступить место
человеку, единственный друг которого в этом чужом для него мире через
шесть дней радостно встретит свою смерть. И мысль об этом наполняла Пола
горечью и отвращением.
Он успел полюбить Шах Шана. На Земле, горько вспоминал Пол, любовь
если и не вышла из моды, то по крайней мере вызывала недоумение. А любовь
мужчины к мужчине вообще воспринималась как извращение. Но здесь, на
другом краю неба, на еще одном клочке космической пыли, именуемом
планетой, в этой любви можно было признаться. И она не требовала
оправданий, не вызывала ни чувства вины, ни стыда.
Но почему он полюбил Шах Шана? Может, потому, что как Энка Нэ тот
пощадил землянина. Пощадил, когда и безопаснее, и спокойнее было бы
покончить с ним раз и навсегда. Или потому, что на том, другом,
бело-голубом шаре, у него никогда не было брата. Или сына...
Но что бы ни являлось причиной, суть от этого не менялась. Шах Шану
суждено было умереть. Или, точнее, Энка Нэ, бога-императора Байа Нор,
хотел прижать к своей груди Орури. И самый блестящий ум во всей Байа Нор
окажется принесенным в жертву бессмысленным традициям и предрассудкам
маленького невежественного племени, за последние несколько сотен лет не
изменившегося ни на йоту.
Как там гласит байаньская пословица? Тот, кто действительно живет,
умереть не может. Пол Мэрлоу засмеялся. Черт побери Орури! И он снова
засмеялся, осознав, что попросил одно божество наказать другое.
В своей печали он избрал одиночество. Покинув свой маленький домик и
Мюлай Туи в нем, Пол побрел вдоль Канала Жизни, пока не оказался в самом
конце полей каппы, на краю леса. Теперь он сидел на небольшом холме,
наблюдая, как на раскинувшихся вокруг залитых водой полях трудятся
женщины.
Они пели, и робкие порывы ветра доносили до Пола Мэрлоу отдельные
слова:
Немного каппы, немного любви,
Орури все слышит где-то вдали.
Немного каппы, немного тепла.
Орури подарит нам ночь без конца.
Немного каппы, немного слов.
И краток день, и ночь без снов...
Да, подумал Пол с яростью, черт побери Орури! Это он, Орури, словно
жернов на шее, удерживал байани в средневековье, со средневековыми
взглядами и предрассудками, которые практически остановили прогресс на
этой планете...
Черт побери Орури!
Внезапно раздавшийся протяжный женский крик прервал его немой
монолог. Никогда раньше он не слышал подобного крика. Сначала он даже не
понял, кто это кричит: зверь или человек, близко или далеко.
Крик раздался снова, и на этот раз закончился тяжелым вздохом. И тот,
кто его издал, находился близко, очень близко... на мгновение Пол готов
был поверить, что это кричал он сам. Но звук доносился с другой стороны
холма.
Всего несколько шагов, и Пол достиг вершины. Он посмотрел вниз. Там,
у подножия, над вырытой в земле ямкой присела на корточки маленькая
байаньская женщина. Похоже, что она голыми руками выкопала эту ямку, две
аккуратные кучки свежей, рыхлой земли справа и слева от нее подтверждали
это.
Женщина не замечала Пола. Не отрываясь, она смотрела прямо перед
собой. А он глядел на нее... И тут она снова закричала.
Это не был крик боли или страха. Без всякой видимой причины
подсознание подбросило Полу слово "причитание". Никогда в жизни он не
слышал причитания, но он не сомневался, что звучать это должно именно так.
Пол почувствовал, что присутствует при чем-то глубоко личном,
сокровенном. И однако, снедаемый любопытством, не трогался с места.
Стараясь стать как можно менее заметным, он даже лег на землю. В какой-то
момент женщина потянулась, подняв голову к небу и откинув с лица волосы
испачканной в земле рукой. Затем она вновь застыла в прежней позе, и опять
закричала.
И тут Пол понял, что она ждет ребенка.
И понял также, что по одной ей известной причине, она пришла в это
уединенное место, чтобы его родить.
Пол хорошо видел, как все произошло. Собственно, это не заняло много
времени. Женщина тяжело задышала, начала выгибаться и вскоре голова
ребенка появилась у нее между ног. Еще мгновение и, подобно маленькой
темной рыбке, крошечное тельце скользнуло в приготовленную для него ямку.
Все так же сидя на корточках, женщина немного отдохнула. Затем
движением, которое не смогла бы повторить ни одна европейская женщина, а
возможно и ни одна из женщин Земли, она наклонилась вперед и, опустив
голову меж разведенных колен, перекусила пуповину.
Перевязав пуповину, женщина вынула новорожденного из ямки и положила
на кучку рыхлой земли рядом с собой. Скоро вышел и послед. Она еще раз
вскрикнула, на этот раз тише, потом встала. Налетевший со стороны леса
ветер трепал ее длинные волосы. Какое-то мгновение она казалась маленькой
черной статуэткой, высеченной из живой скалы, отважно противостоящей
времени и пространству.
В следующий момент она уже засыпала ямку и, бережно прижимая к груди
новорожденного, села на землю, скрестив ноги. Она внимательно разглядывала
своего ребенка... а Пол Мэрлоу, не отрываясь, смотрел на нее. Ему
почему-то казалось, что все это только сон, не больше.
И вдруг она вновь запричитала. На этот раз горько, безутешно. Это был
крик души, плач бесконечного горя. И Пол понял, что это совсем не сон.
Он встал, и женщина увидела его. Крик замер у нее на устах. Она
нервно прижала к себе ребенка. Женщина держала его так, словно не верила,
не хотела поверить в его существование. Страх исказил ее лицо.
Пол спустился к ней.
- Орури приветствует тебя, - мягко поздоровался он.
- В приветствии благословение, - прошептала она в ответ.
Ее голос дрожал. Похоже, только огромным усилием воли она
удерживалась от рыданий.
- Прости меня, - сказал Пол. - Я был на той стороне холма. Я услышал
твой плач и пришел узнать, что случилось...
- Господин, но за что мне вас прощать? - слезы покатились по ее лицу.
- Воистину, господин мой, здесь нечего прощать... разве только... - не в
силах больше сдерживаться, она разрыдалась. Заплакавший было младенец
вновь замолчал, словно почувствовав горе матери.
- Но что случилось, дочь моя? - Пол бессознательно перешел на диалект
байани, на котором разговаривал простой люд.
- Это, отче, мой третий смертный грех пред лицом Орури - которого я
люблю всем сердцем. А плачу я потому, что теперь клинок Энка Нэ должен
пронзить и чрево мое, и его плод Если только... Если только...
- Если только что? - ошеломленно переспросил Пол Мэрлоу.
- Если только вы, отче, не соблаговолите забыть все, что видели. Если
только воля Орури не в том, чтобы я и это несчастное творение моей плоти
покинули родные места.
- Но, почему, дочь моя? Ты жива, и твой ребенок тоже. Чего еще можно
желать?
Женщина понемногу приходила в себя.
- Мой господин спрашивает, чего еще можно желать? - вызывающе
переспросила она. - Много чего... Очень много!.. Смотрите, вот он - третий
грех... - и она протянула Полу своего ребенка.
Пол непонимающе глядел на младенца.
- Дочь моя, - наконец произнес он, - ты родила красивого, крепкого
сына. Произвести на свет такого ребенка - не самое большое несчастье в
жизни.
- Смотрите, - повторила женщина, и это прозвучало почти как приказ.
