жестянку известности.
Вы скажете, что если характер славы претерпевает изменения, то это
касается лишь немногих привилегированных персон. Вы ошибаетесь. Ибо
слава имеет касательство не только к знаменитостям, она задевает всех
и каждого. Сегодня знаменитости заполонили экраны телевизоров, страни-
цы иллюстрированных журналов, завладели воображением всего света. И
весь свет, пусть лишь в своих грезах, только и мечтает о том, чтобы
стать объектом подобной славы (не славы короля Вацлава, таскавшегося
по пивнушкам, а славы принца Чарльза, прячущегося в ванной на семнад-
цатом подземном уровне). Эта возможность подобно тени преследует всех
и каждого, изменяя жизнь людей целиком; ибо (и это еще одно общеиз-
вестное определение экзистенциальной математики) всякая новая экзис-
тенциальная возможность, будь она самой маловероятной, коренным обра-
зом изменяет существование.
13
Понтевен, может статься, был бы менее жесток по отношению к Берку,
знай он, сколько лиха пришлось совсем недавно хлебнуть этому интеллек-
туалу от некой Иммакулаты, своей прежней одноклассницы, которую он,
будучи еще школьником, (безуспешно) домогался.
Лет через двадцать, в один прекрасный день Иммакулата увидела на
телеэкране Берка, сгоняющего мух с личика чернокожей девочки; это по-
действовало на нее как своего рода озарение. До нее сразу же дошло,
что она всегда его любила. В тот же день она настрочила ему письмо,
где напомнила об их тогдашней "невинной любви". Но Берк отлично пом-
нил, что его любовь, не имея ничего общего с невинностью, была чер-
товски похотливой; помнил он и то, каким униженным он себя чувствовал,
когда Иммакулата безжалостно оттолкнула его. Этот отказ, между прочим,
послужил причиной того, что он, воспользовавшись несколько комичным
именем португальской служанки ее родителей, дал своей даме сердца од-
новременно сатирическую и меланхолическую кличку "Иммакулата", то есть
"Непорочная". На ее письмо он отреагировал более чем прохладно и не
ответил на него (забавно, что ему не хватило и двадцати лет, чтобы
полностью переварить старую обиду).
Его молчание взволновало ее сверх меры, и в следующем послании она
напомнила ему об огромном количестве любовных записочек, которые он ей
когда-то посылал. В одной из них он называл ее "ночной певуньей, тре-
вожащей мои сны". Эта фраза, давным-давно забытая, показалась ему те-
перь невыносимо дурацкой, и он подумал, как невежливо с ее стороны на-
поминать ему подобные перлы. Позже, судя по доходившим до него слухам,
он понял, что всякий раз, когда ему случалось появляться на телеэкра-
не, эта женщина, которую он никогда и ничем не опорочил, начинала бол-
тать на очередном званом обеде о невинной любви знаменитого Берка, ко-
торый в свое время страдал бессонницей, оттого что она тревожила его
сны. Он почувствовал себя нагим и беззащитным. Впервые в жизни он ис-
пытал сильнейшее влечение к анонимности.
В третьем письме она попросила его об одной услуге; не для себя са-
мой, разумеется, а для своей соседки, бедной женщины, за которой из
рук вон плохо присматривали в больнице; она не только чуть не умерла
от плохо сделанной анестезии, но ей было отказано в малейшем возмеще-
нии убытков от этой халатности. Если Берк так трогательно заботится об
африканских детях, пусть он докажет, что ему небезразлична и судьба
его простых соотечественников, хотя они не могут дать ему повод покра-
соваться перед телекамерой.
Потом эта женщина написала ему собственноручно, называя себя Имма-
кулатой: "... вы ведь помните, сударь, ту девушку, которую вы называли
своей непорочной девой, тревожащей ваши ночи". Нет, вы только подумай-
те, возможно ли такое? Возможно ли? Мечась из угла в угол своей квар-
тиры, Берк стонал и изрыгал проклятья. Он разорвал письмо, плюнул на
обрывки и выкинул их на помойку.
Как-то он узнал от директора одного из телеканалов, что некая пос-
тановщица хочет сделать о нем передачу. С раздражением вспомнил он
ироническую ремарку о своей страсти красоваться перед телекамерой, ибо
постановщицей, затеявшей эту передачу, оказалась не кто иная, как пе-
вунья его ночей, Иммакулата собственной персоной! Ситуация довольно
неприятная: в принципе ему льстило предложение снять о нем фильм, по-
тому что он всегда хотел превратить свою жизнь в произведение искусс-
тва; но до сей поры ему и в голову не приходило, что это может быть
произведение комического жанра! Внезапно оказавшись лицом к лицу с по-
добной опасностью, он решил держать Иммакулату подальше от своей жизни
и попросил директора (тот был удивлен его скромностью) отложить этот
проект, слишком преждевременный для столь молодого и малозначительного
человека, как он.
14
Эта история напоминает мне другую, с которой мне посчастливилось
познакомиться благодаря книжным шкафам, которыми заставлена вся квар-
тира Гужара. Однажды, когда я пожаловался ему на свой сплин, он подвел
меня к этажерке с надписью, сделанной его рукою: "Шедевры непредумыш-
ленного юмора", и выудил из нее книжку, написанную в 1972 году некой
парижской журналисткой, в которой она распинается о своей любви к Кис-
синджеру, если вам еще памятно имя знаменитого политического деятеля
той эпохи, советника президента Никсона, устроителя мира между Амери-
кой и Вьетнамом.
Вот эта история: журналистка прибывает к Киссинджеру в Вашингтон,
чтобы провести с ним интервью - сначала для журнала, потом для телеви-
дения. Они встречались неоднократно, ни разу не переступив рамок чисто
профессиональных отношений: один или два обеда для подготовки телепе-
редачи, несколько визитов в его кабинет в Белом доме, в его частную
резиденцию, сперва в одиночку, потом в сопровождении бригады киношни-
ков, и т.д. Мало-помалу она осточертела Киссинджеру. Он не дурак, он
понимает, чего, в сущности, ей от него надо, и, чтобы держать ее на
расстоянии, делает ей красноречивые замечания насчет притягательности
власти для женщин и о своем положении, обязывающем его отказаться от
личной жизни.
Она с трогательной искренностью сообщает обо всех этих увертках,
которые, впрочем, нисколько ее не обескураживают ввиду ее неколебимой
уверенности в том, что они созданы друг для друга. А то, что он осто-
рожен и недоверчив по отношению к ней, это ее не удивляет: она отлично
понимает, что нужно думать о тех стервах, с которыми он имел дело
раньше; она уверена, что в тот миг, когда до него дойдет, как она его
любит, все его страхи рассеются, он забудет обо всех своих опасениях.
Ах, она так уверена в чистоте своей собственной любви! Она могла бы
поклясться: речь ни в коем случае не может идти об эротическом наваж-
дении с ее стороны, "в сексуальном отношении он оставлял меня равно-
душной", - пишет она и многократно повторяет (с забавным материнским
садизмом): он небрежно одевается, он некрасив, у него дурной вкус в
отношении женщин; "каким же никчемным должен он быть любовником", -
заявляет она, сообщая при этом, что все более и более в него влюблена.
У нее двое детей, у него тоже, она планирует, не заручаясь его согла-
сием, провести отпуск совместно на Лазурном берегу и заранее радуется,
что оба младших Киссинджера смогут, кстати, как следует подучить фран-
цузский.
Однажды она посылает своих киношников заснять резиденцию Киссиндже-
ра, который, не в силах сдерживаться, выгоняет их, словно банду докуч-
ливых наглецов. В другой раз он приглашает ее к себе в кабинет и сооб-
щает ей исключительно строгим и холодным тоном, что он не собирается
более терпеть ее двусмысленное поведение. Поначалу она приходит в под-
линное отчаянье. Но тут же берет себя в руки и начинает рассуждать
так: ее наверняка считают политически опасной, и Киссинджер получил от
контрразведки предписания, запрещающие ему все контакты с ней; каби-
нет, где они сейчас беседуют, буквально напичкан микрофонами, и ему
это известно; стало быть, его невероятно жестокие фразы обращены не к
ней, а к невидимым агентам, которые их подслушивают. Она смотрит на
него с понимающей и меланхолической улыбкой; сцена в ее глазах кажется
озаренной отсветом трагической красоты (она часто употребляет это при-
лагательное): он старается нанести ей удар за ударом, и в то же время
его взгляд свидетельствует о любви.
Гужар смеется, но я говорю ему: очевидная истина о реальной ситуа-
ции, сквозящая в грезах влюбленной женщины, не столь важна, как это
представляется; это истина мелочная, приземленная, бледнеющая в срав-
нении с другой, более возвышенной, которой суждено устоять под напором
времени, - истиной Книги. Уже во время первой встречи с ее кумиром эта
книга незримо властвовала в кабинете, на маленьком столике между собе-
седниками, будучи с данного момента невысказанной и бессознательной
целью всего этого приключения. Книга? Зачем она? Чтобы нарисовать
портрет Киссинджера? Да нет, ей абсолютно нечего сказать о нем. Ее
сердце томила одна забота - высказать собственную истину, истину о се-
бе самой. Она не вожделела к Киссинджеру и меньше всего - к его телу
("каким же никчемным должен он быть любовником"); она стремилась к
расширению собственного "я", жаждала вывести его за пределы узкого
круга своей жизни, облечь сиянием и блеском, преобразить в луч света.
Киссинджер был для нее всего лишь мифологическим верховым животным,
крылатым конем, на котором ее "я" должно совершить великий полет к не-
бесам.
"Она была просто дурой", - сухо заключает Гужар, насмехаясь над мо-
ими прекраснодушными объяснениями.
"Ну уж нет, - говорю я, - свидетели подтверждают, что она была ум-
на. Речь идет вовсе не о глупости. Она была уверена в своем избранни-
честве".
15
Избранничество - понятие теологическое; оно означает, что, не имея
никаких заслуг, посредством сверхъестественного решения, свободной
или, вернее, своевольной волей Божьей ты избран для чего-то исключи-
тельного, из ряда вон выходящего. Святые черпали в этом убеждении си-
лу, помогавшую им претерпевать самые жестокие пытки. Теологические по-
нятия отражаются как самопародия в тривиальности наших жизней; каждый
из нас страдает (более или менее) от низости своей слишком заурядной
жизни и хочет вырваться за ее пределы, воспарить над ними. Каждый из
нас питает иллюзию (более или менее стойкую), что он достоин такого
воспарения, что он избран и предназначен для него.
Чувство избранничества присутствует, например, во всех любовных от-
ношениях. Ибо любовь, по определению, это ничем не заслуженный дар;
незаслуженная любовь - это само доказательство ее подлинности. Если
женщина говорит мне: я люблю тебя, потому что ты умен и честен, потому
что ты покупаешь мне подарки, потому что не волочишься за другими, по-
тому что ты моешь посуду, - я испытываю разочарование: такая любовь
отдает корыстью. Куда приятней услышать: я без ума от тебя, хотя ты не
умен и не порядочен, хотя ты лгун, эгоист и мерзавец.
Быть может, человек впервые проникается иллюзией избранничества,
будучи еще грудным младенцем, проникается благодаря материнским забо-
там, которых он ничем не заслужил и оттого требует их с особенной нас-
тырностью. Воспитание призвано избавить его от этой иллюзии, дав по-
нять, что за все в жизни надо расплачиваться. Но зачастую эти уроки
бывают слишком запоздалыми. Вам наверняка приходилось видеть девчонку
лет десяти, которая, горя желанием навязать свою волю подружкам, за
неимением более веских аргументов повторяет как можно громче с необъ-
яснимой гордыней: "Потому что это я тебе говорю" или "Потому что я так
хочу". Она чувствует себя избранницей. Но придет день, когда она в
очередной раз воскликнет: "Потому что я так хочу", а все вокруг только
прыснут со смеху. Что может сделать тот, кто чувствует себя избранным,
чтобы доказать свое избранничество, чтобы внушить самому себе и дру-
