маленький цветник роз".
Устроившись у себя в комнате, мы вышли в сад. Зеленые уступы спус-
кались вниз, к Сене. Это было обворожительно, мы приготовились к дол-
гой прогулке, но через несколько минут уткнулись в шоссе, по которому
сновали машины, и волей-неволей нам пришлось повернуть вспять.
Обед оказался изысканным, гости были разодеты так, словно хотели
отдать должное былым временам, воспоминания о которых зыбко мерцали
под потолком зала. Рядом с нами устроилась супружеская пара с двумя
детьми. Один из них все время что-то напевал высоким голоском. Подаю-
щий с подносом в руке склонился над их столиком. Мамаша вперилась в
него взглядом, как бы призывая рассыпаться в похвалах по адресу своего
отпрыска; польщенный вниманием, тот вскарабкался на стул и начал зали-
ваться соловьем. Лицо отца расплылось в счастливой улыбке.
Восхитительные бордоские вина, утка, десерт, составляющий секрет
местной кухни, - все это располагало нас, сытых и довольных, к безза-
ботному времяпрепровождению. Потом, вернувшись к себе в комнату, я на
минутку включил телевизор. На экране тоже были дети. Чернокожие и уми-
рающие. Наше пребывание в замке совпало с той порой, когда в течение
целых недель день за днем по телевизору показывали детишек из афри-
канских стран с уже успевшими позабыться названиями (все это происхо-
дило два-три года назад, как удержать в памяти всю эту экзотику!), -
стран, истерзанных гражданскими войнами и голодом. У детей, похожих на
скелетики, изможденных, истощенных, не было сил, чтобы отогнать мух,
что прогуливались по их лицам.
"А есть ли в этих странах умирающие старики?" - спросила у меня Ве-
ра.
В том-то все и дело, что нет; особенность этого голода, в противо-
положность прежним бесчисленным голодовкам, которые знала Земля, в том
и состоит, что он подкашивает только ребятишек. Мы ни разу не видели
на экранах ни одного изможденного взрослого, хотя смотрели хронику те-
кущих событий единственно для того, чтобы удостовериться в этом неви-
данном обстоятельстве.
Стало быть, нет ничего необычного в том, что не взрослые, а дети
взбунтовались против жестокости старших и со всей присущей им непос-
редственностью организовали знаменитую кампанию под лозунгом "Пусть
дети Европы пришлют хоть немного риса детям Сомали". Сомали! Вот оно,
это слово, забытое название страны! Знаменитый лозунг помог мне вспом-
нить выскочившее из головы имя. Ах, как жаль, что теперь все это снова
забылось! Дети купили рис, бесчисленное множество пакетов. Родители,
вдохновленные всемирной солидарностью, одушевлявшей их отпрысков, соб-
рали кучу денег, благотворительные организации предложили свою помощь;
рис по крупинке был собран в школах, перевезен в порты, погружен на
пароходы, держащие курс в Африку, весь мир стал свидетелем знаменитой
рисовой эпопеи.
Не успели исчезнуть с экрана умирающие дети, как его заполонили
девчушки лет шести-восьми, выряженные на манер взрослых, девчушки с
умилительными манерами старых кокеток, и это было так прелестно, так
трогательно - ну прямо глаз не оторвать, особенно когда эти детишки,
девочки и мальчики, подражая взрослым, начали целовать друг друга в
губы; потом появился мужчина, держащий на руках грудного младенца; по-
ка он втолковывал нам, как лучше всего отстирывать замаранные пеленки,
к нему подплыла молодая прелестница и, высунув чудовищно чувствитель-
ный язычок, всадила его в неимоверно любвеобильный рот мужчины с груд-
ным младенцем.
"Пойдем-ка спать", - сказала Вера и вырубила телевизор.
5
Французские дети, сломя голову бросающиеся на помощь своим афри-
канским сверстникам, неизменно вызывают у меня в памяти лицо интеллек-
туала Берка. Тогда он был в зените славы. Как это часто бывает со сла-
вой, его триумф был рожден неудачей. Припомним-ка: в восьмидесятые го-
ды нашего века мир был поражен эпидемией спида, болезни, передающейся
посредством любовных связей и попервоначалу свирепствовавшей особенно
среди гомосексуалистов. Восставая против фанатиков, видевших в этой
эпидемии справедливую кару Божью и бежавших от больных спидом, как от
зачумленных, более или менее терпимые люди относились к ним по-братски
и старались доказать, что контакт с ними не чреват никакой опасностью.
Претворяя в жизнь свои убеждения, депутат Дюберк вместе с интеллектуа-
лом Берком решили однажды отобедать в одном из знаменитых парижских
ресторанов в компании больных спидом; обед прошел в самой дружеской
атмосфере, и для того, чтобы подать добрый пример другим, депутат Дю-
берк пригласил к десерту фоторепортеров и киношников. Как только те
появились на пороге, он встал, подошел к одному из спидоносцев, поднял
его со стула и смачно поцеловал прямо в губы, еще лоснящиеся от шоко-
ладного мусса. Эта смелая выходка застала Берка врасплох. Он тут же
смекнул, что запечатленный на фото- и кинопленке поцелуй Дюберка имеет
шансы на бессмертие. Он тоже встал и принялся лихорадочно соображать,
не стоило ли бы и ему облобызаться со спидоносцем. Вначале он отверг
сие искушение, поскольку в глубине души не был полностью уверен, что
контакт со слизистой оболочкой больного полностью безопасен; затем ре-
шил побороть подозрение, полагая, что ради такой фотографии стоит
все-таки рискнуть; на третьей фазе размышлений и колебаний его порыв к
спидоносным устам был остановлен нижеследующей идеей: в свой черед
расцеловавшись с больным, он отнюдь не сравняется с Дюберком, скорее
наоборот - ему будет уготовлен ранг последователя, подражателя, а то и
пародиста, который своей поспешной и необдуманной выходкой лишь приба-
вит славы начинателю. И он, глупо улыбаясь, так и остался стоять стол-
бом. Но эти несколько минут нерешительности обошлись ему дорого, пото-
му что на него были нацелены кинокамеры, и вскоре в тележурнале вся
Франция смотрела на его лицо, на все три фазы замешательства, смотрела
- и ухмылялась. Ребятишки, собиравшие пакеты с рисом для Сомали, по-
доспели ему на помощь как раз вовремя. Он стал использовать каждый
удобный случай, чтобы ошарашить публику глубокомысленным изречением
"Только дети живут по правде!", а потом отправился в Африку, где снял-
ся рядом с умирающей чернокожей девчушкой с лицом, облепленным мухами.
Фотография прославилась на весь мир, прославилась куда сильнее, чем
тот снимок, на котором Дюберк лобызается со спидоносцем, ибо умирающий
ребенок имеет куда большую ценность, чем умирающий взрослый, - сия
непреложная истина в тот момент все еще ускользала от Дюберка. Тем не
менее он не чувствовал себя побежденным и несколько дней спустя поя-
вился на телеэкране; будучи ревностным христианином, он знал, что Берк
- атеист, что навело его на мысль прихватить с собой в телестудию
свечку, оружие, перед которым даже самые закоренелые безбожники не
преминут склонить головы; во время интервью с журналистом он выудил ее
из кармана и зажег; горя желанием коварно опорочить заботы Берка об
экзотических странах, он завел речь о горемычных детях деревень и
предместий Франции и призвал соотечественников со свечами в руках про-
дефилировать по улицам Парижа в знак солидарности с лишенными детства
ребятишками; вслед за тем с затаенным злорадством он пригласил не кого
иного, как Берка, возглавить эту демонстрацию. Перед Берком стал вы-
бор: либо участвовать в шествии со свечками, превратившись таким обра-
зом в церковного служку при Дюберке, либо как-то отвертеться от этой
затеи и стать мишенью для насмешек. То была искусно расставленная ло-
вушка, выбраться из которой можно было лишь способом столь же смелым,
сколь и неожиданным: он решил незамедлительно вылететь в одну из ази-
атских стран, где народ затеял революцию, и там во весь голос заявить
о своей поддержке угнетенных; но - увы! - география всегда была его
слабым местом; весь мир разделялся для него на Францию и не Францию с
множеством безвестных провинций, которые вечно путались у него в голо-
ве; посему немудрено, что его занесло совсем в другую, мирную до ску-
коты страну, чей расположенный в горах аэропорт продувался ледяными
ветрами и обслуживался из рук вон плохо; ему пришлось проторчать там
целую неделю, пока очередной самолет не доставил его в Париж; за это
время он оголодал и подцепил простуду.
"Берк - король-мученик плясунов", - прокомментировал это событие
Понтевен.
Понятие "плясун" известно лишь в узком кругу друзей Понтевена. Оно
является его великим изобретением, и можно только сожалеть о том, что
Понтевен не удосужился развить его в целой книге или использовать в
качестве темы для международной конференции. Но ему плевать на общест-
венное мнение. Ему достаточно друзей, выслушивающих его бредни с жи-
вейшим и неослабевающим интересом.
6
Всех теперешних политических деятелей, согласно Понтевену, можно в
известной мере считать плясунами, а все плясуны вмешиваются в полити-
ку, из чего, разумеется, не следует, что одних можно путать с другими.
Плясун отличается от заурядного политика тем, что он жаждет не власти,
а славы; он не стремится навязать миру то или иное социальное устройс-
тво (оно беспокоит его куда меньше, чем собственный провал), он жаждет
властвовать сценой, где могла бы вовсю развернуться его творческая
личность.
Чтобы завладеть сценой, нужно вытолкать с нее всех соперников. Для
этого требуется специальная техника борьбы. Борьбу, которую ведет пля-
сун, Понтевен именует моральным дзюдо; плясун бросает перчатку всему
миру: кто способен выказать себя более моральным (храбрым, порядочным,
искренним, предрасположенным к жертве, правдивым), чем он? И он без
зазрения совести использует все дозволенные и недозволенные приемы,
разрешающие ему поставить противника в морально низшую позицию.
Если у плясуна появляется возможность затесаться в политическую иг-
ру, он подчеркнуто отказывается от любых тайных переговоров (которые
испокон веков служат полем игры истинной политики), объявляя их лживы-
ми, бесчестными, лицемерными, грязными; он будет выдвигать свои пред-
ложения прилюдно, с эстрады, напевая и пританцовывая и призывая других
последовать его примеру; я настаиваю: не сдержанно и скромно (давая
оппоненту время поразмыслить, сформулировать контрпредложения), а пуб-
лично и по возможности нахрапом: "Готовы ли вы (подобно мне) пожертво-
вать своим жалованьем за март месяц, чтобы помочь голодающим детям Со-
мали?" У ошарашенных оппонентов остаются всего две возможности: либо
отказаться и тем самым выставить себя в роли детоненавистников, либо
сказать "да", пребывая в чудовищном замешательстве, которое тут же бу-
дет запечатлено коварными кинокамерами, как они запечатлели колебания
бедного Берка в конце обеда с носителями спида. "Как вы можете мол-
чать, доктор N., если права человека попираются в вашей собственной
стране?" Этот вопрос был задан доктору N. как раз в тот момент, когда
он оперировал больного и не имел никакой возможности ответить; но, на-
ложив швы на вскрытый живот, он тут же проникся таким стыдом за свое
молчание, что начал городить всю ту галиматью, которую от него хотели
услышать, и даже больше; после чего обращающийся к нему плясун (это
еще один приемчик морального дзюдо, особенно жестокий) процедил: "Ну
наконец-то. Лучше поздно, чем никогда..."
Бывают ситуации (при диктаторских режимах, например), когда прилюд-
ное заявление о своей позиции опасно; впрочем, для плясуна эта опас-
ность не столь велика, как для других, ибо, пританцовывая в свете про-
жекторов, видимый отовсюду, он защищен вниманием всего мира, кроме то-
го, у него есть масса анонимных обожателей, которые, повинуясь столь
же похвальному, сколь и необдуманному порыву, подписывают воззвания,
участвуют в запрещенных собраниях, проводят манифестации на улицах;
их, разумеется, ждет беспощадная расправа, но плясун никогда не усту-
