цвета, исчезли цвета на разношерстной одежде (униформу никто не носит),
исчезла окраска на трубках и кабелях.
Обиталище духов. Почти что доказательство истинности веры Рыболова.
Свет внутри людей никакого отношения к жизненным силам или душам не
имеет - аппаратура тоже светится. Даже воздух мерцает. В одной из своих
лекции Дикерайд рассказывал, что это свечение - проявление энергии связи
субатомных частиц.
И еще различается тьма за корпусом корабля. Вот это - самое призрачное
явление из всех. Большое черное ничто без звезд, пытающееся пробраться
внутрь. Черный дракон держит рот и глаза на замке, пока не подойдет
достаточно близко, чтобы пожрать этих дурачков, отважившихся зайти в его
логово.
Сознаюсь, меня предупреждали. Я не поверил. Предупреждения не помогли.
Я напуган до мокрых штанов.
- Проверить системы, - говорит командир. - Начальники отсеков, доложить
обстановку.
Все отсеки в действии. Тервин готовит корабли надежно.
- Поднять до двадцати Гэв!
- О Господи, ну и дерьмо, - бормочу я.
Я утопаю в собственном поту, и ничем, кроме страха, это не объясняется.
Температура внутри не повысилась и на десятую долю градуса. Мои мозги, мозги
животного, в панике. Преобразователи теплоты заглушены. Аккумуляторы
лучевого оружия не разряжены. На точку заправки могут напасть. Нас могут
поймать, когда у нас понижена устойчивость...
Командир, придурок, не станет разряжать здесь оружие. Это значит выдать
точку навсегда. Государственная измена своего рода. Следы лучевого оружия
остаются навечно, хотя и разлетаются со скоростью света. И их можно
проследить до точки возникновения.
Не я один вспотел, пока шли учения. Рыболов тоже мокрый, подергивается.
Придет ли он в себя? Выдержит ли напряжение настоящего боя?
- Астрогатор, давайте еще раз посмотрим вашу десятиминутную петлю
Иноко.
Я пялюсь на безжизненный экран. Интересно, как справились с клаймингом
ребята Бредли? Единственная доступная им информация - сигналы оповещения;
они отрезаны и от Вселенной за бортом, и от всего остального экипажа. У них
свой крошечный мир внутри нашего мира, не намного, правда, большего.
- Петля закончена, командир.
- Очень хорошо. Снизиться до двадцати пяти Гэв!
- Есть двадцать пять Гэв, сэр!
Двадцать пять? Должно быть, я проспал тот момент, когда мы поднимались.
Как мы высоко?
- Эксплуатационный отсек, начать сушку воздуха!
Разреженная атмосфера близка к насыщению. Обычный термометр возле
бортовых часов говорит, что фактический рост температуры составил всего три
целых семь десятых градуса. Я припоминаю, что во время боя экипажу
приходится переносить температуру, близкую к восьмидесяти градусам.
Командир выводит нас в гипер, переходит на термоядерную энергию и
выходит в нормальное пространство.
- Выветривать тепло!
Шорохи полуночной лесной чащи заполняют корабль. Эксплуатационный отсек
гонит атмосферу через пластины радиатора. Через несколько минут воздух
становится прохладным.
- Мистер Уэстхауз, возвращайтесь к кораблю-носителю. Мистер Яневич,
готовьтесь к переходу в паразитный режим. Начальники отсеков, встретимся в
офицерской кают-компании после пристыковки корабля.
Себя я приглашаю на совещание сам. Меня допускают до всего, с чем
связан командир, кроме секретных материалов. Никто не просит меня уйти, хотя
Пиньяцу мое присутствие явно омерзительно.
Тема - работа в ноль-состоянии. Решение единодушное. Корабль готов. Под
вопросом остаются экипаж и моральная готовность.
- Я хотел бы, чтобы внизу играла музыка, - говорит лейтенант Вейрес.
- Это уже пробовали в прошлом патруле, - отвечает Яневич.
- Продолжим в этом. Я настаиваю на своих доводах. Это поддерживает
боевой дух.
- И генерирует лишнее тепло.
- Так блокируйте ее на время клайминга.
- В данном рейсе это обсуждение лишено смысла, - говорит Старик. - У
нас нет пленок.
Вейрес ударяет кулаком по столу и смотрит на старпома.
- Какого черта? - У него садится голос.
- Надо было уменьшить массу, чтобы взять с собой восемьдесят два
килограмма писателя. Библиотеку пришлось оставить.
- Всю?
- Кроме учебных материалов. Могут пригодиться при обучении экипажа
смежным специальностям.
Я съеживаюсь под змеиным взглядом Вейреса. В его черном списке я
наверняка под номером первым.
- Что-то я возьму с корабля-носителя, - предлагает Яневич. - Мы
израсходовали большую часть личной массы.
Вейреса ничем не успокоить. Он жаждет битвы.
- Нет музыки?
- К сожалению.
- Магнитная пушка плюс, черт его побери, это лишнее тело. Мудаки
штабные!
- Мистер Вейрес! - останавливает его командир.
Лейтенант переводит взгляд на собственные напряженные мертвенно-бледные
руки.
- А личный состав? - спрашиваю я, суя пальцы в пасть дракону. -
Рыболов... Джанг-хауз выглядел так, будто может сломаться под давлением.
- И ты тоже, - отвечает Яневич.
Психологическое бюро проверяет всех до энной степени, но совершенных
тестов не существует. Люди проходят тест. Потом в условиях стресса они
меняются. После назначения на клаймер человека больше не тестируют.
В список наблюдаемых попали четверо. Джангхауза там нет. Я есть.
Мое "эго" в приличных синяках.
Я - неизвестная величина. Тренировку я не проходил. Психологическим
тестам не подвергался. Я бы попал в список, даже если бы вел себя как скала.
Список возглавляет Никастро, поскольку это его последний патруль,
поскольку он женился, поскольку он безумно хочет вернуться домой живым. Для
него испытания суровы вдвойне.
Остальные - те, для кого этот патруль первый, те, кто дал слабину. Джон
Баак и Ференбах Синдерелла. Из команды Пиньяца. Он сам сделал свои выводы, а
это значит, что они, возможно, оценивались по излишне жестким стандартам.
Пиньяц - перфекционист.
Нарождающаяся враждебность между Вейресом и мной упоминания не
получает. Мы словно кремень и сталь, он и я. Искра вылетает, как бы я ни
старался этого избежать.
После собрания Старик просит меня остаться. Он смотрит в пустоту, и я
начинаю нервничать, испугавшись, что он от беспокойства готов уже оставить
меня на борту корабля-носителя до ухода клаймера в патруль. В конце концов
он говорит:
- Что скажешь?
- Все не так, как в головизоре.
- Это я уже слышал. Еще ты любишь говорить, что не может не быть
способа сделать получше.
Улыбается той же бледной улыбкой.
- Это верно.
- Никогда ничего не бывает, как в головизоре.
- Я знаю. Просто не ожидал такой большой разницы.
Он отвлекся куда-то в сторону. Вернулся на Ханаан? О чем он думает?
Мери? Космофлот в целом? Что-нибудь еще? Он не из тех, кто позволит
вивисектору лезть себе душу. Человек особый. Его можно просчитывать только
из теоретических соображений и по воздействию на окружающих.
- Я собираюсь на время перевести тебя в оружейный отсек. Не обращай
внимания на Пи-ньяца, он хороший парень. Просто держится роли парня со
Старой Земли. Изучи магнитную пушку, ты хорошо разбирался в баллистике.
Вертит в руках трубку, будто бы собрался ее зажечь. Я не видел, чтобы
он курил, с тех пор как мы на борту. Фактически я впервые вижу здесь этот
гаденький инструментик.
- И сделай какие-нибудь из своих знаменитых наблюдений.
- А что мне искать? Личные проблемы? Как у Джангхауза?
- За Рыболова не волнуйся. С ним все будет хорошо. Он найдет, чем
крыть. Меня Ито беспокоит. Что-то его гложет. Что-то серьезное.
- Ты только что сказал...
- Я знаю. Противоречить самому себе - прерогатива командира.
- Этих со Старой Земли вечно что-нибудь гложет. Они рождаются с
кубиками на плече. А Вейрес? К нему же страшно спиной повернуться.
- Ну! Не о чем беспокоиться. Культурный тип. Псевдокультурный. Хочет
просветить своих необразованных. Одна и та же история в каждом патруле.
Пройдет после первого контакта.
- А ты?
- Я?
- Я подумал, что тебя, может быть, что-то тревожит.
- Меня? Нет. Все системы работают нормально. Все рвутся в бой.
Слова говорят одно, а лицо - другое. Буду следить за ним внимательнее,
чем за Пиньяцем. Он - мой друг... А не поэтому ли он хочет убрать меня из
операционного?
Глава 5. В патруле
До сектора патрулирования добрались за двенадцать дней. За это время
все как-то успокоились. Существует грубая и не слишком надежная формула:
один день в сторону от порта оборачивается тремя днями обратного пути. Мы
уже семнадцать дней на борту клаймера.
Еще пятьдесят один день? Маловероятно. Патруль редко тянется дольше
месяца. Вокруг так много кораблей противника... Да мы можем завтра же
наскочить на конвой, подраться, израсходовать все боеприпасы и еще раньше
корабля-носителя возвратиться домой.
Когда путешествие лишено событий, остается масса свободного времени,
хотя частые учебные тревоги утомляют. Я провожу много времени с
шеф-артиллеристом Холтснайдером, известным своей дотошностью. Он освежает
мои познания в артиллерийской баллистике.
- Вот ваша основная система, ГФСС-46, - говорит он мне. По-моему, уже в
пятый раз. - У вас есть основной конвертер управления пушкой Тридцать,
основной гироскоп и двигатели привода. Все переставлено с установки малого
калибра корвета. Выполнена лишь незначительная модификация, так называемая
Один-А, для стрельбы сферическими снарядами.
Да? Ничего мне тут не понять. Мои убогие старческие мозги после курса
артиллерии в Академии уже ничего усвоить не могут.
И очень мешает тайное подозрение, что шеф-артиллерист учится вместе со
мной, опережая меня на несколько страниц новенького учебника.
- Теперь берете информацию с радара, с нейтринных и тахионных
детекторов, если надо, и даже с оптики, если до того доходит, а переходящие
снаряды у вас в нормальном пространстве, и получаете В, R, dR, 7s, dE и dBs.
Все это закладываете в устройство управления пушки Тридцать-бис. Потом
находите Gf...
Я намертво тону в обозначениях. Не помню, какое из них - относительное
движение в поле зрения, какое - скорость угловой элевации, какое - азимут,
где поправка на гравитацию, поправка на относительность, время задержки
скорости света...
- Потом посылаете RdBs, деленное на V, и RdE, деленное на V, в
Тридцатую...
Удушил бы его. Его запас основной добродетели инструктора - терпения -
бесконечен. Мой - нет. Мне этого всегда не хватало. Массу проектов и курсов
я бросил вследствие недостатка терпения, необходимого, чтобы довести дело до
конца.
- ...тогда В gr-moe и Е g-moe на привод пушки и моторы насосов подъема.
Несмотря на все свое долготерпение, главный артиллерист уже готов
плюнуть.
- Не грусти, сержант. Может, мы пытаемся запрограммировать парную
стрельбу на двадцать метров с ко-батареей в надире.
- Вы служили на бомбардах?
- Второй артиллерист на "Фалконьере". До вот этого. - Я похлопал по
больной ноге. - Думал, все знают.
- Я служил на "Ховитцере", пока не перешел на лучевое оружие.
Мы поделились воспоминаниями о трудностях запуска неуправляемых ракет с
орбиты по наземным целям. Самое сложное - стрельбы тандемом. Два (или более)
корабля запускают по четыре ракеты каждый, над каждым полюсом и каждым
экваториальным горизонтом так, чтобы все достигли своих целей одновременно.
Теория утверждает, что наземные установки в этом случае не способны сбить
все, поскольку опасность надвигается со всех сторон одновременно.
