пересечем эту степь. - Вдали мелькнула еще вспышка. Ворон как-то странно
передернулся. - Не нравится мне все это, Кейс. Совсем не нравится.
- Что-то явилось? Что с тобой?
- Не знаю. Не могу сказать точно. Сводит скулы, и звон в ушах. То же
мерзкое ощущение, что было у меня в Весле. Оно и погнало меня в путь.
- Считаешь, там какая-то тварь из Курганья?
- Все возможно. - Он пожал плечами. - Но не думаю. Не вижу смысла. Если
это тот, о котором я сначала подумал, то у него своих дел по горло. Сперва
подмять под себя Империю, потом найти управу на тех немногих Взятых, что еще
разгуливают на свободе.
У меня тоже было время прикинуть, что за сила проснулась и двигается в
Курганье, кто мог так сильно воздействовать на Ворона. Хотя почти
невозможный, ответ мог быть только один. Хромой.
Тогда они сожгли тело, а пепел развеяли по ветру. Но так и не смогли
нигде отыскать голову.
- Если это Хромой, - сказал я, - мы можем нарваться на неприятности.
Смысла в его действиях нет и быть не может. Во всяком случае, для нас,
смертных. В нем одном больше безумия, чем в целой армии психов. Ворон
взглянул на меня, потом снисходительно улыбнулся.
- Похоже, у тебя под черепушкой завелось что-то, кроме опилок, малыш. Ну
так крутани мозгами. Подумай сам, зачем даже самому сумасшедшему колдуну
гнаться за нами через полмира? Один шанс на тысячу, что это действительно
он.
Я улегся и снова принялся считать падающие звезды. Насчитал еще шесть
штук, почти выкинув из головы мысли о Хромом. Похоже, моя идея яйца
выеденного не стоила. Хромой всегда точил зуб на Ворона, но не настолько,
чтобы гоняться за нами по всему белу свету. Даже если он окончательно
рехнулся.
- Между молотом и наковальней... - непроизвольно пробормотал я.
- Что?
- Готовься к худшему, братец Корвус. Застегни на все застежки броню на
своем втором "я". Если это все-таки Хромой, ему нужны вовсе не мы.
- Что ты сказал? Повтори!
Он искоса бросил на меня острый, подозрительный взгляд. Его ястребиное
лицо сделалось еще более хищным и опасным, чем обычно. Мне таки удалось
подхлестнуть его, использовав родовое имя.
- Что слышал. Ему нужно то же, что нам. Догнать Черный Отряд.
- В этом тоже нет смысла, Кейс.
- Черта с два. Для него есть. Ты просто никогда не смотрел на мир так,
как его видят Взятые. Ты сам не подарок, но еще не перестал считать людей за
людей. А Взятые так не считают. И никогда не считали. Для них человек - раб,
орудие, мусор, который можно использовать и отшвырнуть в сторону. Все они
такие, кроме одного, который оказался настолько силен, что сумел сделать их
Ее рабами. А ведь именно Она сейчас скачет куда-то с твоим приятелем
Костоправом. Насколько нам известно. Так?
Он принялся обсасывать эту идею. Вертел ее так и эдак, ворчал, тряс
головой, словно собака, грызущая неподатливую кость.
- Она потеряла могущество, - сказал он наконец. - Но не утратила знаний.
А того, что она знает, достаточно, чтобы покорить полмира и надежно держать
в узде Десять Взятых. Да. Она - желанная добыча для любого колдуна, который
сможет наложить на нее свои лапы.
- Наконец-то допер. - Я закрыл глаза и постарался заснуть. Это удалось
мне далеко не сразу.
Глава21
Старик сидел спокойно, почти не шевелясь. Если ему все же приходилось
двигаться, он делал это медленно и осторожно. Он угодил в шаткое положение.
А ведь, преследуя этих людей, он едва не загнал себя насмерть. Спрашивается,
зачем.
Напрасно. Все оказалось напрасным. Да они просто сумасшедшие. Таких надо
держать под замком для их же собственной безопасности.
Женщина, сидевшая футах в двадцати слева, наблюдала за ним. Лет двадцати
пяти, голубоглазая блондинка, пять футов и шесть дюймов ростом. У нее были
водянистые глаза и квадратная челюсть, а бестолковая манера держать себя
иногда заставляла сомневаться, все ли у нее дома. Но за этим нелепым фасадом
ощущалось мощное чувственное начало.
Она была глухонемая и могла объясняться только знаками. Но командовала
здесь именно она. Это была Белая Роза, та самая Душечка, которая положила
конец безраздельной власти Госпожи.
Как такое вообще могло случиться? Просто не укладывалось в голове.
Справа за каждым его движением следил высокий, стройный, смуглый,
бесчувственный, словно камень, мужчина, в жестких глазах которого светилось
не больше тепла, чем во взгляде змеи. Он одевался во все черное. Может, это
что-то означало. Но кто мог сказать - что? Сам он разговаривать не желал.
Отказывался наотрез, и все тут. Вот потому-то его окрестили: Молчун.
Парень и сам был магом. Сейчас вокруг него были разбросаны орудия его
ремесла, будто он ждал, что незваный гость может попытаться что-то
предпринять.
Глаза Молчуна были черны как ночь, тверды как алмаз и столь же
дружелюбны, как сама смерть.
Проклятие! Человек ошибся раз в жизни. Прошло четыреста лет, а они не
хотят дать ему искупить свою вину.
Где-то неподалеку болтались еще трое, братья Крученые. Собственных имен у
них, похоже, не было. Они отзывались на нелепые клички: Лапошлеп, Ишачий Лоб
и Братец Медведь. Правда, когда Душечка оказывалась близко, Ишачий Лоб
превращался в Пенька. Хотя она все равно ничего не могла слышать.
Все четверо боготворили ее. И любому, кроме нее самой, сразу становилось
ясно, что Молчун вдобавок питал романтические надежды.
Законченные психи. Все до единого.
- Эй, Сиф Шрам! - раздался откуда-то сзади пронзительный крик. - Какое
вероломство ты задумал на сей раз, Царапина?
Дослушав последовавший взрыв противного хихиканья, он утомленно сказал,
наверно, уже в тысячный раз:
- Зовите меня Боманц. Сифом Шрамом меня не называли с тех пор, как я был
еще мальчишкой.
Много, очень много времени прошло с тех пор, как он последний раз слышал
это имя. Не одна сотня лет. Он не вел точного счета. Прошел всего год, как
он вырвался из пут колдовских чар, которые большую часть времени держали его
в особом виде транса, в стасисе. Один за другим проходили годы раздоров и
кровавого ужаса - годы становления и укрепления Империи Госпожи. Он узнал о
происходившем лишь с чужих слов, после того как все уже свершилось.
Он, Боманц, или Сиф Шрам, был всего лишь артефактом, пережитком
стародавних времен. Глупцом, вознамерившимся истратить неожиданно
доставшиеся ему в дар от судьбы последние годы жизни на то, чтобы искупить
свою часть вины за участие в пробуждении, в высвобождении древнего зла.
А эти идиоты не желали ему верить, хотя прошлой зимой он едва не отдал
концы, помешав дракону прикончить их всех во время завершающей борьбы в
Курганье.
Кретины. Разве не ясно, что все плохое, что ему было отпущено совершить в
жизни, он уже совершил?
Три брата появились откуда-то спереди и присоединились к остальным.
Значит, сзади кричали не они. Но Боманц и так это знал. Двое из них просто
не говорили ни на одном из понятных ему языков. Третий немного объяснялся на
форсбергском, но на таком ломаном, что лучше бы и не пытался.
Тот олух, который чуть-чуть понимал старомодный форсбергский Боманца, не
умел писать. Конечно. Поэтому все сказанное, что не слышал Молчун или не
прочла по губам Душечка, нещадно перевиралось, в лучшем случае превращаясь в
напрасный труд.
Зато с камнями можно было общаться как с нормальными людьми. Но Боманц
терпеть не мог разговаривать с булыжниками. Такие беседы казались ему
противоестественными.
Ему было трудно здесь еще и потому, что эти человеческие существа, эти
безумцы, все же составляли наиболее нормальную и наименее невероятную часть
окружающей обстановки.
Приди ему в голову мысль начать строить воздушные замки, впервые в жизни
Боманцу пришлось бы смотреть себе под ноги.
Захватив старого колдуна в том лагере, в Ветреном Крае, они насильно
увезли его с собой. И теперь он находился на спине воздушного левиафана,
одного из мифических чудовищ, обитавших на Равнине Страха. Монстр был почти
тысячу футов в длину и около двухсот в ширину. С земли воздушный кит больше
всего напоминал помесь огромной, размером с военный корабль, медузы с самой
большой акулой, какая найдется в мире. Оттуда, где находился Боманц, спина
чудища напоминала бредовые видения опиекурильщика, походила на те нереальные
леса, что росли в громадных пещерах, по слухам, находившихся глубоко под
поверхностью земли.
В этом лесу обитал целый зоопарк странных существ, которые могли
привидеться разве что в страшном ночном кошмаре. И все они были в какой-то
мере разумными.
Воздушный кит куда-то торопился, но, похоже, не мог двигаться так быстро,
как хотелось бы. Ему постоянно мешали встречные ветры. Вдобавок чудищу часто
приходилось опускаться, чтобы, уничтожив пару акров растительности, хоть
немного заморить червячка.
А уж воняла проклятая бестия, как семь зоопарков сразу.
Парочка причудливых существ изводила его непрерывными приставаниями. Одна
из тварей, маленькая каменная обезьянка, казалось, состоящая из одного
хвоста, была не больше бурундука. Хотя старик не мог понять ее верещания,
своим визгливым, скрипучим, въедливым голосом она напоминала Боманцу его
давно умершую жену.
Вторая тварь походила на эдакого пугливого кентавра навыворот.
Человеческой, притом весьма волнующей и привлекательной, у нее была задняя
часть туловища. Старик чем-то заинтересовал эту тварь. Она пряталась
неподалеку в курчавых зарослях каких-то непонятных органов, покрывающих
спину кита, и Боманц постоянно ловил на себе ее любопытные взгляды.
Но хуже всех была нахальная говорящая птица, слегка напоминающая канюка.
Она немного знала форсбергский и трещала без умолку. Будь она человеком,
могла бы шляться по всяким кабакам и зарабатывать на жизнь, выдавая себя за
крупнейшего специалиста абсолютно по всем вопросам. Она обожала выкладывать
свое мнение, претендуя на истину в последней инстанции. По поводу и без
повода. Боманц никак не мог от нее отделаться. Своей жизнерадостной
самоуверенностью и абсолютным невежеством эта птичка доводила старика почти
до исступления.
Еще там были летающие манты, похожие на черных скатов тропических морей,
с размахом плавников-крыльев от тридцати до пятидесяти футов. Они жили в
симбиозе со своим хозяином - воздушным китом, проводя почти всю свою жизнь
на его спине. Из всех странных тварей, теперь оказавшихся соседями старого
колдуна, эта разновидность производила самое сильное впечатление и была
самой многочисленной. Хотя внешне манты напоминали рыб, похоже, они были
млекопитающими. Страшно раздражительные и опасные, манты терпеть не могли,
когда какие-либо другие существа вторгались на их территорию. Одна лишь воля
их бога и хозяина сдерживала постоянно распиравшую их злость.
На спине кита путешествовало великое множество тварей, не менее
примечательных, чем манты. Одна абсурднее другой. Но почти все они были
пугливыми и сторонились людей.
Если не считать мант, самым многочисленным, зловредным и надоедливым
племенем здесь были говорящие камни.
Подобно большинству людей, Боманц не раз слышал истории о смертельно
опасных лабиринтах из вертикально стоящих камней, менгиров, на Равнине
Страха. Действительность оказалась не менее мрачной, чем эти истории. Уж в
этих-то созданиях, склонных к замогильному юмору, робости было не больше,
чем в горной лавине. Именно им Равнина Страха была обязана своей зловещей
репутацией. То, что любому другому показалось бы убийственно злобной
выходкой, эти камушки считали всего лишь милой шуткой.
И в самом деле, разве можно найти что-либо более забавное, чем
