начнем запускать... Так что не волнуйся.
- А я и не волнуюсь, - сказал Ипат и ушел на поиски чего-нибудь
съедобного.
Вернулся он через полчаса, сытый, рассеянно ковыряя в зубах
заостренной палочкой.
Вокзал снова был полон. И кто-то что-то уже покупал, кто-то куда-то
спешил и толкался, кто-то улыбался, а кто-то плакал...
Ипат понял, что о похищенных людях уже забыли. А может, и не забыли,
просто поручили разобраться в этом деле кому нужно. А уж "кто нужно" в
этом разберется...
Так что не стоит и волноваться.
И можно лететь... можно лететь... можно... лететь... Лететь?
Он вдруг понял, что лететь ему на самом деле никуда не нужно. Зачем?
Он должен остаться здесь и найти ребят, с которыми был в Лемурии.
Как-то так получилось, что, вернувшись в свой родной город, они
рассеялись по дворам и улицам, потеряли друг друга. Если сейчас ничего не
сделать, они больше не встретятся, прочно запутавшись в паутине будней и
забот. Да, он должен их, своих друзей по Лемурии, найти. По одному.
Обязательно. О чем они будут говорить, когда встретятся? Да черт его
знает! Возможно, ни о чем. В этой мирной жизни, где все так похожи и все
так похоже и есть только одна забота - достать как можно больше денег, о
чем они, собственно, могут поговорить? Нет, скорее всего, они просто
посидят вечером на крыльце и помолчат. На теплом, нагретом за день
крыльце. И этого будет достаточно. Потому что тогда он, наверное, сумеет
понять что-то, для него совершенно непонятное... И, может быть, станет
другим, совсем другим... А там...
Итак, кто первый? Андрей? Рыжий, круглолицый Андрей по кличке
Трассер. Что же, он так он. Теперь остается его только найти.
Закрыв глаза, Ипат сосчитал до трех, и, когда кончилась бесконечно
долгая пауза, почувствовал, что держит в правой руке что-то. Открыв глаза,
он увидел, что это золотистый волосок, который убегал все дальше и дальше
и где-то там, квартала через два, сворачивал за угол.
Как это получилось, он не знал. Просто этому его научила бабушка
Маланья. Она говорила, что все люди - единый организм. И нити связывают их
между собой. И если сумеешь увидеть нужную нить, то она приведет к нужному
человеку. Вот и все.
На ощупь нить была очень мягкая. Легко пропуская ее между пальцами,
Ипат пошел вдоль по улице.
Квартал, в который он попал, был какой-то странный. Все близлежащие
дома казались облитыми сахарной глазурью, которая ярко блестела на солнце,
разбрасывая по сторонам тысячи зайчиков и бликов. У подъездов стояли
черные правительственные "альбатросы", в которых обедали усатые шоферы,
запивая крепким кофе толстые бутерброды с первосортной копченой колбасой.
За чугунными оградами парков под внимательными взглядами нянечек деловито
играли расфуфыренные, как на праздник, дети. Время от времени кто-нибудь
из них, с достоинством помахивая ведерком, провозглашал: "Все как один, во
главе с сыном Бориса Глебовича, на постройку песчаных куличей" или "Берите
пример с передовика детского труда, сына Ивана Пафнутьевича, во внерабочее
время сконструировавшего улучшенный образец камнеметательного механизма
под названием рогатка!" И тогда все остальные дружно хлопали в ладоши, а
потом возвращались к прерванным играм.
Ипат даже остановился, чтобы понаблюдать, как два карапуза дерутся
из-за лопатки, на черенке которой латинскими буквами было выведено
"суперкинд". Оба они громко ревели, призывая своих нянюшек, которые как
раз куда-то отлучились. Минут через пять им это надоело. Тогда, крепко
уцепившись за лопатку обеими руками, они стали поносить друг друга на
великолепном английском языке. Последнее, что слышал Ипат, уходя, было:
"гнилостный червяк, сын прачки и консерватора".
- Ну и ну! - покачал он головой и подумал, что если Трассер здесь
живет, то ему явно "повезло".
Но нет. Сахарные кварталы кончились, а нить все тянулась и тянулась.
Время от времени Ипат останавливался подкрепиться и перекурить, а иногда
любовался, как бригады горилл выкорчевывают телеграфные столбы. Некоторые
из столбов пробовали возражать, и тогда их приходилось усыплять
хлороформом.
А нить все не кончалась. Ипат свернул в верхние кварталы, потом в
нижние, а под конец попал даже в кварталы сбежавших от вероятностной
волны.
Это было странное место. Кривые, грязные улочки, прорезанные косыми
заездами, заканчивающимися глухими тупиками. Из окон высовывались и
провожали его взглядами небритые мужчины и пьяные бабы.
Наступил вечер, и тут нить наконец-то уперлась в деревянные
покосившиеся ворота, за которыми угадывался полуразвалившийся, вросший в
землю домик. С трудом отворив скрипучую калитку, Ипат увидел просторный
двор.
И тишина...
Осторожно, ступая как по минному полю, Ипат направился к избушке. Но
когда он был уже на середине двора, на пороге появилась дородная женщина в
цветастом платье и больших кирзовых сапогах.
- Чего? - недобро рассматривая Ипата, спросила она.
- Андрей дома?
- Нету его и не будет. Уехал он, далеко уехал.
Она смерила Ипата взглядом. Потом повесила этот взгляд на шею,
точь-в-точь как портные вешают метр, и презрительно усмехнулась.
Проглотив душный комок, неожиданно оказавшийся в горле, Ипат спросил:
- А куда?
- Куда? - женщина вдруг шагнула к Ипату и, твердо глядя ему в глаза,
процедила: - Не знаю.
И тут с Ипатом случилось что-то странное. Ему вдруг стало дурно, и
окружающий мир подернулся туманом, а сам он, словно робот, повернулся и
пошел прочь от этого дома, этого двора, этой улицы...
Очнулся он квартала через три, в каком-то скверике, на скамейке. И
тотчас же стал шарить по карманам, доставая из них сигареты, спички,
неиспользованные автобусные абонементы, тут же пряча их обратно, и только
минуты через две понял, что хочет закурить. И закурил...
Докурив сигарету до самого фильтра, он выкинул окурок и, откинувшись
на спинку скамейки, попытался понять, что же все-таки произошло. И к нему
пришло мгновенное, пронзительное ощущение страха и любопытства, чувство,
что взгляд той женщины разбудил кого-то, кто живет у него внутри. И он
проснулся всего лишь на секунду, чтобы улечься поудобнее и тотчас же
уснуть...
А ведь было еще что-то, очень странное и знакомое. Но что? Запах! Ну
конечно же! Странный какой-то, как будто поблизости находился сильный,
хищный зверь. Медведи так пахнут и еще...
Да, а кроме того, пока он разговаривал с этой женщиной, за ее плечами
что-то появилось и тут же исчезло. И оно совсем не походило на человека.
Но что это было? Ясно одно - почему-то оно показалось очень знакомым...
Почему?
Он выкурил еще одну сигарету, но так и не смог вспомнить, что же
все-таки видел.
А потом накатило безразличие.
Ну видел он что-то. Ну и что? И какая разница, кто это был? В конце
концов, его-то какое дело? Она женщина свободная и может принимать у себя
кого угодно. И вообще, это ее сугубо личное дело, в которое нечего совать
нос посторонним людям.
Ипат постарался отвлечься и не думать об этой женщине. Он скрестил
руки на груди и стал наблюдать за молодящимися бабусями, которые
прогуливали своих взрослых внучек, крепко сжимая обрезы и с подозрением
оглядывая всех встречных молодых людей. Время от времени бабуси с
угрожающим видом щелкали затворами. Для профилактики, наверное.
Наблюдая за ними, Ипат несколько успокоился и даже стал обдумывать
план умыкания одной из внучек, той, что покрасивше. Но тут снова одна из
бабусь щелкнула затвором, и, очевидно, от этого звука на Ипата накатило...
Он снова увидел Лемурию, рейд, ясно и подробно, как в кино.
Из гарнизона вытягивалась колонна машин, наполняя воздух пустыни
гудением моторов и запахом выхлопных газов. Черная лента дороги, по
которой они ехали, делила пустыню пополам и исчезала в затянувшем горизонт
жарком мареве, над которым висело огненное чудовище - солнце.
Медленно и неудержимо, как тонущий океанский лайнер, исчезал
гарнизон, съедаемый горбатыми спинами барханов. Через час от него осталось
лишь несколько спичек наблюдательных вышек.
Солдаты, которые сидели в кузовах машин, надвинув на глаза панамы и
крепко сжав коленями автоматы, некоторое время еще спорили, пытаясь
определить, сколько уже проехали, но потом, когда последнюю черную
черточку съела желтизна песков, замолчали...
И только песок... Автомат... Глоток теплой, солоноватой воды...
Марево... Смерчики на горизонте... Сосед закрыл глаза и уснул... Локтем в
бок... Нельзя... Нужно быть наготове... Рейд...
И снова: жара... песок... автомат... марево...
Рейд...
И опять: дорога... раскаленное небо медленно стекает в ручей времени,
омывающий подножие утеса равновесия этого бренного мира.
Жара... Сосед справа закрывает глаза и падает, падает, падает в
бесконечную темноту... темноту... в конце которой находится его дом, с
петухами на крыше и старой, надломленной грушей в саду, под которой так
приятно лежать, жмурясь от яркого летнего солнца... А можно еще пойти на
речку и, раздевшись, окунуться в ее прохладу... Но мешает падение,
падение, падение в бесконечную темноту... темноту... в конце которой....
Песок... Он струится, раздумывая мимоходом, лениво и спокойно,
спокойно, спокойно... о том, что минуло. О былых гордых замках и
могущественных магах, в тишине подземелий творящих добро и зло,
подкрепляющих его самыми ужасными клятвами из всех известных на земле,
создающих из ничего золото и драгоценности, а также маленьких живых
человечков под названием гомункулюсы...
Автомат... Самое главное - это надежность и безотказность,
единственная гарантия в этом мире сдвинутого времени, сумасшедшего неба и
забытых ужасов, которые, как серная кислота, разъедают все чужое...
чужое... чужое... И поэтому здесь единственная гарантия - надежность и
безотказность...
Марево... Они лежат там, в глубине, под защитой веков, сковавших их
движение и мысли. Но вот приходит что-то, и они просыпаются...
просыпаются... просыпаются... проверяя: так ли еще остры клыки и когти?..
Так ли еще сильны крылья?.. Хорошо ли видят глаза и действуют лапы?..
Просыпаются...
Рейд...
А из-за горизонта выглядывало огромное лицо, ощерившееся в зверской
улыбке. У него был острый, похожий на клюв нос и глаза, как две кровавые
пещеры.
Машины остановились. Солдаты стали прыгать через борта, передергивая
затворы автоматов и беспокойно оглядываясь. С одной из последних машин
ударил ротный миномет. Гигантское лицо вспухло и взорвалось, разлетевшись
пылающими кусочками.
И тут зашевелилась пустыня. Чудовища, вампиры, нетопыри, циклопы и
тролли, щеря желтые клыки, появлялись из песка и с рычанием лезли на
дорогу. Солдаты били по ним короткими очередями. Пули рвали синее,
полуразложившееся мясо. Чудовища хрипели, корчились и тут же падали
обратно в песок, чтобы сейчас же возникнуть снова и, оскалив клыки,
кинуться к машинам. А потом из песка высунулись длинные, многосуставчатые
руки и зашарили по дороге, хватая все, что подвернется.
С воздуха на дорогу пикировал кто-то огромный, косматый, с утробным
ревом, размахивающий огромным огненным ятаганом. Вот он полоснул им по
головной машине, и она мгновенно взорвалась. По пустыне пронесся радостный
вопль. Но со второй машины уже били по чудовищу из крупнокалиберного
пулемета. И Ипат на мгновение увидел необыкновенно сосредоточенное лицо
пулеметчика и лицо его второго номера, который лихорадочно снаряжал
