бывает: человек из маршрута, а чая нет?
Гурин отстегнул лыжи, распустил шнуровку ботинок. Только теперь Баклаков
понял, зачем Гурин тащил за собой всю эту ненужную в экспедиции тяжесть.
Ладно, черт о ним. Пусто как-то. Предчувствие, что ли? Какое к лешему может
быть предчувствие после одного маршрута?
Гурин принес рюкзак с образцами. По его словам, на холмах Тачин он
обнаружил небольшой гранитный интрузивчик. Может быть, просто верхушка не
прорвавшейся вверх магмы, может быть, остаточный корень. Великолепный
контакт. Готовая лаборатория.
- Значит, расчистки нужны. Возьми Вальку или Седого. Палатку, продукты.
Изучи ее капитально.
- Валентин-то при деле. Шлихи учится мыть. Я ему задание выдал, -
вмешался Куценко.
- Лучше Седой. Он горным работам обучен, - согласился Баклаков.
- Весна ранняя будет. Скоро снег развезет и объявится гусь, - сказал
Куценко.
Ночь стояла ясная, светлая, снег подмерз. Гурин и Седой готовились к
маршруту на холмы Тачин. Гурин отправлялся на горных лыжах, снял с крючков
тросик креплений, чтобы можно было шагать.
- Плюнь ты на эту технику, - сказал Баклаков. - Замучаешься через
километр. Возьми мои лыжи на валенках или иди как человек.
Баклаков злился. Всякие отвлекающие игрушки в рабочем маршруте он считал
недопустимым, но не мог приказать Гурину, потому что у них, видите ли, ссора
по личным причинам.
Гурин выпрямился и воздел руки.
- Не ведаешь, что говоришь, начальник. Два года я не вставал на горные
лыжи. Что скажут мне загорелые женщины, когда я о глупой пачкой аккредитивов
приеду в Бакуриани или Чимбулак? Женщины назовут меня толстым и старым. Они
скажут, что мне ничего другого не осталось, как писать диссертацию. А я не
хочу быть диссертантом, я хочу быть мужчиной. Эти лыжи я прятал у Рубинчика
целую зиму. Чтобы их не украли, не сожгли или не переделали на парты.
- Ладно, - согласился Сергей. - Но доставь злобное удовольствие, я
посмотрю, как ты будешь писать свои повороты с рюкзаком за спиной.
- Не доставлю, - хохотнул Гурин. - У меня тяньшаньская школа.
И не доставил. С рюкзаком за спиной, описывая плавные дуги, он съехал на
лед Китама и завершил все это длинной сверхпижонской дугой на слитых воедино
лыжах.
- Гвадалквивир! Силен! - с неприкрытым восхищением сказал Валька
Карзубин. Баклаков посмотрел на него. Он увидел, что парень, о суровой
непреклонностью утверждавший, что не пьет по утрам, совсем еще мальчишка.
Мир ремеслухи, электросварки, железных работ и бараков как бы
законсервировал этого парня, и вот теперь он открывал новые для себя
горизонты, иной стиль жизни и поведения. Управление приобрело еще одного
верного кадра, которому нет уж обратной дороги в регламентированный мир
заводов.
Седой уступами спустился вслед за Гуриным, и темные точки их фигур быстро
исчезли.
Снегопад пришел после трех жарких парниковых дней. Куценко и Карзубин
обходили песчаные косы, намечали места будущих шлиховых проб. Баклаков лазил
по склонам около базы и искал позарез необходимую фауну. Он все больше
приходил к выводу, что да холмах Марау, Чаиай и Тачин так называемые "немые"
толщи, слои, не сохранившие окаменевших остатков биологической жизни.
Со своей рекогносцировки Карзубин и Куценко принесли по большой вязанке
кустарниковых веток.
- У живого огня посидеть, надоело примус обнюхивать, - бурчал Куценко,
раскладывая костер.
Небо с полудня уже затянуло, на вершине холма струились вихри поземки. Но
в долинке, где находилась база, было тихо. Снег пошел сразу крупными
хлопьями. Где-то в стороне он крутился в струях ветра, но над ними затихал и
падал почти отвесно.
- Чо хмурый, начальник? - спросил Валька Карзубин. - Скучаешь по грохоту
жизни?
- Скучаю по фауне. Целый день, как олень, снег копытил. И ни одной
ракушки.
- Давай напишу в деревню. Внутренний смысл! Там на речке у нас полно
всяких.
- Напиши.
- Пробы-то заранее натаскать, так у первой забереги и мыть можно, -
сказал Куценко. Он сидел босиком, поставив квадратные ступни на голенища
валенок.
Снег падал все гуще, гуще, и спины стали уже намокать от него. И вдруг
метрах в пяти от костра под снежный обрыв тяжко и обессиленно грохнулся один
гусь, за ним второй, третий.
Гуси отбежали к краю обрывчика и настороженно стояли, готовые в тот же
момент взлететь. Так прошло минут пять, встопорщенные перья гусей улеглись.
Потом один мягко прикрыл собой лапки, и тут же улеглись все трое. Они
лежали, прижавшись друг к другу, как серые валуны, только крайний неотрывно
смотрел на людей круглым глазом.
- Правильно говорил Илья Николаевич - страна великих возможностей, - тихо
и тонко, совсем по-буддиному, сказал Куценко. - Гуси прямо в костер падают.
Надо тихонько в палатку перебраться, пущай отдохнут.
Снег навалил за ночь слой около полуметра и к утру утих. От белизны его
все заполнила слепящая мгла, небо казалось синтетически голубым. Гуси
исчезли. Баклаков пошел на скалистый обрыв и безнадежно крушил молотком
камни. Глаза даже в темных очках слезились.
Пришел Куценко с кружкой чая.
- Промой глаза. Лучше чая лекарства нет при таком снеге.
- Ничего.
- Снежной слепотой заболеешь, время терять будем, - сказал Куценко.
Баклаков взял кружку и стал промывать глаза крепким холодным чаем. Глаза
слегка щипало, то ли от чая, то ли от пота, который попадал в них вместе с
чаем.
- А гуси-то улетели, - вздохнул Куценко. - Этот снег к обеду солнце
сметет.
- Спасибо, Алексеич, - сказал Баклаков. - Болеть сейчас невозможно. Как
только Гурин закончит, будем уходить в горы.
35
Сидорчук прилетел в Поселок в конце апреля. Чинков, встречавший его в
аэропорту, радостно засмеялся, когда увидел Сидорчука в желтой канадской
меховой шубе, в отчаянных каких-то меховых сапогах тоже желтого цвета и
тяжелых темных очках. Иностранец, концессионер, прибывший смотреть владения.
Дорогой он подшучивал над Сидорчуком, объясняя: "Вот это торосы. Это тундра,
покрытая снегом. Это так называемые сопки". Сидорчук все терпеливо сносил. В
управлении он долго ходил по обшарпанным коридорам, заглядывал в
захламленные и пустые рабочие кабинеты.
- Вы бы краску, что ли, какую повеселее нашли. А то с похмелья не
угадаешь: в управлении ты или в камере предварительного заключения.
- К осени выполним указание. Сделаем, чтобы нашим героям-полевикам было
радостно зайти в управление, - с усмешкой ответил Чинков.
В тот же вечер Сидорчук и Чинков отправились на разведку Монголова.
Вездеход гремел, лязгал, сотрясался, и в кузов забивалась снежная пыль.
Сидорчук молчал и лишь однажды сказал Чинкову:
- Вместо того чтобы про сопки и торосы рассказывать, лучше бы в мой
портфель заглянул.
- Давай, Иван, загляну.
- Смотри! - Сидорчук открыл портфель, и даже несмотря на бензиновый дух и
выхлопные газы в вездеходе запахло аптекой. Скляночки, пузырьки, пакетики.
- Может, выкинуть все это на дорогу? Вместе с портфелем? - с веселым
отчаянием спросил Сидорчук. Чинков ничего не ответил, и Сидорчук погрузился
опять в недра оранжевой шубы.
К рассвету вездеход вышел в долину Эльгая. Тракторный след сипел под
лучами восходящего солнца, убегал вперед.
На разведке Сидорчук быстро и даже как-то небрежно просмотрел пробы,
вынутые из сейфа Монголовым. Втроем они пошли на шурфы. Из-за вездехода
вывернулся Кефир, с чрезвычайно деловым видом прошел мимо.
- Гиголов, - представил его Монголов. - Лучший рабочий. Именно он нашел
самородок в триста пятьдесят граммов, который и заставил нас начать зимнюю
промывку. II од же намыл первую хорошую пробу.
Кефир приподнял шапочку, Сидорчук благосклонно кивнул.
- Не в етом подвиг, Владимир Михайлович, - вдруг сказал Кефир. -
Подтвердите, что я отказался от спирта, чтобы не спугнуть фарт. Чтобы не
подорвать валютную мощь государства, Гиголов героически отодвинул
предложенный спирт. Было?
- Было, - устало усмехнулся Монголов. Он видел, что на Кефира "нашло".
- А досталось-то каково? Вот думают иные начальники: работяга аванс взял,
бормотухи, портвейн, по-научному, выпил и сопит спокойно в две дырочки. А
начальство о производстве не спит, калики-моргалики из пузырьков отмеряет,
заботится - ну как заснет - сразу все рухнет. А производство - что? Это же
дерево! И растят его работяги, - Кефир закатил глаза и взмахом нарисовал
размеры "дерева". - Начальство... усопло. Работяга угомонился. А труд-то
наш, наше-то дерево все растет, растет, ширится. Беспредельно. Ну-у!
Кефир искоса глянул на Сидорчука, нахлопнул шапчонку и пошел прочь. Но
неожиданно вернулся, с веселой фамильярностью хлопнул Сидорчука по плечу.
- Шуба у вас богатая. В такой шубе и по Бродвею. Ну-у! Все американские
цыпочки лягут.
- Не в шубе сила, - сказал Сидорчук.
Он взял Кефира под руку, отвел в сторону и что-то пробормотал ему на
блатном жаргоне. Кефир изумленно округлил глаза, и они с Сидорчуком,
уважительно пожав руки друг Другу, разошлись. Сидорчук улыбался и все
оглядывался на спину Кефира. Чинков тихо давился от смеха. Монголов ушел.
- Ты слыхал о таком... Катинском? - спросил Сидорчук.
- Читал докладную записку, - неохотно пробурчал Чинков.
- Докладной его ты не читал. Она у меня в единственном экземпляре.
Толковая докладная. А тут и ты подвалил со своим мешком золота. Вовремя.
Чинков молчал.
- Вот ведь интересный мужик, - продолжал Сидорчук. - С Территории его
выперли. Он в Средней Азии спрятался, но отчеты читал. Думал. Всю
золотоносность Территории по полочкам разложил. Толковый черт, этот
Катинский.
- Почему не сказал сразу о докладной?
- Ты бы не был тогда пуп Территории. А ты лучше работаешь, когда ты
именно пуп.
Чинков молчал. Редко бывало, чтобы удар доставался ему вот так,
неожиданно. Он привык все предвидеть. Он молчал, какая-то нехорошая жилка
билась в затылке, и вдруг из темных глубин, как спасительный круг, выплыло
короткое тяжелое слово. Оно выплывало к нему уже несколько месяцев, но пока
Чинков боялся его. Слово это было "нефть", которое давно уж стало синонимом
золота. Пока же Чинков уставил в пространство взгляд и мальчишеским
обиженным голосом произнес:
- Все равно это золото создал я. Я его сдвинул с места.
- Разве кто спорит? - удивился Сидорчук.
- Зачем ты приезжал, Иван? Шубой похвастаться?
- Убедиться, что золото и разведка существуют в реальности. От тебя
всякого можно ждать.
- Убедился?
- Не ломай голову, - сказал Сидорчук. - Кроме лекарств, у меня в портфеле
разные полномочия. Высокий и полномочный ревизор, вот кто я. Я привез тебе
деньги. Дополнительные ассигнования на разведку. Акт о ревизии ты сегодня
напишешь сам. Завтра я улетаю.
- Где твои деньги были месяц назад? Я все полевые партии ограбил. Нищими
их отправил. Они гипертониками вернутся.
- С каких пор ты жалостливым стал?
- Я о неиспользованных возможностях жалею. Гипертония должна быть
оправдана. На Лосиной нужна большая шурфовна. На Ватапе есть куда вложить
деньги. Кольцевой партии ничем не поможешь.
- Почему?
- Такой маршрут. Но там у меня честолюбцы. На честолюбии вытявут.
- А где твой промывальщик-гений? Хочу познакомиться.
- Там, в Кольцевой. Если привезет нужные результаты, я его в старшие
инженеры произведу. Диплом нарисую об окончании вуза. Если привезет именно
то, что жду, я его кандидатом наук назначу.
- Наместник! - вздохнул Сидорчук. - Император. В какой круг ада заявку
подал?
- Лет через десять скажу, - серьезно сказал Будда.
