чемоданчиком.
- Отбой. Отсрочка на три часа, - скомандовал пилот работягам. Боязливо
переговариваясь, те вышли из самолета, обступили "Скорую помощь".
Они поняли все, когда через два с половиной часа самолет вернулся и из
него вынесли в спальном мешке стонущего заросшего щетиной человека.
- Ваш черед! - скомандовал пилот, и работяги, сутулясь, оглядываясь на
завывающую на полосе машину с красным крестом, пошли на посадку в самолет.
37
Кьяе опять остался один. Был лыжный след самолета, пещера в снегу. Кьяе
потоптался на месте, вслушиваясь в исчезающий гул, и нерешительно пошел к
тому месту, где остались олени. Требовалось забрать упряжь и шкуры. Но, не
пройдя и километра, Кьяе изменил решение и повернул направо, по направлению
к стаду. Идти туда пешком было трое суток. Чем дальше, тем большую усталость
чувствовал Кьяе, и поэтому он изменил решение еще раз. Пошел к базе
Баклакова. До базы он надеялся дойти часов за десять. Кьяе шел неторопливой
перевалистой пастушьей походкой и на ходу грыз галеты, которые ему дали на
метеостанции. Кьяе было тяжело. Он понимал, что совершил грех, нарушил
главный обычай "настоящих людей" - никогда не бросать ничего, что может
пойти в дело. Тем более оленей, с которых можно снять шкуры. Но он шел и
шел, медленно, но безостановочно, зная, что упорная тихая ходьба лучше, чем
быстрая с передышками. Он очень жалел оленей. Ездовых оленей тщательно
выбирают и долго учат. Они дорого стоят. Конечно, за оленей колхозу заплатят
геологи. Но деньги все же никак не олени.
Базу Баклакова Кьяе застал пустой. Палатка была застегнута и привалена
снегом. Кьяе расстегнул застежки и увидел, что в центре палатки стоит ящик
со спиртом, цинка винтовочных патронов, мешок сахара, коробка с пачками чая
и еще несколько пачек галет. "Хороший человек. Держит слово", - подумал Кьяе
о Баклакове. Как всегда, при виде хороших поступков других людей Кьяе стало
легче, и он перестал думать об оленях.
Он набрал веточек полярной березки, разжег крохотный костерок и поставил
на него консервную банку со снегом. Кьяе подряд выпил банок пять очень
крепкого и очень сладкого чая и заснул в палатке прямо на полу. Проснувшись,
он еще попил чая и тщательно застегнул палатку. Теперь он мог идти к стаду.
За продуктами на оленях приедет Канту. Подумав о Канту, Кьяе выругал себя.
Он опять вернулся к палатке, вытащил ящик со спиртом и отнес его в камни.
Заложив ящик камнями, Кьяе придирчиво осмотрел место и остался доволен. Одну
бутылку спирта он взял с собой. Теперь все было сделано окончательно
правильно, и Кьяе шагал и легонько улыбался на ходу. Он думал о том, как
перехитрил Канту или других, кто за выпивку отдаст все, даже ум.
38
- Мужики! - сказал Баклаков, как только нарта с Гуриным исчезла за
поворотом. - Умоляю не валять дурака. Если все начнем калечить себя, кто
сделает маршрут?
Вопрос Баклакова повис в воздухе. Седой вздохнул, как бы отвечая на
собственную мысль: сколько можно в жизни валять дурака?
- Илья Николаевич сказал... - наставительно начал Куценко. Но так никто и
не узнал, что именно сказал Илья Николаевич Чинков на данный жизненный
случай.
- Ч° делать, начальник? Лучше что-нибудь делать, чем без дола молчать, -
громко спросил Валька Карзубин. - Насущно!
Но и ему никто не ответил. Валька Карзубин шумно расшуровал примус и стал
набивать снегом чайник.
- Старик сказал, что три дня будет морозить, а потом снег и дождь, и все
раскиснет, - сквозь рев примуса прокричал Валька. - Девальвация, а,
начальник?
- Переходим в горы, - очнувшись, сказал Баклаков. - Отдыхаем до ночи,
ночью переходим.
Ночью сильно подмерзло. На самодельную нарту, в которой перевозили
Гурина, погрузили спальные мешки, меховую одежду. Седой впрягся в нарту и
пошел на холмы Тачин. Они решили переправляться двумя этапами. Баклаков
набил рюкзак консервами, сидя, влез в него, затем поднялся на четвереньки и
встал. В рюкзаке было килограммов пятьдесят, но Баклаков мог идти всю ночь,
потому что после перехода оставался на холмах Тачин, чтобы закончить работу
Гурина.
Куценко и Валька Карзубин остались вдвоем. Куценко долго укладывал
карзубинский рюкзак, чтобы груз был на спине и затылке, потом вдруг оставил
его и вытащил резиновую лодку, взятую на всякий случай. Он заставил
Карзубина накачать ее. Когда лодка была накачана, Куценко полил ее водой,
заморозил, положил на дно распоротый мешок и снова полил водой. Мешок
примерз, и Куценко бережно нарастил на нем тонкий слой льда. В эту
импровизированную нарту они положили канистру с соляркой, ящики с
консервами, лотки и палатки. Лодка легко скользила по снегу, и они на
десятом километре догнали Баклакова. Проблема транспорта была решена.
Обратным рейсом они забрали все образцы. Баклаков остался документировать
расчистки. Был жаркий день, и, сидя в одной рубашке на вершине холма Тачин,
Баклаков все пытался понять замысел Гурина, почему тот считал этот крохотный
гранитный массивчик "готовой лабораторией". С вершины холма было видно
сверкающую тундру, уже испещренную темными проталинами. Стена Кетунгского
нагорья казалась совсем рядом. Баклаков описал зону контакта. Сбоку нахально
тявкал и негодовал песец, уже потемневший, в грязной клочкастой шерсти.
Баклаков кинул в песца камень, песец отскочил, по-кошачьи фыркнул. Баклаков
рассмеялся. История повторяется. Прошлый год он швырял камни в зайцев и
переправлялся через Ватап. Вспоминая о прошлом, он покосился на винчестер
Монголова, гревшийся на солнце.
Сосредоточенное настроение рабочего лета снова вернулось к Баклакову, и
он забыл о Гурине. Принудительная сила реальности в том, что теперь ему
придется изменить план работы. Ему придется отказаться от кольцевых
маршрутов и ходить в одиночку длинным пилообразным ходом. Седой и Карзубин
будут в группе Куценко. Теперь главное - сбить границы с маршрутами Семена
Копкова и Жоры Апрятина.
"Не суетись, не суетись, - внушал себе Баклаков. - Главное, работать
методично и без рывков, тогда тебя хватит на целое лето. Главное, работать
ежеминутно, не расслабляться, и тогда ты выдержишь это двойное лето".
Едва они успели выбраться в нагорье, как пришла пора теплых туманов. На
тундру, на сопки, на речные долины лег пронизанный солнцем и влагой парной
воздух. Снег исчезал на глазах. В тумане все казалось искаженным и
невероятным: пуночка была величиной с барана, палатка выглядела скалой.
Всюду журчала невидимая вода и мягко вздыхал оседающий снег.
От новой базы до ближайшей бочки с продуктами было шестьдесят километров.
Отсюда Баклаков решил сходить на запад, в верховья Лосиной. Куценко
готовился шлиховать верхнее течение Китама.
Собираясь в маршрут, Баклаков извлек свою трубочку с обломанным краем и
пачку махорки.
- Начальник! - изумился Валька Карзубин. - Ты разве куришь?
- Летом курю.
- Правильно, начальник. Я так считаю, что, если мужик не пьет и не курит,
лучше к нему не поворачиваться спиной. Такого лучше перед собой иметь, на
глазах.
- Летом можешь спокойно иметь меня за спиной.
- Я не про {наших}.
Подул легкий ветер, и мимо них понеслись клочья тумана. Они были желтые и
оранжевые от солнца. Из палатки вылез Куценко и протянул Баклакову рогульку
с леской. На крючок были насажены разноцветные кусочки изоляции.
- Где водичку встретишь, кинь да подергай. Один-то харюз все равно не
выдержит, схватит. Ты у него мясо вырежь и насади. После этого таскай
харюзов сколько влезет. Будут хватать.
- А если не будут?
- Я об рыбе думаю много, - серьезно ответил Купенко. - Зачем консервы
таскать, если еды под ногами полно?
- Проверим. Возьму чай, галеты и сахар. Вместо мешка - меховую одежду. С
таким грузом бегом бегать можно.
- А то! - согласился Куценко.
- Инженер вот наш не курил, - разрабатывая неизвестную мысль, сказал
Валька Карзубин. - Отрежут ему ноги или оставят? Эх, не жизнь, а кантата!
И вдруг сверху раздался посвист крыльев и тревожный гусиный гогот. Весь
этот день и всю ночь гуси сваливались к ним с перевала. Шел "главный гусь".
И всю ночь они слушали крик тревожный, как долг, и ясный, как жизненная
задача.
Снова Баклаков засыпал под похлопывание палаточного брезента. Снова ему
хватало нескольких часов, чтобы быть готовым к маршруту. Каждое утро
Баклаков благословлял мех северного оленя и старика Кьяе. Он вспоминал о нем
часто и с нежностью. "Может быть, легенды о просветленных мудрецах и святых
кудесниках имеют в основе такого вот Кьяе. Чего проще?" - думал Баклаков.
Снова зрение и слух по-звериному обострились, и Баклаков издали слышал
стук камня под копытом барана, слышал вздохи ветра и даже запах камней.
Куценко оказался прав. Хариус дуриком шел на хлорвиниловую насадку, и на
рыбалку Баклаков время почти не тратил. Останавливался у ручья, ловил, ел и
шел дальше.
На пятые сутки он вышел в верховья Лосиной. Здесь его съемка должна была
сомкнуться со съемкой Жоры Апрятина. На стыках всегда возникают споры.
Баклаков оставил весь груз и налегке с одним винчестером и молотком решил
как следует обходить окрестности.
Баклаков шел вниз по Лосиной. Целью его были скалы, последний раз
сжимавшие реку перед выходом на равнину. Вода прыгала по черным камням, но
шум ее был отличен от медлительного и грозного рокота реки Ватап, Серой
Воды, которую ему еще предстоит в это лето увидеть. Неожиданно Баклаков
услышал четкий стук металла о камень. "Может быть, Жора? Неужели так
повезло?" Но стук исчез. Баклаков заспешил вниз по реке и метров через
двести увидел Жору. Тот сидел на камне у самой воды и что-то доставал из
полевой сумки. Молоток валялся рядом, отблескивал на солнце. Жора согнулся
над книжкой или дневником. Баклаков решил было подкрасться незаметно,
ошеломить. Но вспомнил, что Жора всегда таскает на поясе расстегнутую кобуру
с пистолетом.
Баклаков пошел нарочито шумно, на самом виду. Но Жора не замечал его.
Вблизи он очень напоминал удалившегося от мира отшельника. Баклакова он
заметил, когда осталось шагов пять. Рука Жоры метнулась к поясу.
- Не дури! - крикнул Баклаков.
Жора встал, и Баклаков с удивлением заметил, что пистолета-то у Жоры как
раз и нет.
- Какой ты к черту ковбой? - сказал Баклаков. - Тебя связать как сонного
можно. Где пистолет?
- В рюкзаке, - смущенно ответил Жора.
- Разоружился в связи с отменой "Северстроя"? Жора Апрятин ничего не
ответил, лишь с неловкой торопливостью стад засовывать в полевую сумку
книгу.
- В маршруте? Книга? - удивился Баклаков.
- Это так просто, - пробормотал Жора. Баклаков бесцеремонно протянул
руку. Но Жора книгу по дал. Положил на колени названием вниз.
- Дед прислал. Пишет: полезно.
- Вроде как витамины? - жизнерадостно улыбнулся Баклаков.
- Для совершенствования души. Я деду написал про главного инженера.
Оказывается, он в буддины времена им курс геоморфологии читал. А дед прислал
мне сборник поучений Гаутамы. Пишет, что студент Чинков, если он правильно
его помнит, кличку Будда носить не может. Это противоречит истине. - Жора
оживился, взял книгу и открыл ее наугад. - Ты только не смейся, Серега.
- "Никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но
отсутствием ненависти прекращается она", - утробным голосом прочел Жора.
- Иногда полезно и сдачи дать, - прокомментировал Баклаков.
- "Серьезные не умирают. Серьезность - путь к бессмертию. Легкомыслие -
путь к смерти. Легкомысленные подобны мертвецам", - покраснев от натужной
