Коньяк янтарно отсвечивал в грязных кружках. "А иди ты..." - кричал свою
фразу беспокойный малый в углу. На Сергея нахлынули воспоминания. Вон там у
окна, которое он самолично заколотил оленьей шкурой, была его койка. Рядом
койка Жоры Апрятина, ковбойского человека, клавшего пистолет под подушку. На
этой стенке висели японские красотки Доктора Гурина. А та сплошь избита
дробью и пулями, потому что пробовать оружие, купленное или полученное в
спецчасти, было принято прямо в бараке. Весной стоял грохот и висели клубы
порохового дыма...
- Я вообще-то электросварщик. И газорезчик тоже. Ремеслуха. Думаю после
навигации здесь остаться. На прииске мне работы нет. У меня отношение к огню
и металлу. Либо работать, либо вовсе не видать. А на прииске ни так и ни
эдак. Относительно!
- Правильно, - согласился Сергей. - Всегда надо так или эдак. Поэтому
отомкнем вторую?
Баклаков долго спал и просыпался тоже долго, не единым вскидыванием души
и тела, как это происходило в тундре. Сквозь сон он слышал чей-то голос и
короткие ответы Валентина. Когда он открыл глаза, прежде всего увидел
наглого кота Федосея, известного также как "Комендант порта". Федосей сидел
на соседней койке и презрительно разглядывал Баклакова суженными глазами.
"Однако... вчера", - подумал Баклаков.
Он сел на койке. У печки маялся серый от бессонницы Валентин, качавший
больную руку, и стоял квадратный, как шкаф, парень. У парня была смуглая шея
и кудрявые, из кольца в кольцо белокурые волосы, как будто он только что
вырвался из-под щипцов безумного парикмахера. Ежась от холода, Баклаков
подошел к печке.
- Он спросонок съел твой коньяк и почему-то решил, что он вовсе не
грузчик, - кивнул на парня Валентин. - Объявил забастовку докеров.
Парень улыбнулся Сергею: "Ну выпил коньяк, ну что, не жлоб же ты?"
- Меня все это не колышет, - сказал он.
- Болит? - спросил Баклаков.
- Ноет, сволочь. Муций Сцевола!
- Выпей. Полегчает, уснешь.
- Не-е. Тут у меня точка. По утрам не пью.
- Я схожу. Это меня не колышет, - сказал парень. - Просплюсь и выйду в
ночную.
- Иди, иди, - сказал Валентин. - А то у тебя уши злые. В бараке стоял
густой запах резиновых сапог, пота, шлака, человеческого тела, табака,
спирта, консервов - всего, чем пахли утром бараки "Северстроя", где жил
народ грубого физического труда.
Сергей надел на голое тело полушубок и вышел на улицу. Свет ударил в
глаза. Пахло морем, соляркой и каменным углем. Он прикрыл на мгновение
глаза, и вдруг ему послышался другой, травяной и лесной запах его разъезда,
и как утром он шел по знобящей босые ноги росе, вкус молока на губах и
невнятная тоска по дальним местам, которая не оставляла его никогда.
Баклаков прошел к морю, скинул полушубок, снял трусы и голышом бросился в
воду. Вода обожгла. Он доплыл до ближайшей льдины, оттолкнулся от скользкого
бока и бешено замахал на берег. Накинув полушубок, он пробежал к бараку и
возле стены растерся полотенцем. Все! Жизнь хороша и, как всегда,
удивительна. Ледяные ванны сдвигают психику в нужную сторону. Жизнь меня не
колышет. Слаба.
В бараке Валентин сидел у остывшей печки, качал руку.
- Балуешься водными процедурами? Блюдешь? В инженере все должно быть
прекрасно. Душа, одежда и тело, - усмехнулся он.
- Какие планы на жизнь? - спросил Баклаков.
- В мехмастерские устроюсь после разгрузки. По металлу я все могу.
- Не желаешь весной в партию?
- Доживем до весны. Свидимся.
- Если будешь в Поселке, то свидимся.
- Ночлег не найдешь, приходи. Хронометрия!
- Договорились.
Все в том же тренировочном костюме, кедах Баклаков пошел в управление.
Навстречу ему по "коробу" шел милиционер Сайфуллин, похожий на согбенную
мачту. Кличка Сайфуллина была "Жакон есть жакон". Он прославился
справедливостью и еще тем, что посадил на пятнадцать суток собственную жену:
"Жакон есть жакон". Сайфуллин подозрительно вгляделся в Баклакова, узнал и
скупо улыбнулся.
Дверь Рубинчика от входа направо. Он толкнул ее. В клубах табачного дыма
здесь сидели вдоль стен на корточках упитанные мужики в неизменных кожаных
пальто, сапогах на "молниях" и пыжиковых шапках. Снабженцы, свои и чужие, в
неизменной снабженческой униформе. Сам Рубинчик, как всегда, был за дощатым
столом и был печален не более и не менее, чем всегда.
- Привет, курцы, - сказал Баклаков. Снабженцы не обратили на него
внимания. Они лучше всех знали иерархию "Северстроя". Для них Баклаков был
никем. Ни бывшим, ни будущим. Они внимали реальности - рассказу коллеги.
- Здравствуй, - печально ответил Рубинчик. - Садись. Ты что, с
тренировки? Готовишься к олимпиаде?
- А я ему, гаду, объясняю так: ты мне две машины, я тебе - бортовую для
ДТ-54. И коньяк при этом твой. А он, гад, мне отвечает... - излагал налитый
пурпурной кровью снабженец.
- Что дела? - ответил Баклаков. - Давай чемодан. Поселяй где-либо.
- А где ж, ты думаешь, я тебя поселю? Я лишь знаю, где поселю тебя через
неделю.
- Через неделю что?
- Двадцать пятый барак знаешь?
- Который на берегу? За энергостанцией?
- Ну! - печально согласился Рубинчик.
- Там же конюшня.
- Конюшня там была раньше. Весной жили... элементы. В каждый вечер
драка... Летом мы его у элементов забрали и превратили в жилье. Еще не
совсем готово.
- А что не готово?
- Цемент с пола не убран. Стекла не вымыты. Мы комнаты на двоих и
четверых там нарезали. Перегородки из фанеры под масляной краской. Фанера
двойная, краска салатного цвета. Для радости глаз. Личное указание
Фурдецкого по культуре быта.
- Давай направление.
- Не имею права. Объект не принят начальством.
- А на улицу его гнать имеешь право? - мимоходом вмешался пурпурный
снабженец. - Поехали ко мне на прииск, инженер. Жилье дам. Оклад дам. Бабу
выпишешь. Небось голые снятся?
Сергей топал через Поселок о пружинной кроватью на спине. Рюкзак, чемодан
и матрац ему положили сверху. Рядом с подушкой и бельем под мышкой
прихрамывал Рубинчик.
- И что мы имеем за все эти хлопоты? За эти хлопоты мы имеем приличный
быт неженатых работников. В комнате на двоих можно думать, а в бараке на
семьдесят коек, где по углам снег, в средине бутылки, думать нельзя. Я
правильно говорю?
- Правильно, - согласился Сергей, подкидывая на спине койку. - Машину не
мог достать?
- Вы, Сережа, сегодня родились на свет? Вы не знаете, что в навигацию
машин не бывает?
Коридор барака был усыпан цементом, залит известкой и завален обрезками
досок. Рубинчик открыл крайнюю от входа комнату. Краска высохла, по полу
толстым слоем лежала известка. Сергей нашел лопату с обломанной ручкой и
выскреб грязь. Потом подобрал на свалке ведро, джутовый мешок и вымыл
морской водой пол. Море было в пятнадцати метрах, и это ему нравилось. Можно
будет купаться по утрам, а зимой поддерживать прорубь. Будет нормальная
психика, когда жизнь не колышет.
Он прополоскал тряпку и положил на пол у входа. Собрал кровать, застелил.
С рюкзаком сбегал в Поселок, купил электроплитку, банку консервированных
персиков, чай, сахар, алюминиевую сковородку и большой кусок оленины. У него
есть дом.
Баклаков финкой открыл банку, стараясь, чтобы края были ровными. Сок
выпил, а персики выбросил у крыльца - они осточертели за дето, л ему
требовалась банка - привычка заваривать чай только так, чтобы припахивало
железом. Когда он вытряхивал компот, из-за угла вышла девушка и направилась
к крыльцу. Она шла, засунув руки в карманы кожаной куртки, походка была не
поселковая. В Поселке ходили тяжело и прямо, так как ноги привыкали к
громоздкой обуви. Она шла легче и неувереннее. Желтого цвета "конский хвост"
падал на черную кожу куртки, очень худое лицо, очень яркие губы и в пугающей
мертвенно-синей краске веки. Он нагнул голову, соображал: "кто, к кому,
зачем в этот дом?" и принялся тщательно очищать банку. Девушка прошла в дом
и где-то исчезла, может, у строителей, может, вышла в другой выход в конце
коридора.
Баклаков заварил чай, выпил кружку и переоделся. Чувствуя себя красивым и
легким, снова направился в управление. Отмечаться, представляться,
рапортовать. В отделе кадров правил Борода, или Богода, как все говорили,
потому что отдел кадров картавил. Топограф, их сверстник, два года назад
потерял ноги в зимней экспедиции и вот сел за стол канцелярии. Богоду все
любили за положительность жизни.
- Могда с тгяпок, - весело произнес он любимое ругательство.
- Клизма без механизма, - прочувствованно ответил Баклаков и пожал
крепкие пальцы Богоды.
- С возвращением, Сережа.
- Отметь прибытие. Рапортую.
- Когда?
- Вчера ночью.
- Запишу сегодня. Значит, будет завтра, послезавтра и еще после.
- Идет!
По неписаному закону "Северстроя" геологу, вернувшемуся с поля,
полагались три вольных дня "на баню". По тому же неписаному закону на
четвертый день полагалось прийти в управление ровно в девять утра побритым,
прилично одетым и совершенно трезвым.
Он пожал еще раз сильные пальцы Богоды и вышел в коридор. Предстояли три
пустых дня, так как никто еще не приехал. Монголов зачем-то застрял на
Западном. Впрочем, Монголов и нашел ту россыпь касситерита, где сейчас
Западный.
Выйдя из управления, Баклаков остановился у черепа быка-примигениуса. Его
всегда тянуло к нему. Череп был найден на равнинном острове нафаршированным
костями мамонтов и прочих крупных зверей. Позапрошлый год Семен Копков,
делавший рекогносцировочную съемку острова, нашел в свежеобвалившемся
береговом обрыве целый, заросший шерстью, бок мамонта. Волосы у мамонта были
длинные, рыжие, под ними - эдакий пух. Копкову пришла идея - связать
единственный в мире свитер из мамонтовой шерсти. Два дня ножом и ногтями он
драл ее, надрал, наверное, пуд и отмыл в морской воде. Рации Копков не имел,
и Академия наук про того мамонта не узнала, потому что осенние штормы
начисто слизнули торфяной обрыв.
. В бараке Сергей стянул рубашку, галстук, надел привычный полевой
свитерок. Выйдя в коридор, он вдруг увидел под дверью в противоположном
конце барака полоску света. Барак был захламлен, необжит, темен и длинен,
тени бессмысленных жизней еще мотались в нем. Полоска света озадачила
Баклакова. Он постучал в дверь.
- Да! - резко сказал женский голос.
Он открыл дверь и увидел жилую комнату, на кровати сидела та, в кожаной
курточке, с "конским хвостом". Она сидела, поджав ноги, забившись в угол
кровати. В комнате было очень жарко - горели две плитки И очень накурено.
- В чем дело, что нужно? - все так же резко спросила она. Чрезвычайная
раскраска лица при свете стоваттной лампочки выглядела страшновато.
- Ну... так как мы единственные жильцы этого дома...
- Это вы утром компот выбрасывали?
- Я.
- Идиотизм какой. Я весь день компота хочу.
- Магазин-то еще открыт.
- Не хочу я принимать компот от всякого.
- Я как лучше хочу. Нет, так не надо.
- Вы кто?
- Геолог. Коренной житель этого дома с сего дня. Вчера вот только
вернулся.
- Ко мне каждый вечер ломятся с коньяком какие-то типы. Я дверь не
заперла, потому что рано еще им ломиться.
- Сегодня ломиться не будут. Оборонимся. Девушка улыбнулась.
- Ладно. Дуйте за компотом. Я здесь случайно. Мою комнату ремонтируют. Я
из Ленинграда. Корреспондент окружной газеты. Собкор.
- Журналистка? Или журналист? Как правильно?
- Никак не правильно. Как дура, итальянский долбила. Мечтала, что в Рим
попаду. Вот какой Рим оказался... - Она вздохнула.
- Рим никуда не денется. Вечный город, - осторожно сказал Сергей.
