рылась дверь. Раздались шаркающие шаги старика. Полная женщина пошевели-
лась и позвала:
- Уоринг!
Когда открылась дверь, он сам, но уже значительно постаревший, вошел
в комнату. Теперь Уоринг узнал и женщину.
- Ты очень долго не появлялся, - пожаловалась Хелен. - Я должна была
принять таблетку еще полчаса назад. Ты что, решил меня убить? Или замыс-
лил еще что-то?
Он посмотрел на нес с холодным отвращением:
- Ты сама могла ее взять.
- Я, калека? Каким образом?
- На прошлой неделе, ты смогла добраться до конфет.
- Ты все еще пытаешься доказать, что я лгу, - с горечью сказала она.
Их взяла сиделка. Я же тебе говорила.
- Боже праведный, ты лучше обвинишь ее, чем признаешься. Такие, как
она, приходят проведать тебя и сотни других больных, моют твое вонючее
тело, ничего не получая взамен. А ты обвиняешь ее в том, что она взяла
какую-то проклятую конфету, которую ты засунула в свою ненасытную глот-
ку. Меня тошнит от твоей неблагодарности.
- Они приходят, потому что тогда их не отправят служить в Азию. А то,
что они моют меня, не означает, что они перестают любить конфеты.
- Ты законченная эгоистка и думаешь, что все остальные такие, как ты.
Внезапно она разразилась смехом.
- Может, мне следует получше изучить тебя? Прекрасный Образец идеа-
листа, мужского пола. Думаешь, я не видела, как ты вчера лежал на веран-
де и притворялся спящим, а сам пялился на ее ноги? Тебе будет очень не
хватать ее маленьких сисек, если она прекратит сюда ходить, не так ли? Я
видела, как у тебя изо рта течет слюна, когда ты на них смотришь. Ты с
ней так прекрасно ладишь, почему бы тебе не попросить ее дать тебе их
немного пососать? А ты ей подаришь плитку шоколада.
Уоринг посмотрел на нее сверху вниз:
- Ты, старая свинья. Как бы мне хотелось...
- Хотелось? Хотелось чего? Чтобы я умерла? Тогда бы ты и старина Джек
могли съехаться и вести чистую счастливую жизнь, играть вместе в шашки,
прогуливаться по пляжу, притворяясь, что не пялитесь на девушек, на мо-
лоды&тела, которые вам так хочется поиметь, но до которых вам уже больше
никогда не придется дотронуться. Его жена умерла. Как жаль, что твоя по-
ловина все еще цепляется за жизнь, несмотря на больное сердце и прочие
недуги.
- Я презираю тебя, - тихо сказал Уоринг. - Я понял, что у такого
чувства, как презрение, нет предела. Яма оказывается бездонной. Хочу ли
я, чтобы ты умерла? Еще бы! Если бы я верил в силу молитвы, я бы молил-
ся, чтобы это произошло. И ты абсолютно права. Когда ты умрешь, я посе-
люсь с Джеком и спокойно поживу годик-другой - сколько там осталось.
Единственное, что придает мне оптимизма, - это перспектива приятного
компаньона. Конечно, шатки и прогулки по пляжу, и мы обязательно получим
разрешение, чтобы завести собаку, так как нас будет двое. Колли, или
спаниеля, или, может, просто дворняжку. Вот что это будет - спокойствие,
спокойствие, спокойствие. - Старик нагнулся к ней. - Почему ты не умира-
ешь? Черт побери, ну почему ты не умираешь?
Хелен закашлялась, а он молча смотрел на нее. Когда приступ прошел,
задыхаясь, она попросила:
- Дай таблетку.
Уоринг постоял, глядя на нее с ненавистью, а затем повернулся и нап-
равился к высокому узкому комоду. Он вернулся к ее креслу с таблеткой и
стаканом воды. Хелен взяла таблетку, положила в рот и проглотила, запив
ее водой, которая отвратительно булькала у нее в горле.
- Пока таблетки помогают тебе, но это долго не продлится, - сказал
Уоринг. - С таким сердцем, как у тебя. Мое-то в порядке. Это сказал
Готтлейб. У меня еще есть впереди несколько лет. А все потому, что я
слежу за собой.
- Так же, как Джек... - Она тяжело дышала.
- Конечно, я переживу тебя. И у меня будет хоть немного спокойствия
перед смертью.
Сначала он решил, что это - очередной приступ кашля, но потом понял:
ее огромное тело содрогалось в приступе ужасного смеха.
- Давай, смейся, - сказал Уоринг. - Пусть у тебя случится сердечный
приступ. Меня это очень устроит.
Ей удалось взять себя в руки.
- Кстати, для тебя есть две новости из больницы. Первая - что у Джека
легкий приступ стенокардии, он хотел, чтобы ты пришел навестить его.
Вторая - чтобы ты не беспокоился. У него случился еще один приступ, бо-
лее сильный. - Ее глаза смотрели на него, стиснутые жировыми складками,
рот скривился в улыбке. - Он умер час назад. - Она зашлась смехом и на-
чала раскачиваться из стороны в сторону. - Не обращай внимания, мой
сладкий ягненочек. У тебя еще есть я.
Ханни сидела на кровати и дрожала. Все казалось таким явственным -
холодное серое небо и колючий ветер с востока, проволока и башни, длин-
ные бараки и масса лиц, искаженных холодом и голодом, унылых, смирявших-
ся со своей судьбой. И его испуганные глаза, смотревшие на черную с се-
ребром форму. Боль, которая разрывала ее сердце... Кошмар? Но такой ре-
альный. Стефак тоже встал и теперь смотрел на Ханни. Она решила, что
разбудила его своим криком, и попробовала улыбнуться.
- Все в порядке... - Она попыталась успокоить его.
- Что ты здесь делаешь? - Его голос дрожал. Она ничего не поняла и
направилась к нему.
- Стефан...
Он остановил ее жестом: его рука поднялась, чтобы отразить удар или
ударить первой.
- Они повесили тебя, - сказал он. - Я читал об этом. Не тогда, позд-
нее. Некоторые англичане были против. Они не так вешают. У них все быст-
ро: узел веревки разрывает шейные позвонки, когда ты падаешь. А это была
медленная смерть - удушение в петле. Пять минут агонии, может, больше.
Но все равно недостаточно медленно. Ты слышишь? Недостаточно медленно...
Он глубоко вдохнул воздух, всхлипнул и вздрогнул всем телом, закрыл
лицо руками, и она увидела, что он плачет. Его трясло как в лихорадке.
Она попыталась подойти к нему, но, заметив это, он закричал:
- Оставайся там! Не двигайся! - Он замолчал, тяжело дыша, а потом
опять заговорил: - Тогда в последний раз, в камере, мы говорили о мами-
ных деньгах. Ты сказал, что это чистые деньги, и она бы хотела, чтобы
они достались мне. Но дед столько же оставил тете Хильде, и что случи-
лось? Она потратила их, причем все, когда дядя Пауль заболел. Он не раз-
решил ей обратиться к тебе за помощью, а у них ничего не было отложено
на черный день - ему не давали продвигаться по службе, когда он отказал-
ся вступить в партию. Стефан снова замолчал. Его глаза были прикованы к
ней, лоб покрылся испариной.
- Я плохо помню дядю Пауля, - сказал он. - Он почти никогда не появ-
лялся у нас после того, как Гитлер пришел к власти, не так ли? Но я пом-
ню, как он приезжал к нам предыдущим летом и как я тихонечко сидел в
уголке и слушал ваш спор. Я опаздывал на встречу с другими мальчишками -
мы собирались идти купаться, - но хотел послушать вас. Я видел, что он
слабый человек - и телом, и духом. А в тебе была сила. Мне исполнилось
всего десять лет, а я уже понимал это. Он рассердился, а ты нет, потому
что был уверен в себе. А я сидел и слушал и благодарил Бога, что я твой
сын, а не его.
Лицо Стефана покрылось потом, он вытирал его тыльной стороной ладони.
- Нет чистых и грязных денег. Есть только люди. И я не чист, потому
что ты был таким. Они повесили тебя, а должны были заодно и меня пове-
сить, потому что все, что ты представлял из себя и что принадлежало те-
бе, - мое. Все. Все!
На его лице было отчаяние, которое она видела сквозь колючую проволо-
ку, но здесь их ничто не разделяло. Она пошла к нему, но он закричал:
- Стой! Или теперь я тебя задушу.
Она шла к нему, раскрыв объятия.
- Стефан. Это Ханни. Я люблю тебя, милый.
Он не двигался, а ждал, пока она подойдет. Потом он схватил ее за
гордой сжал изо всех сил. Она начала задыхаться, тело ее дрогнуло, в
ушах послышался звон. Сквозь него звучал голос Стефана:
- Только грязные люди! И грязь переходит из поколения в поколение. Но
здесь все кончается. Ты думаешь, я мог иметь детей, сыновей, после того,
кем был ты и кем был я? Но все кончается! - Кончается!
Ее поглотила не тьма, а ужасный шум в голове. Позднее наступила; ти-
шина. Когда Ханни приоткрыла глаза, появился свет. Она думала, что его
руки все еще сжимают ее горло, но это была всего лишь боль. Она сглотну-
ла, и боль усилилась. Ханни открыла глаза и с трудом поднялась на ноги.
Стефан сидел на своей кровати, уставившись в стену. Ей было больно
говорить, но все равно она сказала:
- Стефан....
Он не слышал ее. Шатаясь, Ханни подошла к нему и положила руки на
плечи. Он не сопротивлялся. Она погладила его лицо. Он оставался безу-
частным и сидел неподвижно. Ханни опустилась на кровать рядом и положила
голову ему на плечо.
Они долго оставались в таком положении, пока он не заговорил. Он наз-
вал ее по имени и, не обращая внимания на боль, она ответила ему.
- Я убил тебя, Ханни, - сказал он.
- Нет, нет! Я жива. Посмотри.
- Я видел, как ты лежала там. Я убил тебя, как он убивал всех ос-
тальных. Только одно: убийство. Я мельче, чем он. Но одного убийства
достаточно.
- Дотронься до меня, - попросила она. - Почувствуй меня. Я здесь, ря-
дом с тобой.
- А теперь ничего не осталось. Я ничего не слышу, ничего не вижу. Но
все еще существую. Почему я существую, Ханни? Ты умная, объясни мне.
Она попыталась обнять его и почувствовала, что тело Стефана словно
окаменело.
- Прости меня, - попросил он.
- Мне не за что тебя прощать. Я люблю тебя.
- Прости меня. Иначе я проклят.
Она заплакала.
- Я прощаю тебя, - сказала она. - И все другие прощают, все. Софии
Рут, Ивчини Эстер. И тетя Мириам, и тетя Сара, и тетя Ева. Они все про-
щают тебя. И я люблю тебя. Я люблю тебя!
- Тьма, - снова заговорил он. - Нет ответа, нет звуков, кроме моего
собственного голоса. Ничего... Я даже своего тела не вижу. Я ничего не
вижу, ничего не слышу, ни до чего не могу дотронуться. Но я продолжаю
жить.
- Я здесь, и я люблю тебя, - сказала она в слезах.
- Прости меня. Только прости! - закричал он.
Небо потемнело, когда они отходили от дома, держась за руки. Разноц-
ветные огни сменились обычными звездами, на востоке показалась яркая по-
лоса - это поднималась луна.
- Кажется, представление закончилось, - сказал Мэт. - Хочешь вер-
нуться в дом?
- Нет, - покачала головой Черри. - Давай останемся здесь, если уж
вышли. Как ты думаешь, что происходило сегодня ночью? Атомная бомбарди-
ровка? Война где-нибудь?
- Не думаю.
"И мне все равно, - подумал он. - Нас двое, и одиночеству конец".
- Все эти землетрясения, а потом огни, - сказала она. - И ничего не
произошло.
- Ничего... - Он сжал ее руку.
- Я знаю. Ты что, хочешь сказать, что этот спектакль был разыгран для
нас? Как мартовские иды?
- Нет, - засмеялся он, - я этого не говорил.
- Здесь есть где посидеть. Под этим деревом. Мы можем посмотреть, как
будет всходить луна.
Они сели, прислонившись спинами к своду дуба. Черри устроилась поу-
добнее рядом с ним, он обнял ее за плечи.
- Сейчас бы шампанского, - вздохнула она.
- Я думают, ты не пьешь.
- Почти. Но я люблю вкус шампанского. А почему ты пьешь так много?
И он рассказал ей: о годах пьянства и о том, что привело к последнему
запою. Она слушала спокойно, внимательно и с любовью.
- У тебя неровный характер, - сказала она.
- Ты права.
- У меня тоже. Как ты думаешь, кто-нибудь поручится за наше будущее?
- Никто, у кого есть хоть капля ума.
- Алкоголик и нимфоманка.
Он закрыл ей рот рукой:
- Называй как угодно меня, но не мою любовь.
- Я - твоя любовь, правда?
- Да.
- А ты - моя. У нас есть шанс, как ты думаешь?
- Стоит его использовать. А больше ничто не имеет смысла.
- Ты права. Думаю, на самом деле у нас неплохие шансы. Может, мы от-
