собеседника с улыбкой, в ее голосе звучало удивление:
- А какая вам польза от денег, если вы находитесь здесь, мистер
Баррон?
- Здесь мне предоставлено дорогостоящее лабораторное оборудование для
исследований, и мне не приходится оплачивать все это из собственного
кармана, А кроме того, я могу служить делу науки. Я люблю свою работу,
но совсем не в плане служения человечеству. Я испытываю величайшее
интеллектуальное наслаждение от моей работы, и только это я считаю
важным. А что касается денег, то перед отъездом из Франции мне была
выплачена крупная сумма денег, которые сейчас находятся в одном из
банков. Когда все это кончится, я смогу их получить и использовать по
своему усмотрению.
- Вы сказали, когда все это кончится? - изумилась Хилари. - А почему
это должно случиться?
- Надо иметь здравый смысл, - резонерски ответил доктор Баррон. - Все
течет, все изменяется... Ничто не длится вечно. Я пришел к заключению,
что во главе всей этой Организации стоит безумный. А сумасшедшие, с
позволения сказать, могут быть логичными... Но в конце концов, - он
передернул плечами, - все это меня вполне устраивает.
Что касается Торквила Эрикссона, то он чувствовал себя прекрасно.
Хилари видела его очень редко и не жалела об этом, ее всегда пугал
какой-то странный жестокий взгляд его почти прозрачных глаз. Хилари была
убеждена, что Эрикссон относится к тем молодым людям, которые могут
умертвить три четверти населения земного шара ради утопических идей
воспаленного мозга.
Легче всего ей было найти общий язык с Энди Питерсом. По мнению
Хилари, это происходило потому, что Энди был всего лишь талантливым
ученым и далеко не гением. Питере тяготился здешней атмосферой и,
пожалуй, в такой же степени, как и Хилари, ненавидел ее.
- Честно говоря, я не знал, куда еду. Вернее, я думал, что знаю, но я
ошибся. Партия, к которой я принадлежу, не имеет ничего общего с этим
местом. И, конечно, Москва тут абсолютно ни при чем. Здесь какой-то
фарс, скорее всего фашистского толка, - говорил он Хилари.
- Вам не кажется, - спросила Хилари, - что вы, так сказать, попались
на лозунги?
- Может быть, вы и правы. Над этим следует поразмыслить. Мы часто
бросаемся словами, не вдумываясь в их сущность. Одно я знаю совершенно
точно: я хочу выбраться отсюда.
- Это будет нелегко, - Хилари понизила голос.
- Да! - Голос Питерса был полон решимости. - Это будет нелегко, но не
существует ничего невозможного.
- Как я рада слышать это от вас! - проговорила Хилари. - Как я рада!
- Вам надоело здесь? - Энди посмотрел на нее с сочувствием.
- Очень. Но это еще не самое страшное. Я боюсь другого.
- Другого? Чего же, например?
- Боюсь привыкнуть ко всему этому.
- Я понимаю вас... Иногда мне кажется, что тут кое-что проделывают с
людьми.
- Проделывают? Что вы имеете в виду?
- Говоря откровенно, я думаю, что здесь дело в каком-то наркотике.
Может быть, его добавляют в еду или питье, а может, распыляют в воздухе.
Им нужны послушные гении. Я предполагаю, что здешние организаторы и
администраторы блестяще натасканы в гипнозе и психологии, и мы, сами
того не замечая, постоянно подвергаемся воздействию с их стороны.
- Но мы не должны стать послушными! - горячо вскричала Хилари. - Мы
ни на минуту не можем допустить мысль, что нам здесь хорошо.
- Как себя чувствует ваш муж? - спросил вдруг Энди.
- Томас? Я.., я не знаю. Это так все трудно. Я... - Хилари умолкла.
Как могла Хилари рассказать своему собеседнику о той странной жизни,
которую она ведет уже несколько дней?
Кем она была в сущности? Шпионкой, обманщицей, продолжающей играть
свою роль под личиной другого человека. Беттертона она никак не могла
понять. Он казался ей ужасным примером того, во что может превратиться
блестящий ученый, которому довелось попасть в удушающую атмосферу
Организации. Не раз он повторял слова, произнесенные им во время их
первого разговора:
- Я не могу думать. У меня такое ощущение, будто мои мозги высохли.
"Конечно, - думала Хилари, - Томас, настоящий гениальный ученый,
нуждается в свободе больше, чем кто-либо другой. Никакое внушение не
может возместить ему потерю свободы. Только в условиях полной свободы
Беттертон сможет вернуться к продуктивной научной работе".
Что касается отношения самого Беттертона к Хилари, то он просто не
обращал на нее внимания. Он не смотрел на нее ни как на женщину, ни как
на друга. Хилари казалось, что он даже не очень страдал, получив
известие о смерти Оливии. Томас был одержим одной мыслью. Он жаждал
свободы.
- Я должен вырваться отсюда, - говорил он Хилари. - Должен. Но как?
Как?
Могла ли Хилари рассказать обо всем этом Питерсу! Если бы только она
могла сказать: "Том Беттертон вовсе не мой муж. Я ничего о нем не знаю.
Не знаю, каким он был раньше, и что он из себя представляет сейчас. И
помочь ему не могу ничем, ни словом, ни делом"! Но, к сожалению, Хилари
должна была тщательно выбирать слова, поэтому она только сказала:
- Знаете, мистер Питере, Томас стал мне совсем чужим. Подчас я думаю,
что мысль о тех режимных условиях, в которых мы находимся, свела его с
ума.
Глава 15
- Добрый вечер, миссис Беттертон!
- Добрый вечер, мисс Дженнсон.
- Сегодня состоится общее собрание, - сказала шепотом мисс Дженнсон,
ее глаза беспокойно бегали за толстыми стеклами очков. - Сам Директор
выступит с речью.
- Вот это здорово! - обрадовался стоявший рядом Питере. - Давно я
хотел хоть одним глазом взглянуть на этого самого Директора!
Мисс Дженнсон бросила на Питерса уничижительный взгляд.
- Директор, - проговорила она сухо, - более чем необыкновенный
человек! - И она направилась куда-то по одному из этих немыслимых
длинных коридоров. Питере посмотрел ей вслед и тихо свистнул.
- Здесь что-то пели на мотив "хайль, Гитлер" по адресу Директора или
мне показалось?
- Да, действительно, похоже на это, - грустно согласилась Хилари.
- Если бы я только знал, что меня занесет сюда! Если бы я, покидая
Штаты с мальчишеской мечтой о добром Братстве народов, мог предположить,
что попаду в когти нового богоданного диктатора!..
- Но ведь и сейчас вы еще ничего не знаете толком...
- Нет, знаю. По запаху чувствую. Это носится в воздухе!
- О, Питере! - вырвалось у Хилари. - Как я рада, что здесь есть вы!
И она слегка покраснела под удивленным взглядом собеседника.
- Вы такой милый и простой, - Хилари, пытаясь выйти из неловкого
положения, все более запутывалась. Это, казалось, развеселило Питерса.
- А вы, знаете, - улыбнулся он - там, откуда я приехал, слово
"простой" имеет иное значение, чем в Англии. Оно скорее означает
"посредственный".
- Но я совсем не это имела в виду! - пришла в полное отчаяние Хилари.
- Я хотела сказать, что с вами очень легко.
- Обыкновенный человек, вот чего вы жаждете, да? Сыты по горло
гениями?
- А ведь вы, Питере, переменились с тех пор, как приехали сюда.
Кажется, исчез налет ненависти... Лицо Питерса неожиданно стало суровым.
- О, нет! На это не рассчитывайте. Я все еще способен ненавидеть.
Поверьте, есть вещи, которые надо ненавидеть.
Общее собрание, пользуясь терминологией мисс Дженнсон, началось
поздно вечером. Не были приглашены лишь лаборанты, артисты балета и
ревю, различный обслуживающий персонал, а также хорошенькие девицы из
"дома радости", который вполне легально существовал для удовлетворения
соответствующих потребностей тех ученых, что жили здесь без жен.
Хилари, сидевшая рядом с Беттертоном, с нетерпением ожидала появления
на трибуне мифической фигуры Директора. На ее многочисленные вопросы,
касающиеся этого человека, Томас всегда отвечал как-то неопределенно.
- Там и смотреть-то не на что, - сказал он однажды. - Но у него
необыкновенная хватка. Я видел его всего дважды. Он не любит
показываться часто. Он, конечно, необыкновенная личность, это
чувствуется сразу, но почему, честное слово, не знаю.
Мисс Дженнсон и другие женщины говорили о Директоре с придыханием, и
в воображении Хилари рисовалась высокая фигура в белом одеянии -
какая-то богоподобная абстракция.
И естественно, что она была безмерно удивлена, когда присутствующие
встали, приветствуя плотного небольшого роста пожилого мужчину, который
медленно взошел на трибуну. В его внешности не было ничего
необыкновенного, он вполне мог сойти за дельца средней руки из Мидленда.
Его национальность определить было трудно. К аудитории он обращался
на французском, немецком и английском, свободно переходя с одного языка
на другой и никогда не повторяясь.
Когда Хилари пыталась восстановить в памяти, что же он все-таки
говорил, ей никак не удавалось сделать это. Видимо, эти слова имели силу
и смысл только в том случае, если их произносили вслух.
Хилари вспомнила, что рассказывала ей одна знакомая, которой довелось
в довоенные годы жить в Германии. Отправившись как-то на митинг только
за тем, чтобы взглянуть на "бесноватого фюрера", она залилась там
истерическим плачем, охваченная непонятными чувствами. Она говорила, что
каждое произнесенное им слово казалось ей полным какого-то
необыкновенного значения. А когда она, придя домой, пыталась все это
припомнить, то оказалось, что, кроме общих избитых фраз, ничего сказано
и не было.
Что-то в этом роде происходило и здесь. Сама того не желая, Хилари
ощущала какой-то подъем. Директор говорил очень просто.
- Концентрация капитала, престиж, влиятельные семейства - все это
было силой прошлого. Сегодня же сила в руках молодых химиков, физиков,
врачей... Из лабораторий грядет сила разрушения и созидания. Вы можете
сказать: "Победить или погибнуть!" Этой силой не будет владеть какая-то
одна страна, ею будет обладать тот, кто ее создаст. Наша Организация -
это сборный пункт молодых умов всего мира, у нас нет людей старше сорока
пяти лет!
Настанет день, когда мы создадим Трест. Мозговой Трест Мира. И тогда
мы будем управлять всем сущим. Это мы будем диктовать приказы
капиталистам, королям и армиям, мы подчиним себе мировую индустрию...
Всей этой отравленной чепухи было произнесено гораздо больше. Но дело
было даже не в словах. Видимо, определенная сила ораторского искусства
сумела захватить эту обычно холодную и критически настроенную аудиторию.
Речь свою Директор закончил лозунгом: "Мужество и Победа!" Хилари в
смятенном состоянии поспешила в коридор. На лицах она видела какое-то
странное воодушевление. Обычно сонные глаза Эрикссона блестели, голова
была надменно закинута назад.
- Пойдемте на крышу. Глоток свежего воздуха просто необходим, -
услышала она шепот Питерса, и он осторожно взял ее под руку.
Они молча поднялись наверх. На небе сверкали южные звезды, пальмы,
казалось, дышали прохладой.
Питере глубоко вздохнул.
- Да, - сказал он, это именно то, что нам сейчас нужно. Свежий
воздух, который развеет "дурман славы".
Хилари молчала. Ей казалось, что все это она видела и слышала во сне.
Питере дружески пожал ее руку.
- Очнитесь, Оливия!
- Но он говорил о прекрасных идеалах, - слабо возразила она.
- Плюньте на такие идеалы! Разберитесь лучше в фактах. Что
представляет из себя эта талантливая молодежь? Безжалостная эгоистка
Нидхейм, не знающий жизни мечтатель Эрикссон, доктор Баррон, готовый
продать родную бабку на живодерню за новое оборудование для своих
опытов! А ваш собственный супруг, наконец! Человек с изношенной нервной
системой, сходящий с ума от страха, что когда-нибудь настанет
