соответствовала его характеру. Он аккуратно являлся в назначенное время в
суд, не позволял никому опаздывать, высижывал на суде до самого конца и
все свободное время проводил дома над книгами. Никто его никогда не видел
беседующим или пирующим, но зато он всегда был там, куда его призывали его
судейские обязанности.
В замке как раз происходило заседание суда, когда доложили Доливчику,
что король требует его немедленно к себе.
Такое приказание произвело магическое впечатление. Оно означало, что
все надо немедленно оставить; он отложил дело, которое начал было
разбирать, отпустил тяжущиеся стороны и поспешил в комнаты короля, который
его встретил со следующими словами:
- Дело, которое предстоит к решению, касается моей чести, а вместе с
тем чести королевства и короны! Лично сам я не решаюсь быть судьей в деле,
в котором являюсь также заинтересованной стороной, но я должен!..
Глаза Казимира грозно сверкнули.
- Скажи мне, - продолжал он, - какое наказание заслуживает лжец и
клеветник, который посягнул на честь и спокойствие своего повелителя,
который хвастается...
Казимир не мог докончить, до того он был взволнован.
Судья стоял нахмуренный, внимательно слушая. Видя, что король не
кончает, он проговорил сухим, авторитетным тоном:
- Оскорбление величества хотя бы только на словах, а не на деле - это
оскорбление Господа Бога, так как король помазанник Божий, и всякий монарх
является Его наместником на земле. Оно должно быть наказуемо смертью!
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
~~~ - Этого мало! - крикнул король, ударяя кулаком о стол.
- Род казни может назначить сам король, сообразно со степенью
преступления, - продолжал судья Николай.
- Нельзя совершить более тяжкое преступление, чем этот негодяй! -
произнес Казимир. - Я осыпал его милостями и неоднократно прощал его. Я
его помиловал даже, когда он совершил убийство.
- Вероятно, Мацек Боркович? - шепотом спросил судья.
- Не хочу осквернять свои уста этим постыдным именем! - громко
проговорил Казимир.
Наступило краткое молчание. Судья, устремив глаза на пол, раздумывал,
что ему ответить.
Король, не дождавшись его ответа, продолжал:
- Знайте, что он не только изменник, в чем я долго сомневался, но...
позорной клеветой он оскорбил честь королевы! Она сама со слезами на
глазах пришла ко мне с жалобой на него... Я ей верю, вина его очевидна,
оправдания для него нет.
Судья, наконец, проговорил:
- Повесить его - это мало. Палач под позорным столбом должен вырвать
ему лживый язык и казнить его так, как за святотатство и за
отцеубийство... Это самое страшное наказание...
Король вздрогнул и задумался. Гнев его начал постепенно уменьшаться,
уступая место присущей ему врожденной доброте.
- Я хотел успокоить свою совесть и обратился к вам за разъяснением, -
проговорил он. - Я знаю, что простить его невозможно, он должен
погибнуть... в назидание другим.
- Он должен быть наказан, как отцеубийца, - повторил судья. -
Завязанный в мешке вместе со змеей и кошкой...
Казимир не дал ему окончить, сделав знак рукой, что не желает больше
слушать. Казалось, что у короля явилась какая-то идея, и он отпустил
судью, сказав ему на прощанье:
- Благодарю вас. Я требую от вас молчания и сохранения в секрете обо
всем слышанном от меня. Я не желаю, чтобы преступник, заблаговременно
предупрежденный об ожидающем его наказании, скрылся и нашел убежище у
своих бранденбургских друзей или у моих недругов крестоносцев.
Не успел судья закрыть за собою дверь, как король быстро приблизился
к другой двери и громким голосом позвал Кохана, уверенный, что последний
находится где-нибудь по близости.
Рава немедленно явился. Казимир несколько раз молча прошелся по
комнате, как бы собираясь с мыслями и, наконец, остановившись перед
Коханом, сказал:
- Мацек Боркович осужден мною на смерть. Этот клеветник осмелился
хвастаться любовью королевы, украденным у нее перстнем, старался
проникнуть в ее спальню.
Взгляд, брошенный Казимиром на Кохана, который лицом и движениями
старался показать, что все это ему уже известно, заставило его прервать
свою речь, и он проговорил:
- Расскажи!
- Давно уже следовало этого негодяя убить, - произнес Кохан. - Он
заслужил самое строгое наказание... но ваше милосердие...
- Я буду безжалостен, строг и жесток! - воскликнул король. - Ты
знаешь обо всем?
- Я многое знал, а об остальном догадался, - ответил Рава.
- И ты молчал? - спросил Казимир возмущенный.
- Я ждал подходящего момента.
Казимир окинул своего фаворита подозрительным взглядом и вдруг
произнес:
- Помнишь ли ты Баричку? Ты был палачом по собственному усмотрению...
Я тебя не наказал за его смерть, которой я не желал... Я молча простил
тебя и спас тебе жизнь... Помнишь ли ты об этом? Теперь настал твой черед
понести за это наказание!
Кохан с удивлением посмотрел на короля. Он не мог найти связи между
совершенным им убийством Барички и проступком Мацека.
Казимир после некоторого размышления продолжал:
- В наказание за то, что самовольно расправился с ксендзом я назначаю
тебя палачом над Борковичем. Я тебе предоставляю полную свободу... Повесь
его, разрежь его на куски... сделай с ним, что хочешь... это уж твое
дело... но не смей мне показываться на глаза, пока он находится в живых...
Ты должен его стереть с лица земли.
Кохан, не ожидавший подобного поручения, стоял, как окаменелый.
Приказание было дано категорическое, неотменимое и нельзя было от него
отказываться. С одной стороны он был даже польщен, что король оказывает
ему такое доверие, с другой он находил, что исполнение полученного им
приказания крайне тяжело и неприятно. Он знал, что осужденный - человек
сильный, хитрый, ловкий и дешево не отдаст своей жизни. Исполняя миссию
короля он должен был поставить свою собственную жизнь на карту.
Воспоминание же о Баричке, о котором король так долго молчал, было ему
крайне неприятно, так как он видел, что Казимир не забыл его вины.
Кохан уныло повесил голову.
- Ты слышал? - повторил король. - Собирайся в дорогу. Торопись, чтобы
он не убежал... Если скроется, беги за ним... Он должен погибнуть. Как
доказательство его смерти ты мне представишь перстень, похищенный им у
королевы... Никому ничего не говори, поезжай и не заставь меня долго ждать
исполнения данного тебе приказания.
Рава хотел что-то сказать, но, взглянув на короля, не осмелился и,
молча поклонившись, удалился.
В замке свита короля все еще не знала, чем был вызван его гнев.
Разговор с судьей, вслед за этим вызов Кохана, приготовление последнего к
дороге, распоряжение данное Казимиром канцлеру о приготовлении законного
акта на имя Кохана Равы о содействии ему властей - все это в высшей
степени возбудило любопытство придворных.
Королева тотчас после ухода Казимира заперлась в своей комнате и
плакала. Всех охватил страх перед неизвестным страшным происшествием. Хотя
никто еще на себе не почувствовал последствий гнева Казимира, однако, все
окружавшие его дрожали, зная до чего он может дойти в таком состоянии.
По прошествии часа Вержинек уже знал о случившемся при дворе; весть
об этом дошла и до Сухвилька, который поспешил к королю, зная, что в
серьезных делах Казимир любит прибегать к его советам.
Когда Сухвильк прибыл к королю, первый пыл его гнева теперь уже
прошел, но подобно тому как после вдыхания дыма остается чувство горечи,
так и в сердце Казимира осталась боль и обида. Сдерживая себя и стараясь
быть спокойным, он рассказал обо всем ксендзу Яну, а также о том, что
приговорил Мацека к смертной казни.
Ксендз Сухвильк не посмел вступиться за виноватого.
- Негодяй заслуживает смерть, - произнес он, - но вы, ваша милость,
наказывая его, поможете широкому распространению слухов о том, что должно
быть покрыто мраком неизвестности...
- Кто же посмеет сказать что-нибудь после приведения в исполнение
приговора? - возразил король.
Ксендз Сухвильк ничего не ответил. Король от волнения не мог усидеть
на месте и все время ходил по комнате.
- Вы видите перед вашими глазами пример того, что такое рыцарство, и
каковы наши дворяне, которые должны быть оплотом моего трона, - с горечью
проговорил король. - Мне ставят в вину, как преступление, что люблю
мужиков, забочусь о евреях, защищаю мещан! Но, Боже мой, ведь я так
поступаю, потому что эти униженные, преследуемые, оскорбленные питают ко
мне любовь, а те, которых я осыпал своими благодеяниями и милостями,
платят мне черной неблагодарностью и изменой! Да, я этого не скрываю, я
хочу поднять одних, а других подтянуть... Это справедливо и Бог меня за
это не осудит.
Ксендз Сухвильк, как потомок рыцарей, почувствовал себя обиженным.
- Милостивый король, - произнес Сухвильк, - из-за одной паршивой овцы
не следует так строго судить все стадо.
- Если бы только была одна! - со смехом возразил Казимир. - Я знаю и
чувствую, на кого я могу рассчитывать и кого должен опасаться... Кто, как
не дворяне заставили меня заблаговременно обещать корону племяннику,
который насулил им золотые горы?
Король вздохнул и, обращаясь к Сухвильку, шепотом проговорил:
- Одному Богу известно, что будет в будущем. Королева надеется стать
матерью...
Сухвильк низко склонился перед королем, поздравляя его и, сложив руки
для молитвы, произнес:
- Дай Бог, чтобы она родила наследника престола.
- И в такое время этот негодяй посмел клеветать на королеву, -
запальчиво проговорил король, опять поддаваясь гневу, - ведь он этим
бросает позорное пятно на колыбель моего наследника...
Ксендз Ян начал успокаивать короля и долго при нем оставался, пока
ему удалось привести Казимира в лучшее расположение духа. Этому также
содействовало сознание, что дело мести за оскорбленную честь передано в
руки Кохана, а в его преданности, любви, храбрости и ловкости Казимир был
уверен. Ксендз Сухвильк одобрил выбор короля и нашел, что лучшего нельзя
было сделать.
Оставив короля, ксендз Ян счел необходимым повидаться с Равой,
который, несмотря на то, что торопился, не успел еще выехать. В помещении
королевского фаворита был страшнейший беспорядок: слуги суетились,
связывая узлы, собирая оружие. Придворные приходили один за другим под
разными предлогами, стараясь что-нибудь выведать. Кохан всем говорил, что
его посылают в Прагу... Он не хотел, чтобы кто-нибудь догадался о цели его
поездки. Всем, однако, казалось странным, что для сопровождения в
безопасную Прагу он подбирает самых сильных и храбрых людей.
Увидев ксендза Сухвилька, входящим в комнату, он поспешно поднялся
навстречу королевского советника и провел его в соседнюю комнату, где
никого не было.
- На вас взвалили большую тяжесть, - проговорил ксендз Ян.
- Я себя не обманываю никакими ложными надеждами, - быстро ответил
Рава, - я знаю, что рискую своей головой, но я должен убить его, потому
что король приказал...
Он задумался и прибавил:
- Лишить его жизни - это еще ничего, но каким способом? Ведь его
нужно наказать так, чтобы это навело страх на других изменников, которые
осмеливаются посягать на честь короля. Я должен быть жестоким и буду.
- Но не через меру, - медленно проговорил ксендз Сухвильк. -
Строгость наказания даст пищу для разных подозрений и заставит
предполагать большее преступление...
- Большего уже не может быть, - быстро прервал Кохан. - Я знаю
