наверх лестницу, закрыл железную дверь на замок и поставил там стражу.
Десять дней прошло, пока получился ответ из Кракова. Там жалобы на
Борковича, доказательства его измены, рассказы о злодеяниях, совершенных
им, были так многочисленны и убедительны, нашлось столько людей,
требовавших применения самого строгого наказания, что привезенный приговор
гласил: - Уморить преступника голодом.
Приговор привез главный враг Борковича, Наленч, прозванный Грушей,
жену которого Мацек изнасиловал и был причиной ее смерти. Он добровольно
предложил свои услуги для приведения приговора в исполнение и получил
словесное разрешение короля поступил с Мацеком по своему усмотрению.
Он то и распорядился, чтобы в яму ежедневно опускали охапку сена и
кружку воды, словно животному, а не человеку. Сам Груша уселся у дверей
подземелья и упивался стонами осужденного.
Хотя преступления, совершенные Мацеком, были многочисленны, и вина
его была неимоверная, однако, находили такое наказание слишком жестоким,
бесчеловечным, и ужас обуял всех, слышавших его стоны.
Боркович был человек крепкий и прожил гораздо дольше, чем предполагал
его тюремщик. Он пил воду и грыз сухое сено; возможно что, когда Груша
засыпал, люди из сострадания бросали в склеп кусочки хлеба. Прошла неделя,
прошла и вторая, а из подземелья все еще доносились стоны и проклятья.
Случалось, что наступила тишина, и Груша, желая удостовериться, жива ли
еще жертва, окликал Борковича, который отвечал ему бранью и оскорблениями.
Ежедневно повторялось одно и тоже и ежедневно палач надеялся на смерть
преступника, которая освободит его от добровольно взятой на себя
обязанности. Но Мацек все еще продолжал жить; лишь голос его, вначале
сильный, становился слабее, более хриплым и менее выразительным.
На четвертой неделе Груша, слыша только тяжелое дыханье и бормотанье
осужденного, спустился вниз с факелом в руках, чтобы посмотреть, что с ним
делается.
Состояние узника было ужасное, но это не смягчило озлобленного
тюремщика. Сгнившая и разорванная в куски одежда облегала тело, которое
было покрыто ранами, лицо изменено до неузнаваемости, от голода руки были
искусаны до крови. Он уже не мог ни встать, ни пошевельнуться, а лежал на
мокрой земле, испачканной всякими нечистотами... Он с трудом переводил
дыхание, но о сострадании не просил... Вероятно, он знал, что у Груши его
не будет.
Кто знает, не надеялся ли он еще на спасенье извне, и не эти ли
надежды поддерживали его силы?
На пятой неделе Груша, спустившись с факелом на дно, нашел своего
врага неподвижно лежащим, с головой зарытым в солому, со слабыми
признаками жизни.
Когда палач остановился возле своей жертвы и толкнул ее ногой, живой
труп пошевелился, медленно с трудом приподнял голову и, устремив на него
безжизненный взгляд, простонал:
- Ксендза!
- Тебе? Ксендза? Для того, чтобы избегнуть ада, куда ты предназначен?
Собаке - собачья смерть! Погибай без утешения и без отпущенья...
Груша, проговорив эти слова, посмотрел на лицо Борковича, и жалость
невольно овладела его сердцем. Шатаясь, как пьяный, он вскарабкался по
лестнице на верх, и слезы текли из его глаз. Он послал за ксендзом.
Исповедник, спустившись в склеп, после непродолжительного там
пребывания, поднялся наверх, до того ослабленный видом мучений преступника
и воздухом, которым ему пришлось дышать, что еле держался на ногах, и его
должны были поддерживать, чтобы он не упал.
Сорок дней мучился Мацек Боркович, пока смерть не положила конец его
страданиям.
Воспоминание о страшной смерти этого человека долго осталось в замке
Олькуша, и фантастические рассказы о ней передавались из поколения в
поколение.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ. КОРОЛЬ ХЛОПОВ
День был весенний, но не веселая была весна в этот год, а такая же
печальная, как и осень предшествовавшая. Господь как бы разгневался на
Польшу и соседние государства и послал на них разные стихийные бедствия.
Засеянные поля не дали урожая, луга и пастбища были выжжены зноем,
дожди, град и бури уничтожили сады и огороды. Наступил голод с его
спутниками - тяжелыми болезнями. Люди питались травами и древесной корой и
погибали, извиваясь от мучительных болей или впадали в безумие. Деревни
опустели, жители разбрелись, отыскивая пропитание и готовые отдать себя в
кабалу за кусок хлеба, лишь бы избавиться от голодной смерти. Поля, леса и
дороги были усеяны трупами, которыми питались хищные звери, собаки и
вороны. Смрад от разложившихся мертвых тел отравлял воздух.
Люди пришли в отчаяние и ярость; из-за куска хлеба они убивали друг
друга; толпы разъяренных, голодных людей шли в города, местечки, нападали
на богатые дома, взламывали кладовые и амбары, грабили проезжих... Тревога
и страх охватили всех, и всякий, имевший возможность, спешил удалиться в
чужие края... Многие скрывались в богатые и укрепленные города, но и там,
при большом скоплении голодного люда скоро наступал голод и появлялись
болезни. В костелах служили молебны об избавлении от глада и мора, но
Господь не внимал молитвам и не сжалился над страной. Чернь начала
роптать... В это-то время толпы изнуренных людей с бледными лицами
собрались около Боснии и Кракова, где им были предложены работы по
прорытию канала, который должен был соединить эти обе местности. В других
местах толпы народа работали над сооружением укреплений и городов,
прокладывали дороги среди лесов и болот. Казимир умышленно придумывал
разные работы, чтобы помочь бедному люду, и часто среди толпы в
разорванной, ветхой одежде появлялся уже немолодой всадник, в густых
волосах которого проглядывала седина, - и народ узнавал короля. Он лично
хотел видеть, как идут работы, и убедиться в том, выдают ли им деньги,
предназначенные к выдаче из государственной сокровищницы, как плату за их
труд.
Рыцарство и шляхта снова начали роптать... Они находили
несправедливым, что Казимир кормит голодных мужиков, а не поддерживает их.
Тем, которые к нему обращались за помощью, он отвечал, что пользуясь
достатком в течение многих лет, они могли кое-что отложить на черный день;
бедный же люд, еле перебиваясь со дня на день, ничего отложить не мог, и
поэтому он должен помогать тем, которые очутились в безвыходном положении.
- Продайте лишние вещи, откажитесь от предметов роскоши, - говорил
Казимир. - Я тоже готов нести жертвы, но только для тех, которым, кроме
меня, никто не протянет руку помощи. Я не подаю подаяния мужикам... Я им
даю возможность работать, проложить новые дороги, сухопутные и водные, а
это послужит на пользу для страны и увеличит ее торговлю.
Когда однажды какой-то краковский дворянин, обиженный на короля,
громко упрекнул его в том, что он дает гибнуть рыцарству и дворянам, а
помогает только черни, король возразил:
- Вы правду сказали, но из этой черни, когда я пролью в нее свет и
наделю достатком, я сумею сделать дворян и рыцарей, а между тем, если не
хватит рук для обработки земли, которая служит кормилицей, и людей для
занятий ремеслами и торговлей, которые обогащают страну, то я с одними
дворянами и рыцарями ничего не поделаю...
На такое пренебрежительное отношение со стороны короля к сословию,
которое считало себя выше других, оно ответило, дав ему прозвище "король
хлопов".
Казимир на это не обижался, и он не скрывал того, что желает быть не
только королем хлопов, но и их отцом, потому что его другие подданные не
желают быть их братьями и не исполняют заветов Спасителя...
Как мы уже выше упомянули, Казимир задумал прорыть канал между
Боснией и Краковом, где несколько тысяч рабочих рук могли применить свой
труд. Среди этой толпы был заведен строгий порядок, как в муравейнике.
Вблизи мест, где проводились работы, Казимир велел поставить шалаши и
палатки, наскоро устроили хлебопекарни и бани... И в течение короткого
промежутка времени кругом образовались небольшие поселки.
Король с радостью осматривал произведенные работы, глядя на всю эту
толпу, пристроенную благодаря ему, он забывал о всех своих заботах, и эта
картина вознаграждала его за все пережитые огорчения... На устах его
блуждала улыбка, а глаза с любовью смотрели на всех этих тружеников.
Иногда из толпы появлялся человек в разорванной одежде и смело подходил к
Казимиру с какой-нибудь просьбой, уверенный в том, что король его не
обидит. Руководителям работ было приказано не лишать бедняков доступа к
королю. И вот однажды из толпы вышел сильно похудевший человек, воткнул
заступ в землю, медленно приблизился к Казимиру и отвесил ему низкий
поклон. Черты его лица показались королю знакомыми.
Видно было, что это был когда-то крепкий и здоровый человек, который
перенес много страданий, но силы его не надломлены, и жизненные невзгоды
его только закалили. Бледный, пожелтевший, высохший, преждевременно
состарившийся, он и теперь еще был силен... Лета не согнули его спины,
руки, покрытые мозолями, не дрожали, голова гордо сидела на плечах, но в
глазах выражалась глубокая печаль... Одежда на нем была потрепанная,
вытертая, толстая рубашка вся в заплатах, кафтан дырявый, шапка от солнца
выцветшая, но и в этом нищенском наряде у него был непринужденный вид, и
он так смело подошел к королю, словно был в шелку и золоте.
- Ты ко мне? - ласково спросил Казимир.
- К тебе, мой король, - с поклоном ответил мужик, разглядывая
Казимира. - Давно я не видел нашего короля, а хорошо его помню!
Говоря это, он вздохнул.
- Мой бедный отец удостоился счастья принимать вас в своем деле, а
мать и сестра прислуживали вам... Тогда были лучшие времена... Было хоть
чем угостить такого пана, а теперь...
- Так ты из Прондника? - спросил Казимир, припомнив Вядуха.
- Да, мой король... но теперь я уже там не живу... и никого из моих
там нет, - медленно проговорил мужик. - Отца убил Неоржа, когда он
возвращался из Вислицы... мать вскоре после него умерла... а мне не
повезло... Пришла болезнь, забрала у меня близких... я остался один...
Опустив голову, он продолжал:
- Неурожай, голод... скот пропал, хата сгорела... мне ничего другого
не осталось, как пойти в свет и искать хлеба. Никто меня не пожалел, и я
уже боялся, что умру где-нибудь под забором, но вдруг раздался твой призыв
к работе. Я взялся за заступ и, благодаря твоей милости, нашел работу и
кусок хлеба. Да вознаградит тебя за это Господь! Если бы ты не сжалился
над нами, то не я один, а тысячи людей погибли бы от голода...
Король молча и в задумчивости выслушал эту краткую повесть
исстрадавшегося человека.
- Напрасно ты не обратился ко мне, - сказал Казимир. - Я ел хлеб
твоего отца и отблагодарил бы сына...
Мужик покачал головой. Язык у него был такой же острый, как и у
отца...
- При всем вашем желании, - проговорил он с грустной улыбкой, - вы не
могли бы помочь всем и облегчить все бедствия... Не я один остался без
куска хлеба. Ты окружен рыцарями и придворными панами, а бедному трудно
было бы попасть к тебе.
Но ведь у меня для всех дверь открыта! - воскликнул король.
- Так-то оно так, - ответил мужик, - но при всех дверях стоит стража
и в разорванной свитке не пропускает.
- А что же сталось с твоей землей и имуществом? - спросил Казимир.
- Все сгорело, а землю Неоржа отдал кому-то из своих.
Тряхнув головой, селянин продолжал:
- Да и я туда уж возвратиться не мог бы. Все напоминало бы об умерших
и о хорошем прошлом, и я не выдержал бы от боли.
