хотя... - философ не говорил. Поставив кратер на место, он вновь похлопал
Павсания по щекам. Тот слегка дернулся, но глаз не открыл. - Похвальное
упорство, достойное лучшего применения. Ему надлежало быть столь же
упорным во время схватки! - прокомментировал Эмпедокл поведение ученика.
Затем он с одобрением взглянул на спартиата. - Ты славно дрался.
- Но хуже, чем ты. - Еврит вспомнил, как пренебрежительно отозвался о
мудреце в разговоре с Павсанием и ему стало стыдно.
- Просто я намного опытнее. С годами ты превзойдешь меня.
Единственный, кого ты никогда не сможешь превзойти, это Воин.
- Я знаю.
- В благодарность за твою помощь я хочу сделать тебе подарок. Ты
можешь выбрать себе любой клинок, который тебе нравится. - Еврит тут же
посмотрел на чудо-меч, положенный философом рядом с Павсанием. Заметив
этот взгляд, Эмпедокл поспешно добавил:
- Кроме этого. Это мой меч.
- Тогда я возьму акинак. Он хорошо сбалансирован.
- Замечание опытного воина! - с уважением произнес Эмпедокл и заорал:
- Ну когда же этот несносный Павсаний очнется!
Крик возымел воздействие. Ученик открыл глаза, но увидев пятна крови,
щедро покрывавшие одежду спартиата, мудреца и свою собственную, поспешно
закрыл их. Эмпедокл бесцеремонно толкнул его в бок.
- Вставай! Все кончено. Или, быть может, ты хочешь, чтобы тебя
бросили в яму вместе с этими мертвецами?
Подобная перспектива пришлась не по душе Павсанию, и он поспешно
поднялся. Впрочем толку от него все равно было мало. Едва увидев трупы,
обезглавленные чудо-мечом, акрагантянин тут же закрыл глаза вновь. В итоге
всю грязную работу пришлось делать Евриту и Эмпедоклу.
В укромном уголке леса была вырыта большая яма, ставшая последним
пристанищем наемников и их чернобородого предводителя. Как только могила
была засыпана землей, Еврит собрался уходить. Ему надо было успеть
присоединиться к прочим спартиатам до того, как они отправятся в дворец
Ферона. Перед тем как проститься, Эмпедокл передал ему письмо, а также
новенький пурпурный хитон и роскошный, шитый золотыми нитками плащ.
- Немного не по росту, зато без следов крови. - Не слушая возражений,
мудрец заставил спартиата переодеться, добавив:
- Вернешь, когда купишь себе новую одежду.
- Как же я верну? - спросил Еврит. - Ведь сразу после аудиенции у
тирана мы возвратимся в Сиракузы.
- Попросишь любого горожанина передать хитон и плащ философу
Эмпедоклу. Не сомневайся, все будет исполнено в точности. Чернь меня
обожает.
Вместе с Павсанием он проводил Еврита до самых ворот. Когда они шли
через лес, Эмпедокл нагнулся и указал рукой на едва приметную проволочку,
в несколько рядов лежавшую на тропинке.
- Дз-зинь! - сказал он, подражая звону колокольчика, предупредившего
о появлении незваных гостей. Не говоря ни слова, Еврит укоризненно покачал
головой. Догадавшись, о чем тот подумал, философ усмехнулся. - Игра. Ведь
жизнь ничто. Умирая, человек вновь воскресает в другом обличье и его муки
продолжаются. И так тысячу поколений, пока душа не очистится и не будет
допущена в царство светлых духом. Похоже на бред? - спросил он и сам
ответил на свой вопрос:
- Так и есть. Но люди верят, потому что хотят жить. И умирать без
страха. Как прекрасно умирать, зная, что через мгновение возродишься
вновь.
У ворот они распрощались. Евриту предстояло быть участником
переговоров с акрагантским тираном Фероном; переговоров, увы, неудачных.
Эмпедоклу было назначено на этот день вызывать дождь. Стояла жара и нивы
нуждались в поливе. Павсанию надлежало замывать кровавые пятна,
покрывавшие пол и стены трапезной, и при этом размышлять о смысле жизни.
Их пути разошлись. Быть может надолго, а скорей навсегда. Пока же они еще
могли видеть друг друга.
Философ и его ученик смотрели вслед уходящему воину до тех пор, пока
он не скрылся за изгибом улицы. Здесь Еврит обернулся и увидел две
неподвижные фигуры, одна из которых, облаченная в пурпур, была словно с
ног до головы покрыта запекшейся кровью, вторая была бела, подобно коже
невинной девушки. Алое на белом... Кровь так эффектно и пугающе смотрится
на снегу. Спартиат помахал рукой.
Он был благодарен Судьбе, сведшей его с этими людьми.
Странными людьми, интересными людьми, загадочными людьми; людьми, в
чьей душе мудрость уживалась с жестокостью.
Он был благодарен Судьбе, даровавшей ему возможность жить именно в
это время.
Странное время, интересное время, загадочное время; время, напоенное
кровавыми ветрами и приходящим из неведомых глубин огнем познания.
Время, равное тысяче поколений.
Время жить.
Время...
Диалог по поводу похвального слова тирании,
так и не сказанного философом Эмпедоклом
[Фаларид (Фаларис) - тиран Акраганта, правивший в 6 в.
до н.э. Проводил активную экспансионистскую политику.
"Прославился" тем, что сжигал своих политических
противников в медном быке. Несмотря на жестокость,
деятельность Фаларида высоко оценивалась его
современниками, в том числе и Пифагором.]
Фаларид. Что означают слова, сказанные тобою, Эмпедокл, о готовности
произнести похвальное слово тирании? Значит ли это, что ты наконец признал
тиранию как единственно правильную форму правления?
Эмпедокл. Ни в коем случае. Тирания есть зло, избежать которое было
бы благом для любого народа.
Фаларид. По-твоему, зло заключается в тирании или любой единоличной
власти?
Эмпедокл. Любая власть безнравственна.
Фаларид. Из сказанного тобой я могу сделать вывод, что ты отрицаешь
абсолютно любую власть.
Эмпедокл. В определенной мере - да. Любая власть несовершенна, ибо
устанавливается человеком, который далек от совершенства.
Фаларид. А если власть установлена богом или богами? Подобная власть
должна быть идеальной.
Эмпедокл. На это я имею три контраргумента. Первый - боги не должны
вмешиваться в дела людей. По крайней мере благоразумные боги. Второй -
полагаю, ты согласишься со мной, отношения между самими богами далеки от
идеальных. Тиран Зевс не может удержать в полной покорности своих рабов.
Фаларид. Власть Зевса наследственна и происходит из глубокой
древности, потому я назвал бы Зевса базилевсом [базилевс - царь в
архаичной Греции].
Эмпедокл. Считать базилевсом того, кто сверг собственного отца. О
какой легитимности здесь может идти речь? Низвергать царственных отцов -
удел тиранов!
Фаларид. Ты заблуждаешься.
Эмпедокл. Вовсе нет. И третий - чтобы раз и навсегда покончить с этим
спором по поводу развратников и лгунов с Олимпа, признаюсь, что склонен
присоединиться к мнению Протагора [Протагор (480-410 до н.э.) - виднейший
философ-софист, оказавший влияние на Перикла, Еврипида и Демокрита; за
скептическое отношение к богам был изгнан из Афин], сказавшего: "О богах я
не могу утверждать ни что они существуют, ни что их нет".
Фаларид. Выходит, ты считаешь, что боги не существуют на самом деле.
Эмпедокл. Вовсе нет. Но я считаю, что они выглядят иначе, чем
полагает традиция. Я имел смелость как-то заметить по этому поводу:
Бог не имеет над телом ни головы человечьей,
Ни двух ветвящихся рук, вверх со спины устремленных,
Ни скорых колен, ни ступней, ни органов, шерстью покрытых,
Дух он священный и только, скрытый от нашего слова,
Пронзающий разумом быстрым космос от края до края.
Фаларид. Бог есть лишь мыслящий дух. Позволь не согласиться с тобой,
Эмпедокл. Впрочем, вернемся к нашим баранам. Так о чем мы говорили прежде?
Эмпедокл. Верно о тирании.
Фаларид. Я хвалил ее, ты ругал.
Эмпедокл. Нет, до этого еще не дошло.
Фаларид. Прекрасно, значит сладкое пиршество спора ожидает нас
впереди. Но возвратимся к сказанному тобой. Ты отрицаешь любую власть.
Значит ли это, что ты за анархию?
Эмпедокл. Нет. Анархия - тоже власть, власть безвластья. Много
худшая, чем, скажем, тирания или демократия.
Фаларид. Так какую же власть предпочитаешь ты?
Эмпедокл. Аристократию духа.
Фаларид. Поясни, что ты имеешь в виду, говоря об аристократии духа?
Эмпедокл. Я признаю власть, которая основывается на воле людей,
постигших тайны сущего, сильных духом и смелых сердцем.
Фаларид. Такие есть?
Эмпедокл. Должны быть.
Фаларид. Почему бы не предположить, что эти качества присущи тиранам?
Эмпедокл. Не буду спорить. По крайней мере многим из них. Но в этом
случае прибавь сюда жестокость, подозрительность, коварство.
Фаларид. Человек не может быть выкрашен в один цвет и кому, как не
тебе знать это.
Эмпедокл. И кому как не тебе, Фаларид.
Фаларид. Аристократ духа - есть сверхчеловек?
Эмпедокл. В какой-то мере. Но лучше сказать - нет. Первого определяет
мудрость, второго - сила. Аристократ духа будет мудрым.
Фаларид. Тогда при нем должен состоять палач.
Эмпедокл. Об этом я не думал.
Фаларид. Положим, я и сам ничего не имею против такой власти, которую
ты именуешь аристократией духа. Не хочу обижать тебя, Эмпедокл, но сдается
мне, ты украл эту идею у Платона.
Эмпедокл. Не хочу огорчать тебя, Фаларид, но Платон еще не создал
своего "Государства".
Фаларид. Как все перемешалось в этом мире. Словно опять наступили
времена хаоса. Хорошо, я признаю твое первенство относительно этой идеи.
Мне нравится придуманная тобою власть, но она не подходит для нашего мира.
Она химерична. Она может существовать как великая утопия, но в реальном
мире, мире людей ей нет места. Она основана на гармонии, которой нет там.
Где вечная злоба, убийство, стаи карающих духов,
Точащий силы недуг, тщета и ничтожество тленья...
[Эмпедокл, из поэмы "Очищения"].
Эмпедокл. Да, это так. Но человек должен думать о высшем.
Фаларид. Должен, не спорю. Но порой нужно спускаться на залитую
кровью землю, где царят безвластие и хаос. Сильная власть - вот что нужно
человеку!
Эмпедокл. Власть...
Фаларид. Власть. Можно ли считать лучшей власть аристократов по роду?
Эмпедокл. У нее есть определенные достоинства.
Фаларид. Например?
Эмпедокл. Аристократы учены и чтят традиции предков. Они богаты, их
меньше других волнует нажива.
Фаларид. Далеко не бесспорно. Набив мешок серебром, тут же шьешь себе
второй.
Эмпедокл. Действительно не бесспорно. Тогда авторитет славы предков.
Фаларид. Теперь скажу я. Передаваемые по наследству богатство и
власть делают человека черствым и корыстолюбивым. Он думает лишь о том,
как бы сохранить их. Он заботится о собственном благе, а не о благе
граждан. Носить белоснежный хитон - не значит иметь чистую душу. Хотя я и
не могу утверждать, что нет аристократов с высокими помыслами. Взять к
примеру тебя, Эмпедокл. Но в основном это заевшаяся свора, защищающая лишь
свои узкокорыстные интересы.
Эмпедокл. Каждый человек думает прежде всего о собственных интересах.
Это осталось у него от зверя. Лишь сильные духом могут думать в первую
очередь о благе других. Я не отношу аристократов по роду к их числу. Но
что ты можешь сказать о демократии, давшей немало примеров мужества и
самоотверженности.
Фаларид. То есть о власти народа, которую мы оба втайне презираем. Ты
кривишь душой, Эмпедокл, говоря о достоинствах демократии. Но я буду
терпелив и постараюсь, руководствуясь разумом, а не эмоциями, доказать
тебе всю пагубность этой власти. То, что мы называем демосом или народом,
