[Блюхер Гебхард Лебрехт - прусский военачальник; командовал прусскими
войсками в сражениях против армий Наполеона в 1813-1815 гг., в том числе в
битве при Ватерлоо]. Груши так и не подошел.
Уже были исчерпаны все резервы. И тогда прозвучала уже ставшая
великой фраза:
- Гвардию в огонь!
И гвардия пошла в огонь. Как шла не раз. Но в этот вечер все было
иначе. С криками "да здравствует император!" гвардейцы шли навстречу
вражеским батареям, навстречу бегущей армии. Они шли навстречу своей
смерти. В этот день они уже не могли принести победу, они могли лишь
умереть. Умереть, не посрамив своей чести и славы. Но разве этого мало?
"Ворчунам" ["ворчуны" - так Наполеон называл солдат "старой" гвардии]
не дано было пробиться через шеренги английских каре, но они упорно шагали
вперед, прокладывая себе путь ударами штыков - к тому времени они уже не
имели патронов, - а армия бежала, бросив на произвол судьбы своего
маленького капрала.
И вот их осталось лишь несколько сотен, быть может, триста или
четыреста - седые, покрытые шрамами, с роскошными усами, смыкающимися с
пышной черточкой бакенбардов. Здесь были те, кто били мамлюков у пирамид
[сражение между войсками Наполеона и мамлюкской армией неподалеку от Каира
(1798 г.); Наполеон нанес мамлюкам сокрушительное поражение], австрийцев
под Маренго [битва между французскими под командованием Наполеона и
австрийскими войсками (1800 г.); после кровопролитного боя победу одержали
французы], русских под Аустерлицем [битва между русско-австрийской армией
под командованием Кутузова и французской под командованием Наполеона
(1805 г.); в силу стратегических просчетов русского командования Наполеон
одержал блестящую победу] и пруссаков под Иеной [двойное сражение между
французскими и прусскими войсками (1806 г.); французы под командованием
Наполеона и маршала Даву одержали победу]. Здесь были те, кто помнили
Эйлау [сражение между французской и русско-прусской армией (1807 г.);
отличалось крайним ожесточением], Сарагосу [ожесточенный штурм
французскими войсками испанского города Сарагоса (1808-1809 гг.)],
Бородино, Березину [сражения между русской и французской армиями
(1812 г.)] и Лейпциг [(битва народов) - генеральное сражение между армией
Наполеона и войсками австро-русско-прусской коалиции (1813 г.); имея
двукратное преимущество, союзники одержали решительную победу, приведшую к
отречению Наполеона]. То были богатыри, сражавшиеся со всеми армиями мира
и побеждавшие их. Теперь им предстояло умереть, ибо они не знали, что
значит сдаться.
Виктор Гюго, посвятивший битве при Ватерлоо девятнадцать глав в своих
"Отверженных", потрясающе описал этот эпизод.
"Когда от всего легиона осталась лишь горсточка, когда знамя этих
людей превратилось в лохмотья, когда их ружья, расстрелявшие все пули,
превратились в простые палки, когда количество трупов превысило количество
оставшихся в живых, тогда победителей объял священный ужас перед полными
божественного величия умирающими воинами, и английская артиллерия, словно
переводя дух, смолкла. То была как бы отсрочка. Казалось, вокруг
сражавшихся теснились призраки, силуэты всадников, черные профили пушек;
сквозь колеса и лафеты просвечивало белесоватое небо. Чудовищная голова
смерти, которую герои всегда смутно различают сквозь дым сражений,
надвигалась на них, глядела им в глаза. В темноте они слышали, как
заряжают орудия; зажженные фитили, похожие на глаза тигра в ночи,
образовали вокруг их голов кольцо, к пушкам английских батарей
приблизились запальники. И тогда английский генерал Кольвиль - по словам
одних, а по словам других - Метленд, задержав смертоносный меч, уже
занесенный над этими людьми, в волнении крикнул: "Сдавайтесь, храбрецы!"
Камброн ответил: "Merde!"
ДЕРЬМО!
Таков самый приличный перевод слова, брошенного Камброном
торжествующим врагам. И великий писатель прав - быть может и впрямь это
слово - "самое прекрасное, которое когда-либо было произнесено французом".
Крик доблести, побеждающей отчаяние. Короткое, смачное, мужское:
- Дерьмо!
Время продажно, оно склонно лакировать прошлое, украшая его красивой
фразой, назиданием, благородным жестом. Спустя годы объявились свидетели,
утверждавшие, что в то роковое мгновение Камброн выкрикнул вовсе не
грязное мужицкое ругательство, а фразу, столь свойственную героическому
велеречивому веку, когда русский генерал Багратион приветствовал
неприятелей-французов, мерно шагающих под шквалом артиллерийского огня,
криками "браво", а Веллингтон рукоплескал атакам кирасиров Делора,
грозящих разрезать надвое фронт его армии.
То был век великих людей, а значит и великих фраз. "Солдаты, сорок
веков смотрят на вас сегодня с высот этих пирамид!" [Слова Наполеона к
солдатам перед битвой у пирамид.] И потому Камброн крикнул, наверно
крикнул:
- Гвардия умирает, но не сдается!
По крайней мере, именно эти слова высечены на памятнике генералу
Камброну, искалеченному при Ватерлоо и умершему тридцать лет спустя.
Так родилась легенда. Легенда об умирающей, но не сдающейся гвардии.
Легенда об отважном генерале, плюнувшем перед смертью в лицо враждебному
миру. Ведь побежденная Франция нуждалась в легенде. Ведь побеждаемый
временем мир героев нуждался в ней еще более. Легенду пестовали. О ней
писали историки и литераторы. Художник Шарле прославился, создав
литографию, изображавшую Камброна, гордо отвергающего предложение сдаться.
Размахивая саблей, генерал указывает на своих умирающих "ворчунов", и жест
этот не менее красноречив, чем крик:
- Гвардия умирает, но не сдается!
Так родилась легенда...
Сам Камброн позднее утверждал, что не кричал этих слов, многие
клялись, что слышали их. Разгорелся даже жаркий спор - не по поводу
сказанного Камброном, а по поводу того, кому же все-таки принадлежит
ставшая великой фраза. Нашлись очевидцы, свидетельствовавшие, что эти
слова вылетели с предсмертным вдохом из уст гвардейского полковника
Мишеля, пронзенного английскими штыками. Быть может.
Был ли это генерал Камброн, как считали все, или полковник Мишель,
как утверждали его сыновья, - не столь важно; ведь эти слова пылали в
сердце каждого гренадера. Важно то, что нашелся человек, крикнувший:
- Гвардия умирает, но не сдается!
Важно, что нашелся человек, противопоставивший неизбежному
презрительное:
- Merde!
Важно, что гвардия умерла, но не сдалась. Она умерла, и ее смерть
стала фактом.
Задумаемся лишь над одним: когда умирает гвардия?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо понять, что же такое гвардия.
Понятие гвардия родилось на заре человечества. Гвардией именовали
отборные отряды воинов, личную дружину племенных вождей, а позднее
деспотов. Свою гвардию имели и фараоны Египта, и владыки Ашшура, и
кровожадные ассирийские цари. Это были лучшие бойцы, но, право, они не
рвались умирать, а, напротив, жаждали жить, вкусно пировать и хорошо
одеваться. Они были умелы в бою, нередко решая исход битвы. Они грозной
стеною стояли у трона, олицетворяя могущество державы. Но они не умели
умирать. И потому наш рассказ не о них.
Наш рассказ не о золотопанцирной преторианской страже римских
цезарей, не о вельможных полках, блистающих великолепием амуниции на
дворцовых смотрах, наш рассказ не о героях дворцовых переворотов и
победителях жеманных сердец королевских фрейлин. О них пусть расскажет
кто-нибудь другой.
Драгоценные одежды, золоченые шлемы, серебряные копья - так выглядели
бессмертные - мишурная гвардия восточных владык. Она долгие годы казалась
непобедимой, пугая врагов своим грозным видом и надуманной славой, но
спасовала пред тремя сотнями спартиатов, которых научили умирать, но
позабыли научить отступать.
Верно, в этот миг родилась настоящая гвардия, гвардия духа, гвардия
чести. Их было немало, воинов, ставивших честь превыше всего. И не всегда
их величали гвардейцами, но они были ими.
Спартиаты Леонида и священный отряд Эпаминонда, гетайры Александра
Великого и десятый легион божественного Юлия, рыцари Круглого стола и
сербы Лазаря, витязи русича Святослава и гусары Собесского [Собесский Ян -
польский король (17 в.), многократно побеждал турок], швейцарские наемники
и мальтийские иоанниты [члены рыцарского ордена св.Иоанна. В 1565 г.
иоанниты разбили турецкое войско, пытавшееся захватить Мальту],
чудо-богатыри Суворова и потрясшие мир "ворчуны" Наполеона.
Наверно, мы не упомянули о многих - о несгибаемых шотландских горцах
и ополченцах московского князя Дмитрия, о воинах Роланда и "железнобоких"
Кромвеля ["железнобокие" - отборная конница, созданная О.Кромвелем;
сыграла решающую роль в войнах между английским парламентом и королем
Карлом I], о революционных солдатах Клебера [Клебер - знаменитый
французский генерал времен Великой французской революции и Директории] и
ландштурмовцах Блюхера.
Наверно следует сказать и о героях Шипки, и о "Варяге", и о отважных
бельгийцах, целых три недели сдерживавших "паровой каток" кайзеровской
армии, и о "Шангорсте" и "Гнейзенау" фон Шпее ["Шангорст" и "Гнейзенау" -
немецкие крейсера, принявшие неравный бой против английской эскадры;
командовавший немецкими кораблями адмирал фон Шпее отказался спустить
флаги и погиб вместе с 2000 матросов, среди которых были два его сына].
Наверно, хотя это был другой век.
Гвардия, что бы ни двигало ею: защита очагов, рыцарский гонор,
воинское братство, алчность, но прежде всего была честь. Гвардейцы не
оставили потомкам пышных памятников и дворцов, они оставили большее -
великую память, которая определяет историю.
Итак, почти бесспорно, что родиной гвардии была Спарта, воистину -
государство-гвардия. Героями не рождаются, героев воспитывают. В Спарте
воспитывали героев. Здесь нельзя было не быть героем. Идущему на битву
спартиату давали щит и он мог вернуться либо с ним, как победитель, либо
на нем - бездыханный, несомый верными, разгромившими врагов друзьями.
Бросивший щит переставал быть спартиатом. Он уже не принадлежал к особой
касте воинов - эллинской гвардии.
Гвардия вызывала восхищение. Ею восторгались. В ее честь слагали
гимны. Спартиаты эпохи Фермопил в сознании эллина уподоблялись титанам,
великим героям. И это поклонение влияло порою сильнее мужества. В те
подленькие мгновения, когда подступал липкий страх, спартиат вспоминал,
что он герой, духом и доблестью подобный богоравным предкам. А разве
вправе богоравный герой оборачиваться к врагу спиною? И потому спартиаты
отказывались оставлять поле битвы ради спасения жизни. Век славы Спарты
был веком славы Эллады.
Однако древние верно заметили - sic transit gloria mundi [так
проходит земная слава (лат.)]. Любая слава становится ничем, если ее не
подтверждать ежедневным делом. Спартанская гвардия растворилась в
межэллинских склоках, ее поглотил золотой дождь, затмивший очи геронтов. С
закатом гвардии начался закат Эллады. Закат этот был прекрасен, верно,
многие народы позавидовали б такому закату, но все же это был закат, за
которым последовала ночь. Был, правда, короткий всплеск - десятилетие
славных побед Эпаминонда. Триста воинов, спаянных божественной дружбой -
они дрались не ради наживы, не ради себя, даже не ради отечества, а во
спасение истекающего кровью побратима. Немудрено, что они одерживали
