виноградное вино, пришедшееся по вкусу кочевникам. Греки не лгали, уверяя,
что скифы пьют вино неразбавленным, но забывали упомянуть, что кочевники
выпивали одну-две чаши вина в день, в то время как граждане Афин или
Коринфа - двадцать, смешанного с водою. Стоило еще разобраться, кто более
подвержен пьянству. Стараясь не поддаваться эмоциям, Скилл сказал:
- Ты прав, друг Менандр, пьянство - порок. Но позволь мне привести
слова мудреца-скифа Анахарсиса, едко высмеивавшего слабости эллинов.
Некогда он заметил по поводу винопития сынов Зевса: "У себя дома первый
бокал обыкновенно пьют за здоровье, второй - ради удовольствия, третий -
ради наглости, последний - ради безумия".
На миг установилось неловкое молчание, затем все дружно захлопали.
Менандр поздравил Скилла:
- Отлично сказано, друг Скилл! Этот Анахарсис обладал острым умом.
Выпьем за его здоровье!
Предложение выпить за здоровье того, кто порицал пьянство, прозвучало
весьма нелепо. Усмехнувшись, Скилл сделал глоток.
- Ах, что может быть лучше дружеской беседы, услащенной глотком
доброго вина! - чуть напыщенно воскликнул красавчик с родинкой на шее.
- Верно сказано, Леониск! - одобрил эту мысль Менандр. - Но ты забыл
упомянуть о прекрасной девушке, чью грудь ты нежно ласкаешь рукой. Друг,
любимая девушка, вино, изысканная пища - что еще надо человеку, чтобы
почувствовать себя счастливым! Наслаждение - вот главный принцип жизни.
Иначе для чего мы живем? Ради удовольствия, и никто не докажет мне, что я
не прав. Разве согласится человек добровольно, без принуждения, выполнять
тяжелую грязную работу или отправиться в опасный поход? Нет! Ради чего?
- А если он любит приключения? Если он не представляет без них свою
жизнь? - спросил Скилл.
- Приключения? Бессмысленные глупые авантюры, пахнущие кровью и
потом? Неужели кто-нибудь из вас предпочтет трястись в мокром от конского
пота седле, нежели возлежать на ложах, беседуя с друзьями? Нет - ответите
вы. И будете правы. Приключений ищет лишь тот, кого манят золото, кровь,
слава. Они пытаются встать наперекор судьбе, и она ломает их пополам. И
поделом! Разве в этом удел нормального человека? Ведь ему не нужна слава,
он не испытывает сладкого трепета при виде золота, он не звереет от запаха
крови. Человек не любит, когда тело его перегружено чрезмерной работой, а
конечности вздуваются желваками мускулов. Наслаждение - вот истинное
призвание человека. Наслаждение, даруемое женщиной, вином, пищей. То
наслаждение плоти. А бывает и высшее наслаждение, о котором упоминал
Леониск. То наслаждение от общения с друзьями, наслаждение от умной
беседы. Наслаждайтесь, друзья мои, ибо жизнь коротка и мы должны успеть
взять от нее сколько возможно. Играй, Герон!
Негромко звякнули струны кифары, и комнату наполнила тихая мелодичная
музыка. Все затихли. Поднося к губам кусок, Скилл почувствовал, что его
ухо игриво прикусили острые зубки. Скилл привлек девушку к себе. Она
улыбалась, слабый отблеск свечей играл в серых глазах. Обняв скифа за шею,
девушка шепнула:
- Нехороший, ты даже не спросил мое имя.
Изображая недоумение, Скилл вскинул брови.
- А ведь и вправду, - согласился он. - Виноват. Как тебя зовут?
- Лаоника, - тихо шевельнулись губы девушки.
- Какое красивое имя, - прошептал Скилл. - Какая красивая ты.
Губы Скилла коснулись губ Лаоники.
- Не здесь, - шепнула она. - Пойдем в другую комнату.
Она поднялась и направилась в темноту. Скилл несмело пошел вслед за
ней...
С такой страстью он не сталкивался уже давно, а, если быть более
точным, с тех пор, когда расстался с Тентой. Лаоника была неистощима в
любовных забавах. Она то отступала, то нападала вновь. Ее ласки,
походившие на нежный майский цветок, через мгновение превращались в
бушующий огонь. Скилл позабыл о времени, наслаждаясь прекрасным телом. Но
вот Лаоника чуть оттолкнула любовника руками.
- Пока достаточно. Пойдем ко всем. Мы вернемся сюда чуть попозднее.
- Разве мы не ляжем спать? - удивился Скилл.
- Ночью - нет. Мы отоспимся днем.
- А когда же в таком случае вы работаете?
Девушка пожала плечами.
- Не понимаю о какой работе ты говоришь. Человек рожден, чтобы
наслаждаться.
Скилл не стал с ней спорить.
- Да, конечно. Но откуда-то надо брать средства на одежду и еду.
- Об этом заботится Городской Совет. Нам много не нужно. Две туники,
немного вина и пищи. Мы не уподобляемся богачам, трясущимся над своими
богатствами. Пусть работают они.
Скилл и сам не собирался уподобляться богачам, но он не мог
согласиться с такой странной логикой.
- А дом? На какие средства куплен этот дом?
Заплетя волосы в пышную косу и закрепляя ее жгутом, девушка сказала:
- Его построил отец Менандра. Он был воин и пришел сюда из Золотого
города. Пришел и остался. Он был со странностями, утверждал, что любит
работать. Работал каждый день, в конце концов надорвался. Видишь, к чему
может привести работа?
Скиф ничего не ответил, а лишь покачал головой. Ему не хотелось
спорить. Он вдруг почувствовал, что может многим пожертвовать ради любви
этой прекрасной девушки, ради дружбы с ее странными друзьями. Ему ведь
тоже не слишком много надо, и потом...
- У меня есть деньги, - сообщил он Лаонике.
- Много?
- Достаточно.
- Это прекрасно! - Она обрадовалась. - Ты купишь мне новую тунику.
Купишь?
Ее голосок звучал чуть капризно. Это было столь очаровательно, что
скиф не выдержал и улыбнулся.
- Сколько угодно.
Лаоника оценивающе оглядела Скилла.
- Вообще-то ты довольно странный парень. Ты воин?
- Да.
- Но ты не эллин. - Скилл утвердительно кивнул головой. - Кто же?
Латинянин? Кельт? Ибериец?
- Я скиф.
- Скиф? Ой, как неловко получилось! Менандр, кажется, наговорил
лишнего...
- Ничего, я не обиделся. Скифы и вправду иногда позволяют себе выпить
больше, чем следовало бы. Ты не говори ему, что я скиф. Не надо ставить
его в неудобное положение.
- Хорошо, - согласилась девушка. Сев на корточки, она стала тормошить
Скилла. - Ну, одевайся и пойдем. Пойдем же!
Когда они вернулись в залу, все тактично сделали вид, будто ничего не
заметили. По-прежнему тихо позвякивала кифара, а Менандр вел свой
бесконечный разговор.
- Жить для себя - вот высший принцип жизни. Лишь тогда она имеет
смысл. Я живу ради того, что я люблю. Почему я должен жить для других?
Почему я должен жить для пузатого кабатчика, вонючего землекопа или
гремящего медью воина? Почему? Кто мне это объяснит?
- Тогда живи для друзей!
- А зачем, дружище Скилл? Ты стал бы жить ради друзей?
- Я и так живу ради них.
- Это лишь красивая поза! Ты живешь для себя. Или нет? Тогда у тебя
больная философия. Как можно жить ради друзей? Объясни мне, как ты
понимаешь жизнь.
Скиф на мгновение задумался.
- Я не столь ловок в словах, как ты, но вот что значит для меня
жизнь. Она была, есть и будет очень бурной. Я имел много друзей, настоящих
друзей. Большинство из них я потерял. Кое-кто погиб, кое-кто ушел,
остальные далеко отсюда. Но я отдал бы все ради их счастья и верю, что они
сделали бы то же самое ради меня. Я из тех, кого ты порицаешь, Менандр. Я
воин и вор. Я люблю кровь, пенье стрел, вой горного ветра. Я авантюрист и
мне сладостно само это слово.
Авантюр-ра! Какой звонкий рык в этих трех слогах! Авантюр-ра! Ты был
неправ, Менандр, сказав, что авантюристов немного. Нас много, сотни и
тысячи, нас тьма. Но среди нас есть такие, что соизмеряют свои силы, и их
приключения оканчиваются счастливо. И такого никто не посмеет назвать
авантюристом. Такие становятся королями и тиранами, полководцами и
губернаторами открытых ими земель. Это победители! Но как тонка грань от
победителя, человека, соразмерно оценившего свои силы и тяжесть выбранной
задачи, до авантюриста, взявшегося за заведомо невыполнимое дело и
проигравшего. Был ли авантюристом царь Куруш, покоряя один народ за
другим? Нет! Ведь он был удачлив. Но он стал им, проиграв битву
кочевникам-массагетам, вдоволь напоившим царя кровью. Хотя осмелится ли
кто назвать его поход авантюрой? Ведь Куруш собрал огромную армию,
обеспеченную оружием и продовольствием, его лазутчики разведали дороги,
его послы привлекли на сторону парсов многих союзников. Это была четко
спланированная и подготовленная акция. Но Куруш попал в засаду и проиграл.
Кто сделал его авантюристом? Судьба! А победи, и она б увенчала его
лаврами. Пойми, Менандр, человек не рождается авантюристом, его делает им
судьба.
Мне по душе многое из того, что превозносите вы. Я отнюдь не аскет. Я
люблю красивых девушек и отменное вино, хороший стол и добрую беседу с
друзьями. Значит ли это, что я такой же как вы? Может быть. Но я люблю
коня и лук, погоню и ветер. И вот я уже совсем другой. Так кто же я? Где
мое истинное лицо? А может ли человек жить жизнью, подобной вашей. Может
ли он провести свои годы, лежа на кушетке и услаждая себя разговорами с
друзьями? Его мускулы ослабнут, а кровь станет похожей на патоку. Он
потеряет радость движения, радость свежего воздуха, он лишится самого
сладостного из чувств - яростного ожидания. А придет время, и он
перестанет получать удовольствие от вина и пищи, а еще раньше - от женщин.
Он пресытится. И тогда наступит апатия...
Скилл внезапно упустил мысль и замолчал. Увлеченный своей речью, он
лишь сейчас обнаружил, что из всей компании его слушает лишь Лаоника. Две
парочки покинули залу, Леониск и Менандр тихо перешептывались, Герон спал
в обнимку с кифарой.
- Ты хорошо говорил, дружище Скилл! - торопливо, словно уличенный в
чем-то неприличном, воскликнул Менандр. - Ты очень здорово говорил. Выпей!
Кто много говорит, тому надо время от времени освежать горло. Так значит,
ты любишь приключения? Но и не против наслаждений? Тогда не все потеряно!
Оставайся с нами и ты будешь любить лишь наслаждения. Оставайся с нами,
дружище Скилл!
То были последние слова, сказанные Менандром. Он и Леониск поднялись
и вышли из залы.
- У них мужская любовь, - шепнула Лаоника. Не обращая внимания на
спящего кифариста, девушка обняла шею Скилла и увлекла его вниз...
На следующий день Скилл не уехал. И через день - тоже. Проснувшись,
он бродил по городу, вежливо разминаясь с такими же праздными гуляками,
сидел в трактирах, любовался красотами храмов и дворцов. Вечером он
возвращался в дом Менандра и начиналась новая ночь, наполненная дружескими
беседами, тонким запахом вина и любовью. Любовью... Сам того не замечая,
Скилл не на шутку привязался к Лаонике.
Его лук валялся в комнатушке на чердаке трактира "Сон Аполлона",
разъедаемый плесенью. Так же и душа Скилла разлагалась под воздействием
речей Менандра. Летели дни, и скоро Скиллу стало безразлично все, что не
касалось ночных застолий. Словно напоенный дурманом он бесцельно мерил
шагами улицы Серебряного города, чтобы вечером вновь вернуться к дому со
львом. И сладкий яд слов Менандра проникал в его мозг.
- Что наша жизнь? Ничто! Ничто, если в ней нет места удовольствиям.
Долой беды! Долой труды, хлопоты, болезни, тяготы и войны! Человек рожден,
чтобы наслаждаться. Пей, дружище Скилл!
И Скилл послушно глотал вино, а затем утопал в волнах любви.
Минуло немало дней, похожих на один. Однажды, прогуливаясь по городу,
Скилл встретил купца Калгума.
- А, старый знакомый! - воскликнул тот, устремляясь навстречу Скиллу.
