от мнения Березовского и Чубайса, но непонятно, за кем она
наблюдает.
Первое время Татьяна практически не вылезала из моего
кабинета. Наш разговор начинался с ее восклицания:
- Саша, я в этом "дурдоме" ничего не понимаю! Я верю
только вам.
"Дурдомом" она весьма метко окрестила предвыборный штаб
своего отца. С присущей мне откровенностью я комментировал
события в "дурдоме" и давал оценки отдельным его "пациентам".
Потом мои наблюдения оказывались в ушах Березовского.
В Службе безопасности госпожу Дьяченко прозвали "членом
правительства". Ей выделили помещение в первом корпусе Кремля,
те самые апартаменты, которые положены супруге президента
России. Но Таня не постеснялась их занять и "работу" в Кремле
воспринимала так же буднично и естественно, как трудовую
деятельность в научном институте. Как-то она появилась в
первом корпусе Кремля в модных брючках. Я не ханжа, но
протокол есть протокол, и женщины обязаны ходить по
историческим кремлевским коридорам в юбках определенной длины.
Тане мое замечание про брюки и протокол не понравилось. Она
вспыхнула, надула губки и ушла с обиженным видом. Но потом
одевалась так, как подобает.
- Видите, Саша, я учла ваше замечание, - подчеркивала
она.
Если бы она учла и другие мои замечания...
Постоянные беседы про "дурдом" в предвыборном штабе меня
утомляли. Таня принимала участие во взрослом и ответственном
мероприятии государственной важности, но воспринимала все
события с подростковой доверчивостью, простотой обывателя и
недовольством домработницы. Одни штабисты казались ей
мальчишами-плохишами, другие - прекрасными принцами. Как в
сказке, которая вдруг стала явью.
Американские консультанты, которых пригласил Чубайс,
относились, разумеется, к категории принцев заморских. После
очередного совещания в штабе Таня сразу бежала к ним обсудить
свежую информацию.
По рекомендации американских специалистов, например,
Ельцин выступил перед избирателями в Ростове. Дело, конечно,
не в том, что выступил, а в том, как. По сценарию Борис
Николаевич должен был продемонстрировать публике молодой дух и
сплясать что-нибудь для достоверности. Чувствовал он себя в
этот день отвратительно. Уже в аэропорту выглядел смертельно
усталым и был бледнее обычного. Но на концерт приехал. Перед
выходом на сцену дочка добросовестно припудрила
папу-президента:
- Давай, папочка, ты должен...
Папа произнес краткую речь и попросил музыкальный
ансамбль Жени Осина:
- Сыграйте что-нибудь.
Заиграла зажигательная мелодия: "...Ялта, где ночами
гитары не спят..." Борис Николаевич резво задергался, пытаясь
изобразить что-то вроде шейка. Наина Иосифовна тоже начала
"топтаться" в такт неподалеку от него. Танцевать шеф не умел
никогда, но в этот момент никто из ближайшего окружения
президента не мечтал о художественных изысках. Мы молились,
чтобы кандидат не упал замертво на этой сцене, на глазах у
пораженной ростовской публики.
Народ свистел, орал, некоторые зрители многозначительно
крутили пальцем у виска. Но Таня приняла такую реакцию за
высшее выражение восторга.
На стадионе собрались в основном подростки. А избиратели
постарше смотрели прямую трансляцию концерта по местному
телевидению. Ростовская область - сельская, консервативная, и
вид дергающегося президента ростовчан обескуражил. Это
подтвердили потом опросы общественного мнения.
После танцев Таня бросилась целовать "плясуна":
- Папочка, какой ты молодец, какой ты замечательный! Что
ты сотворил!
Что он сотворил, показал первый тур голосования. В
Ростовской области Ельцин набрал в два раза меньше голосов,
чем Зюганов - концерт сыграл роковую роль. Российский
президент не должен так себя вести, как бы он не хотел
повторить свое избрание. После концерта я сказал Татьяне:
- Что ты делаешь с отцом?
Она возмутилась:
- Саша, вы ничего не понимаете!
Вот тогда мне стало окончательно ясно: у власти не
президент должен был остаться любой ценой, а его "обновленное"
окружение. У Бориса Николаевича появились отнюдь не новые
соратники, а поводыри. И именно роль поводырей Березовского и
Чубайса устраивала больше всего. Таня же незаметно для себя
освоила профессию суфлера. Она безошибочно доносила чужие
мысли до президентских ушей. Иногда, проконсультировавшись с
американскими спецами, передавала ему записочки с трогательным
детским содержанием. К сожалению, я не сохранил ни одного из
этих "манускриптов", но суть их всегда была одна: "Ты,
папочка, молодец, так держать!"
Пока Таня не решалась сделать окончательный выбор между
мной и другой командой, но свою лепту в разрыв наших отношений
с Ельциным внесла ощутимую.
До выборов оставалось месяца три. Президент нервничал и
чрезмерно "расслаблялся". После очередного "расслабления" Таня
пришла ко мне в отчаянии:
- Саша, надо что-то делать. Только вы можете повлиять на
папу.
- Почему только я? Собирайте семейный совет и скажите. Ты
на него влияешь, как говорят, очень сильно. В конце концов,
пусть Чубайс повлияет.
- Саша, это должны сделать вы! Вы же его так любите.
В этот момент я почему-то вспомнил Шеннон, визит в
Берлин, порванный из-за фашистов галстук...
- Таня, если я тебе скажу, что не люблю Бориса
Николаевича, то это будет слишком мягко сказано.
Ее веки дрогнули, и в сузившихся глазах мелькнул недобрый
огонек. Она прошептала: "До свидания" - и, пятясь назад,
удалилась.
Уставившись в одну точку, я долго сидел в кресле. Меньше
всего меня беспокоило, что дочка передаст недобрые, но
откровенные слова папе. Я не боялся отставки, не пугал меня
разрыв отношений с президентом. Впервые за последние три года
я вдруг осознал, что никогда не любил Ельцина как человека.
Сначала я просто вместе с ним работал. Он отличался от других
номенклатурных работников, и эта разница меня восхищала.
Потом, в период опалы, я его жалел. Борис Николаевич как-то
мгновенно оказался слабым, поруганным, иногда даже не хотел
жить... Я умел выводить его из депрессии, вселял энергию, и
чем чаще это происходило, тем сильнее я себя чувствовал. После
августовского путча мне казалось, что России выпал счастливый
лотерейный билет. Такие выигрыши бывают в истории раз в тысячу
лет. Власть почти бескровно перешла в руки демократов, вся
страна жаждала перемен. И Ельцин действительно мог
использовать этот "золотой" шанс. У него было все, чтобы
грамотно провести реформы, предотвратить коррупцию, улучшить
жизнь миллионов россиян. Но Борис Николаевич поразительно
быстро был сломлен всем тем, что сопутствует неограниченной
власти: лестью, материальными благами, полной
бесконтрольностью... И все обещанные народу перемены свелись,
в сущности, к бесконечным перестановкам в высших эшелонах
власти. Причем после очередной порции отставок и новых
назначений во власть попадали люди, все меньше и меньше
склонные следовать государственным интересам. Они лоббировали
интересы кого угодно: коммерческих структур, иностранных
инвесторов, бандитов, личные, наконец. Да и Ельцин все чаще
при принятии решений исходил из потребностей семейного клана,
а не государства.
Возможно, я утрировал ситуацию, но одно воспоминание о
личных приемах в Кремле, которые устраивала дочь президента
для своего избранного круга - Чубайса, Березовского, Малашенко
и менее важных приятелей, убеждало меня в правильности этих
печальных выводов.
Тане, как члену штаба, выделили машину. Члены семьи
президента относятся к охраняемым лицам, и персональный
транспорт положен им по закону. Сначала это были скромные
"Жигули". Потом младшая дочь пересела на "Шевроле", "Ауди".
Сейчас г-жа Дьяченко разъезжает на "Мерседесе" с мигалкой. И
только папа может ввести какие-то ограничения относительно
респектабельности машины. Возможно, Борис Немцов сумеет
пересадить этого "члена правительства" на отечественную
"Волгу".
У Тани, видимо, с юности остался комплекс собственной
нереализованности. Недаром Чубайс сразу после выборов заметил
в узком кругу:
- Эта девочка полюбила власть. Давайте попробуем сделать
из нее вице-президента.
...Второго ребенка Таня родила почти в тридцать пять лет.
Маленькому Глебу наняли нянек, которые занимались с ним
круглые сутки. А мама тем временем реализовывала себя в
предвыборном штабе. Глеб - мой крестник, и я переживаю, что
теперь лишен возможности навещать малыша. Однажды, находясь в
служебной командировке в Цюрихе, я зашел в магазин детских
вещей. Накупил Глебу целый ворох малюсеньких ботиночек,
штанишек, курточек... Он из них, конечно, уже вырос.
Равнодушие Татьяны к своему второму сыну коробило меня.
Никакая политика не оправдывает мать, которой некогда
заниматься крохотным человечком. Увы, в таких случаях я
старомоден - лучше бы уж Таня стала нормальным "членом семьи",
а не "членом правительства".
Ныне госпожа Дьяченко обитает в Кремле на законных
основаниях. Она - советник папы по имиджу. Надеюсь, у Бориса
Николаевича хотя бы с имиджем теперь проблем не будет.
НОЧНОЙ РАЗГОВОР
Виктор Черномырдин тоже, правда негласно, собирал
подписи, чтобы выставить свою кандидатуру на грядущих
президентских выборах. И собрал почти полтора миллиона. Его
доверенные лица старались работать с избирателями как можно
незаметнее. Но, разумеется, моя служба о "тайной" акции
премьера знала.
С середины февраля Черномырдин постоянно предлагал мне
встретиться и переговорить. Я же умышленно тянул время,
дожидаясь того момента, когда будет поздно нести подписные
листы в Центральную избирательную комиссию. Внутреннее чутье
подсказывало: без этого разговора премьер не решится выставить
свою кандидатуру на выборах.
Наконец все сроки прошли, и в списке кандидатов на
президентский пост фамилии "Черномырдин" не оказалось. Что
остановило одного из самых перспективных претендентов?
Возможно, он понимал: если Ельцин победит, то никогда не
простит измены. А в свою победу Виктор Степанович не очень-то
верил.
16 апреля я вместе с Ельциным прилетел из Краснодара.
Его, как обычно, встречало "политбюро" в полном составе во
главе с Виктором Степановичем. Кратко обменявшись
впечатлениями, шеф уехал в Барвиху, а я еще задержался во
"Внуково-2", хотел сделать пару неотложных звонков прямо из
аэропорта. Подошел Черномырдин и предложил вместе, на его
машине немедленно поехать посидеть в Президентский клуб, Я
понял, что разговора с премьером не избежать, но согласился
ехать следом за Виктором Степановичем на своей машине. Все эти
нюансы - с кем ехать, как до смешного важны: если бы я сел в
машину премьера на глазах всех встречающих-провожающих, то они
бы непременно подумали:
- Президент не успел отъехать, а Коржаков уже в машину
Черномырдина перебрался.
Всю эту ерунду постоянно приходилось держать в голове.
В клубе мы расположились в уютном зальчике. Официант
принес закуску, а из спиртного Виктор Степанович заказал
виски. Я посмотрел на часы - было семь вечера. Просидели до
глубокой ночи и только без двадцати два разъехались по домам.
О чем говорили?
О выборах, об окружении президента, об инциденте,
связанном со снятием Попцова... Но только на пятом часу
разговора я понял, почему Виктор Степанович так решительно
