всех горлопанили, здорово шумели, изображали из себя
миротворцев, а успехами своими обязаны только президенту.
Борис Ефимович, почему же вы за президента не можете выпить до
дна? Вы что, больной?
Немцов уже при упоминании "горлопанства" насторожился, а
под конец речи Грачева перепугался, смутился. Он махом выпил
рюмку до дна и тут же посмотрел на меня. Догадался, кто
"настрополил" Павла Сергеевича. После этого он каждую выпитую
рюмку мне показывал и вскоре сам начал нахально выступать,
что, дескать, не все пьют, как положено.
Трапеза закончилась, и разгоряченный Немцов отозвал меня
в сторонку:
- Саша, ну почему ты меня так не любишь, почему ты меня
так ненавидишь?
Я ответил:
- А за что ты презираешь президента? Какое ты имеешь
право так себя вести, это же элементарная непорядочность. Уйди
со своего губернаторского поста, а потом уже любые подписи
собирай...
Он задумался: и попросил, чтобы я обязательно принял его
в Москве. Я пообещал:
- Хорошо, приезжай, я тебя приму. Созвонимся.
Кстати, если Борис мне звонил по каким-то делам, я ему
всегда отвечал. Он, например, особенно волновался, когда вышел
Закон об охране высших должностных лиц, в том числе и
губернаторов. На следующий же день позвонил мне и с
раздражением в голосе пытался выяснить, почему официально не
утверждают тех людей, которые его уже давно охраняют. Я
объяснил, что они не прошли элементарной проверки. Надо
выяснить хотя бы, откуда они пришли к Немцову - из милиции, из
рэкета или еще откуда-нибудь. Но он не унимался. Пришлось
губернатора осадить:
- Подожди немного, люди твои ведь до этого не голодали.
Мы их проверим, и они на законных основаниях будут получать
зарплату и носить оружие.
Но мне такое нетерпение, связанное с сугубо личной
проблемой, не понравилось. Настораживали и другие моменты.
Немцов разговаривал с президентом подобострастно, но, едва
покидал его кабинет, тут же все переиначивал.
Однажды Борис Ефимович уже больного президента раззадорил
и заставил играть с ним в теннис. Я не собирался обыгрывать
шефа и открыто поддавался. Президент "сражался" в паре с
Шамилем Тарпищевым, а я был партнером Немцова. Естественно, мы
проиграли с почетным счетом. Борик рвал и метал, уличал меня в
нахальном подыгрывании противникам. Но шеф для меня даже на
корте противником не был.
После этой теннисной партии Ельцин окончательно убедился,
что пока Немцов его преемником быть не готов.
Постепенно у президента пропала категоричность: "нет, я
не хочу быть опять президентом". Он переломил себя, победил в
душе и бессилие, и апатию. А я делал все, чтобы его окружали
крепкие, жизнерадостные люди, от которых поднималось
настроение.
Придет, например, здоровяк Паша Бородин, пышущий
энергией. Всегда у него есть свежий анекдот, всегда он весел.
После таких визитов Ельцин заражался оптимизмом.
Олег Сосковец тоже хорошо влиял на президента -
остроумный, в меру добродушный, лояльный к врагам.
Но сильнее остальных на Бориса Николаевича воздействовал
Тарпищев. Его шеф любил по-отцовски. И Шамиль отвечал ему
такой же бескорыстной нежностью. Припер как-то в разгар лета
президенту подарок - лыжи с ботинками. Подарил и модную лыжную
форму. Борис Николаевич не вытерпел, надел блестящие
пластиковые лыжи и прошелся вокруг обеденного стола в Барвихе.
Глаза у него светились от радости.
А визиты Илюшина, Филатова в периоды депрессий президента
я действительно старался ограничивать. У Виктора Васильевича
была неприятная обязанность приносить плохие новости. Шеф их
называл одним лаконичным словом: "дерьмо". И, конечно, после
прихода первого помощника настроение у президента портилось.
Мои новости он также часто называл этим словом. Но у меня
всегда был готов ответ:
- Вы меня на "дерьмо" поставили, вот я вам его и ношу.
Если бы поставили на "шоу", я бы вас веселил.
Но все-таки я старался выбрать удачный момент для
вбрасывания "дерьма" - когда шеф был в хорошей, боевой форме.
От Филатова же гудела голова. Борис Николаевич даже
жаловался:
- Смотрю на него и не слушаю. Такое впечатление, будто у
него во рту две мухи сношаются. Он приносит с собой огромную
папку бумаг и начинает мне про них рассказывать. Я намекаю
ему: "Ну это же ваши вопросы, сами должны решать", а он не
понимает.
Доходило даже до того, что шеф в открытую просил:
- Половину бумаг отложите в сторону.
- Какую? - уточнял Филатов.
- Да любую! - совершенно серьезно отвечал президент.
...Окончательное решение самому идти на выборы было
принято в конце 1995 года. Точку в длинной цепи сомнений и
долгих раздумий поставила семья Бориса Николаевича:
- Только ты, и больше никто.
Наина Иосифовна, которая еще совсем недавно уговаривала
мужа: "Боря, бросай политику", - теперь говорила иначе: "Боря,
только ты".
Семья вкусила благополучие, комфорт, бесконечное внимание
и не всегда заслуженное преклонение. А Татьяна, младшая дочь,
уже стала "заболевать" властью.
ТИХИЙ ПЕРЕВОРОТ
Весной 95-го в президентском самолете Андрей Козырев
завел разговор с Борисом Николаевичем о грядущих выборах. Он
считал, что пришло время к ним готовиться. Хотя бы надо
подыскивать людей, имеющих представление о выборных
технологиях.
- Ну что вы мне все это говорите! Занимайтесь, -
отреагировал шеф.
- Значит, вы мне поручаете? - уточнил Козырев.
- Поручаю вам.
Вскоре Андрей пришел ко мне и сказал, что у него есть
хороший организатор подобных мероприятий - посол в Варшаве
Кашлев. Мы познакомились. Кашлев не скрывал, что
профессионально выборами никогда не занимался. Видел, как
проходила президентская кампания Валенсы, Квасневского, знал
их имиджмейкеров, специалистов по рекламе. Но дальше общих
разговоров дело не продвинулось.
Затем Андрея Владимировича сняли с поста министра
иностранных дел. Президент отставил его поспешно, без
объяснений. Я несколько раз подходил к шефу и просил:
- Борис Николаевич! Примите Козырева хотя бы на
пятнадцать минут. Покажите народу, мировому сообществу, что
первого российского министра иностранных дел вы просто так не
вышвырнули на улицу, никуда не устроив.
Шеф каждый раз со мной соглашался, но потом эта
постоянная просьба ему надоела:
- Видите, сколько у меня работы? Я никак не найду время
для встречи, - выговаривал он с раздражением.
Я видел...
Срок выборов неумолимо приближался, но мы пока не ощущали
цейтнота.
Как-то после возвращения президента из поездки по стране
ко мне прямо в аэропорту "Внуково-2" подошел Чубайс и попросил
уделить ему несколько минут. До этой встречи я никогда прежде
не разговаривал с Анатолием Борисовичем лично, и меня сразу
позабавила его манера глубоко придыхать после каждой
произнесенной фразы. Он напоминал мне примерного отличника,
стремящегося выпалить выученный урок побыстрее, чтобы не
разочаровать учительницу.
Мы отошли в сторону, и он заговорил о выборной кампании.
Рейтинг президента низкий, никто из профессионалов не хочет
браться за столь бесперспективного кандидата, так как
вероятность выигрыша равна нулю. А Чубайс, несмотря на
скромные стартовые показатели президента, все-таки в него
верит и готов всех аналитиков на ноги поднять, всех своих
сподвижников воодушевить ради повторного президентства
Ельцина.
Короче, Чубайс предлагал свои мозги и способности в
качестве вклада в победу Ельцина. Зная отношение шефа в ту
пору к непопулярному первому вице-премьеру, я ничего на
предложение не ответил.
Накануне Нового года у Бориса Николаевича случился
очередной инфаркт, и мы спрятали его в санатории в Барвихе.
Всех одолевали сомнения: что делать с выборами, можно ли в
таком состоянии выдвигать Ельцина? Ведь после инфаркта врачи
рекомендуют полный покой, тем более если пациент далеко не
молод.
А выборы - это все что угодно, но только не покой.
Все очень переживали, старались вселить уверенность в
шефа. Олег Сосковец, Шамиль Тарпищев, Павел Бородин и другие
приезжали в Барвиху проведать его практически каждый день.
Если к президенту не допускали врачи, все равно приезжали с
букетами цветов, справлялись о здоровье и ехали обратно. Я,
естественно, тоже приходил, пожимал вялую руку и убеждал
Ельцина, что победа его не минует. Фальши в моих словах не
было.
С Ельциным работали великолепные врачи. Они не обращали
внимания на капризы шефа, на злобный тон его замечаний, на
вечное нытье. Я не сомневался, что наши доктора поставят
президента на ноги.
Иногда Борис Николаевич грустным голосом спрашивал:
- Как там у вас дела на работе? Что нового?
И я рассказывал. Он любил слушать про взаимоотношения
между его подчиненными. Михаил Барсуков, обладающий
феноменальной памятью, цитировал выдержки из зарубежных
публикаций: кто и как оценивает возможности президента России
на предстоящих выборах. Шеф обожал разговоры о себе. Это,
видимо, сугубо возрастное качество.
В одно из таких посещений Борис Николаевич с трудом
приподнял голову с подушки и тихо произнес:
- Александр Васильевич, я решил идти на выборы.
Я тут же поддержал его:
- Борис Николаевич, мы в этом никогда не сомневались.
Другого равного кандидата все равно нет. Конечно, если бы у
вас был преемник, вы бы могли спокойно уйти на пенсию и знать,
что он продолжит ваше дело. И мы бы агитировали за преемника.
А раз его нет, не ваша вина в этом. Может, президентство - это
ваш крест? Придется нести его дальше.
Мой ответ он выслушал с блаженным выражением лица.
- А как вы посмотрите, если я руководителем своей
избирательной кампании поставлю Олега Николаевича Сосковца? -
спросил Ельцин.
Я растерялся:
- Борис Николаевич, а как же правительство? Он же один из
немногих, кто там по-настоящему работает!
Незадолго до этого я получил любопытную справку - кто из
вице-премьеров и сколько обрабатывает документов. У Олега
Николаевича были стахановские показатели. Он перекрывал нормы
в несколько раз. Три тысячи бумаг за год!
...Шеф посмотрел на меня с циничной ухмылкой:
- А мне наср... на это правительство, мне главное -
выборы выиграть.
Ельцин крайне редко выражался, но в этот момент не
сдержался.
- Ну, тогда лучшей кандидатуры не найти. Я целиком
поддерживаю вашу идею. Сосковец вам предан и будет вкалывать в
полную силу. - согласился я.
О разговоре в Барвихе я рассказал Олегу Николаевичу в тот
же вечер. Он сначала оторопел, а потом воодушевился:
- Ну мы завернем!
Решение было принято, и мы начали размышлять: стоит
уходить Сосковцу с должности или он может совмещать
предвыборную деятельность с работой в правительстве? В конце
концов решили, что с должности уходить рановато. Перед глазами
был пример одного из лидеров движения "Наш дом - Россия" -
Беляева. Как только он оставил пост председателя
Госкомимущества и окунулся в политику, так сразу региональное
начальство потеряло к нему всякий интерес.
Назначение Сосковца окончательно поляризовало окружение
Ельцина. Противники Олега Николаевича разработали целый план
по его дискредитации. Главная роль в этой схватке была
отведена Илюшину.
Сначала я недоумевал: Сосковца президент выбрал
самостоятельно, отчего же такое противостояние?! Но, увы, с
