можете поинтересоваться у Бориса Николаевича.
Ч. Нет, не думаю.
К. Я о вас с ним последние два года вообще не
разговаривал. Другое дело, что я свое мнение со стороны могу
иметь.
Ч. Могу тебе честно сказать, у меня было время, когда я
думал, будто все это идет через тебя и от тебя, через твою
службу. У меня хватило мужества, я ни с президентом не
говорил, ни с тобой. Сейчас я убедился, что зря так думал.
Нет, это не ты. Но кто-то есть, я в этом не сомневаюсь, А вот
кто тебе говорит, что я не говорю как надо с губернаторами на
правительстве и на совещаниях?
К. Может, я не так выразился. Просто губернаторы вас
слушаются, они знают, что по вашему представлению назначают,
по вашему представлению снимают, и они вас боятся. Причем не
нужно говорить: "Давайте, агитируйте". Вы можете просто
сказать: "Чтобы 60 процентов голосов было за Ельцина". И
выполнят.
Ч. Конечно, они со мной связаны постоянно, каждый день.
К. Я по их пассивной позиции делаю нормальный вывод, что
работа не ведется.
Ч. Нет, неправда.
К. Народные дома придумываете. Это мы уже прошли. Как
Лебедь говорит, вы можете любого из них через колено согнуть.
Ч. Может быть, не любого.
К. Вы - любого. Борис Николаевич - не любого, а вы -
любого. Вы с ними разговариваете проще, на хозяйственном
нормальном языке. Вы можете не стесняться в выражениях. А шеф
деликатный, он никогда не может матом ругнуться.
Ч. Согнуть сейчас? Нет, не любого, но многих.
К. Зажать из Москвы кого хотите можно.
Ч. Тогда я тебе, чтобы понятней было, пример приведу.
Почему же я не сломал их всех через колено, когда "Наш дом -
Россия" делал. Не сказал: "Только наш дом, и больше никто".
Посмотри, сколько против "Нашего дома".
К. Это разные ситуации - голосовать за "Наш дом", в
котором неизвестно кто, или голосовать за конкретного
человека.
Ч. Голосовали за Черномырдина, а не за "Наш дом -
Россия". Согласен?
К. Нет, не согласен. Голосовали даже больше за Ельцина.
Ч. Это другое дело. И если бы Борис Николаевич не
высказался про "Наш дом", то мы бы не 6-7 процентов набрали, а
все 20. Первый удар нанес Борис Николаевич.
К. Когда?
Ч. Интервью он давал.
К. Кому? Я даже об этом не слышал, а вся Россия услышала?
Ч. Киселеву или кому-то.
К. Киселеву он не давал.
Ч. Как не давал? Все корреспонденты сидели.
К. Может быть, это за рубежом было?
Ч. Нет, зачем? Это была пресс-конференция, когда он
Скокова назвал умненьким.
К. Да, мы тогда, конечно, все обалдели, все были
шокированы.
Ч. Но он и по "Нашему дому" проехался.
К. А-а, это было в Кремлевском дворце...
Ч. Да, тогда.
К. Понял.
Ч. Он сказал: "Ну, что такое "Наш дом", 6-7 процентов".
Все главы администраций пришли и сказали: "Как вас понимать?
Вы вместе с президентом или не вместе?"
К. Надо было пойти к президенту и попросить, чтобы он
сделал обратный ход.
Ч. А я ему сразу сказал: "Борис Николаевич, это моя разве
инициатива? Эта нам всем надо. Зачем вам нужно было так
говорить?" Он потом отыграл. Но меня и сейчас губернаторы
спрашивают: "Мы не можем понять: вы вместе или не вместе?" Я
говорю: "Вы что? Почему вы не можете понять?" - "Не можем
понять, и все".
За моей спиной, может быть, есть и предатели и что
хотите, но я ничего такого не сделаю. Меня пытались и сейчас
уговорить: "Давай". Я говорю: "Нет, нельзя этого делать. Нам
нужен сегодня Ельцин для того, чтобы удержать страну". И ему я
это говорил тысячу раз: "Борис Николаевич, не надо меня
толкать, не надо, только Ельцин сейчас нужен стране. Не
Черномырдин и никто другой".
К. Я даже помню, что, когда он вам предлагал возглавить
движение, вы тогда поначалу отказывались.
Ч. Отказывался. Зачем мне это надо?
К. Ваши помощники многие нечистоплотные.
Ч. Согласен, наверное.
К. Ваши очень близкие люди.
Ч. Меня это, конечно, очень волнует. Представляешь,
Петелин со мной уже десять лет. Поверить не могу, что меня
предают.
К. Виктор Степанович, ездили люди специально за границу,
проверяли, все подтвердилось. Шефу я об этом докладывал. Он
говорит: "Действуйте по закону". - "Хорошо, отдаю куда
положено".
Ч. Я сказал Скуратову: "Проверяй быстрее. Как только дашь
ответ, ни дня терпеть не буду".
К. Кстати, он мне заявление писал.
Ч. Кто?
К. Петелин.
Ч. Знаешь, я не могу ручаться... Я другое хочу сказать -
вообще о нашей ситуации сейчас. Все смотрят и думают: "А вдруг
там Черномырдин что-то выкинет". Не надо мне этого.
К. Я же говорю, что ваше окружение так говорило. Стоя,
выпивали не за будущего, а за нынешнего президента Виктора
Степановича Черномырдина. Чокались, не стесняясь. А я-то на
страже нынешнего президента.
Ч. Александр Васильевич, неужели вы думаете, что при мне
так бывает? Никогда.
К. Но, наверное, какой-то повод для этого дается.
Ч. Нет, это исключено.
К. Я тоже надеюсь, что это исключено. Но я поставлен на
стражу нынешнего президента.
Ч. Я согласен.
К. Пока он последний вздох не сделает, я буду за него и
по обязанности, и по долгу, и по-человечески я его буду
защищать. Ко мне подходят разные люди и говорят: "Ельцин же
сначала попал в плен к Гайдару, попал к Чубайсу, к Грачеву в
плен попал". Как шефа насчет Грачева все убеждали, а он в
ответ: "Павел Сергеевич меня не предаст никогда. Он так
клянется здорово". Я говорю: "Борис Николаевич, да при чем тут
клятвы, надо же дела делать. Надо думать про Россию".
Ч. Я вот не клялся, не умею этого делать.
К. Я один раз поклялся.
Ч. Ты же не можешь сказать, что Черномырдин какие-то там
дифирамбы пел.
К. Лично о вас я шефу никогда ничего плохо не говорил.
Ч. Но кто-то же это делает.
К. Вы учтите, что я Борису Николаевичу пишу и на его
окружение. Вы думаете, что только у вас Петелин не ангел?
Сколько я документов шефу про Батурина показывал?!
Ч. Тогда зачем же держать?
К. Илюшин сам, когда прочитал, говорит: "Я согласен, надо
убирать". И повод нашел хороший. Поскольку у нас два
дублирующих аппарата, можно упразднить должность Батурина
вместе с аппаратом. Мы и президента не позорим...
Ч. А в чем позор?! Президент убирает своего помощника,
Это дело президента, причем личное.
К. Он очень легко назначает и очень трудно снимает.
Первое, что он сказал мне про Грачева: "Да, я понимаю, Грачев
у меня голоса потянет назад. Но как его снять? Ведь мы же с
ним в одном доме живем..."
Ч. К сожалению, тут, кроме президента, никто решение не
примет...
К. Но нельзя же, чтобы только начальник охраны говорил
что этот хороший, а этот плохой. Премьер все-таки - не
последнее лицо у нас в государстве, наверное, второе лицо. Вы
тоже должны иметь какой-то вес.
Ч. Грачев тут на Совете безопасности недавно сказал: "О
чем вы тут все говорите? Реформы в армии у нас уже
закончились". Борис Николаевич удивился: "Как закончились? Мы
их еще и не начинали".
Ч. Что это за страна, что это за руководители? Делают
реформы, делают в стране такое и еще перетягивают друг у друга
власть. Нет! Пока я премьер, я всегда Бориса Николаевича
подстрахую. Его не будет, я буду. Три месяца. За три месяца
все можно сделать. Но я разумный человек, зачем мне все это
надо. ...А с кем Борис Николаевич сейчас советуется?
К. Не имею понятия... К тому же Таня посеяла недоверие к
этому предвыборному совету. Из-за некоторых людей. Например,
из-за Малашенко...
Ч. Сейчас?
К. Да. Насколько быстро она им очаровалась, настолько же
быстро разочаровалась.
Ч. Детство. Сколько ей лет?
К. Тридцать шесть.
Ч. Немало для женщины.
К. Для женщины немало, если женщина прожила жизнь сама, а
не за папиными плечами. Жизненного опыта никакого. Опыт был
небольшой, когда одна приехала в Москву. А дальше она все
время была под крылом.
Ч. Сейчас, Боже упаси, эти разборки проводить.
К. Нет, никаких разборок.
Ч. А что, Малашенко в ЦК работал?
К. Да, конечно.
Ч. Сколько ему лет? Он вроде молодой.
К. Ему лет 36. Посмотри на него и особенно на руки. Вот
ваши руки рабочие. А когда вы будете с Гусинским встречаться в
очередной раз, вы посмотрите на его ручки. С пухлыми
подушечками и обработанными пальчиками. Моя жена и теща
увидели эти ручки по телевизору и говорят: "Это поганые руки
для мужика". У вас нормальные руки. Хоть вы и давно молоток
держали, но видно, что это рабочие руки.
Ч. Нет, я если возьму молоток в руки, я им что-то сделаю.
К. Мы договорились. А вот эти ручки никогда ничего, кроме
ложки, не держали.
Ч. У телевизионщиков есть метод - снимают руки. Вот как
бы ты их ни прятал, они пытаются выбрать момент и снять руки.
К. Как себя ведешь, да?
Ч. Нет, им просто надо снять руки в какой-то момент...
Они по ним определяют...
К. ...психологическое состояние?
Ч. И психологическое состояние, и характер человека...
Цель моего сегодняшнего разговора с тобой - обсудить два
вопроса. Первый - это надо бросить все силы на выборы или на
их перенос. А второй... Предают даже очень близкие люди. Хотя
не такие уж они мне близкие. Я, кроме Петелина, никого так
близко не знаю.
К. В том-то и дело, что предают всегда самые близкие
люди.
Ч. К сожалению, это так.
К. Те, которые далеко, мы их и не знаем. Предают близкие,
и это самое тяжелое.
Ч. Да. Это испытание не каждый выносит.
Последний раз я разговаривал с Виктором Степановичем в
день моей отставки. С тех пор мы не встречались. Хотя осенью
96-го я случайно увидел премьера на хоккейном матче. Играла
сборная России со сборной Финляндии. Меня тоже пригласили, но
я пришел с опозданием, когда все зрители уже расселись по
местам. Окружение Черномырдина меня заметило: помощники
показывали в мою сторону пальцем, чтобы Виктор Степанович
побыстрее отыскал меня глазами.
Потом мне рассказали, что во время перерыва премьер ушел
в комнату отдыха и выпил одну за другой четыре рюмки водки.
Затем философски заметил:
- Да, мы с Сашей нехорошо обошлись, я обязательно должен
его к себе вызвать и переговорить.
На трибуну он после этого так и не вышел.
Глава седьмая
ОСЕНЬ ПАТРИАРХА
"...И сегодня Коржаков никогда не расстается
со мной... Очень порядочный, умный, сильный
и мужественный человек, хотя внешне кажется очень
простым. Но за этой простотой - острый ум, отличная
и ясная голова".
Борис Ельцин. "Записки президента".
Вопреки ожиданиям, время после отставки не остановилось,
а потекло еще стремительнее. Постоянно кто-нибудь из банкиров
предлагал высокооплачиваемую работу - полмиллиона долларов в
год, миллион... По-прежнему я был осведомлен обо всем, что
происходило в Кремле. Мне докладывали о тающем день ото дня
здоровье Ельцина, о твердом намерении Чубайса посадить меня в
тюрьму. Таким же будничным голосом мне сообщили, что Татьяна
Дьяченко выхлопотала у папы разрешение на мой арест.
В тот период сделать это можно было без лишнего шума. На
всех каналах телевидения интервью со мной находились под
запретом. Журналисты печатных изданий не гарантировали, что
все сказанное мной будет напечатано без купюр. Мне в открытую
говорили: "Интервью с Коржаковым запрещены".
...В солнечный июльский день, оторвавшись от слежки, я
