полной воплощение.
- Хорошо, тогда приходи завтра утром, я буду позировать для
тебя.
И вот фотограф опять установил свой аппарат. Но на сей раз
фигуру святого не окутывало облако таинственной неуловимости,
и на пластинке ясно виднелся ее отпечаток. Учитель никогда
больше не позировал перед фотографом; по крайней мере, я не
видел ни одного другого Его портрета.
Эта фотография воспроизведена в настоящем издании. Прекрасные
черты Лахири Махасайа- это лицо человека вселенской касты; по
нему едва ли можно определить расовую принадлежность. В его
загадочной улыбке слегка проявляется радость единения с Богом.
Глаза полураскрыты, свидетельствуя лишь о формальном интересе
ко внешнему миру, они в то же время и полузакрыты. Равнодушный
к земным утехам, учитель оставался всегда и полностью
пробужденным, когда речь шла о духовных проблемах искателей,
стремившихся к его великодушной помощи.
Вскоре после моего исцеления могуществом портрета гуру я имел
духовное видение, сильно на меня повлиявшее. Как-то утром,
сидя на кровати, я погрузился в глубокое раздумье. "Что же
находится там, за темнотой закрытых глаз?" Эта вопрошающая
мысль с большой силой вошла в мой ум. Вдруг перед внутренним
взором вспыхнуло гиганское сияние. Подобно миниатюрным
фигуркам в кино, на большом светящемся экране внутри моего лба
появились божественные формы святых, сидящих в позах для
медитации в глубине пещер.
- Кто вы такие?-произнес я громко.
-Мы- гималайские йоги!- трудно описать этот небесный
ответ:сердце мое затрепетало.
- О, как я хочу отправиться в Гималаи и стать таким, как Вы!
Здесь видение исчезло, но серебристые лучи продолжали
распространяться в бесконечность в виде все увеличивающихся
кругов.
- Что это за чудесное сияние?
- Я - Ишвара /5/, я - свет.
Голос напоминал шепот облаков.
- Я хочу быть единым с Тобой.
Божественный экстаз медленно исчез; но я вынес из него
постоянное вдохновение, стремление искать Бога. "Он
неизменный, он- вечно новая радость!" В моей памяти навсегда
запечатлелся этот день восторга.
И другое весьма необычное событие запомнилось навсегда, я по
сей день ношу его в памяти. Старшая сесьра Ума и я сидели рано
утром во дворе нашего Горакхпурского дома. Сестра помогала мне
в руках у меня был бенгальский букварь. Я едва мог оторвать
взор от попугаев, поедавших спелые плоды маргозы.
Ума пожаловалась на боль: у нее на ноге был нарыв. Она
принесла банку с мазью. Я помазал немного себе предплечье.
- Зачем же ты мажешь лекарством здоровую руку?
- Знаешь, сестрица, у меня завтра тоже будет нарыв. Вот я и
попробую твою мазь на том месте, где он появится7
- Ах, ты, врунишка!
- Сестрица, не называй меня так, пока ты сама не увидишь, что
произойдет утром.
Меня охватило негодование. Но ума, не обращая на это внимание,
трижды повторила свои насмешки. Я медленно ответил ей, и в
голосе моем зазвучала непоколебимая твердость.
- Самым решительным образом я заявляю, что завтра на этом
месте у меня появится нарыв, а твой нарыв увеличится в два
раза по сравнению с его нынешней величиной.
Наутро у меня на указанном месте вздулся круглый нарыв, а
размеры нарыва Умы возросли вдвое. С плачем сестра бросилась к
материя:"Мукунда стал колдуном!" Мать очень серьезно
предупредила меня, чтобы я никогда не употреблял силу слов для
причинения зла. Я навсегда запомнил ее совет и следовал ему
всю жизнь.
Мой нарыв пришлось лечить оперативным путем. Заметный шрам,
оставшийся после разреза, виден и сейчас. Он красуется на моем
правом предплечье, как постоянное напоминание о силе простого
человеческого слова.Те обычные и почти безвредные слова,
сказанные Уме, были произнесены с глубоким сосредоточением, и
вот, оказалось, что они обладают достаточной скрытой силой,
чтобы взорваться подобно бомбе и произвести определенной
вредное воздействие. Позже я понял, что взрывчатую
вибрационную энергию речи разумно направить на освобождение
жизни от затруднений, не получая шрамов, не зарабаьывая
упреков /6/.
Наша семья переехала в Пенджаб, в город Лахор. Здесь мне
досталась картина с изображением Божественной Матери в форме
Богини Кали /7/. Ее поместили в недольшом святилище на балконе
нашего дома. У меня возникла непреодолимая уверенность в том,
что любая молитва в этом святом месте увелтчтвается успехом.
Как-то мы стояли с Умой на балконе, и я наблюдал, как
запускали бумажных змеев на другой стороне узкого переулка.
- Что же ты так притих?- шутливо толкнула меня Ума.
- Я просто думаю о том, как чудесно, что Божественная мать
дает мне все, что я попрошу.
- Надеюсь, что Она даст тебе этих двух змеев!- Сестра
насмешливо взглянула на меня.
- Почему же нет?- и я начал тихо молиться. В Индии веревки
змеев покрывают клеем и битым стеклом. Каждый игрок пытается
порвать веревку противника. Оторвавшийся змей летает над
крышей, и его ловля вызывает большое веселье. Мы с Умой стояли
на крытом балконе, поэтому казалось невозможным, чтобы
оторвавшийся змей мог попасть к нам в руки; лишь обрывок
веревки скользнул бы мимо.
По ту сторону переулка игроки начали игру. Одна веревка
разорвалась, и змей медленно полетел по направлению ко мне.
Вдруг ветер на мгновение прекратился, и змей около секунды
оставался неподвижным, в это время обрывок его веревки
зацепился за кактус, который рос на крыше расположенного
напротив дома. Описав длинную правильную дугу, змей попал
прямо мне в руки, и я вручил свою добычу Уме.
- Это просто необычный случай, а не ответ на твою молитву. Вот
если к тебе в руки попадет и другой змей, тогда я поверю.
Черные глаза сестры вызывали больше изумления, чем ее слова. Я
продолжал напряженно молиться. Другой игрок сильно потянул за
веревку, и его змей неожиданно оторвался. Он тоже полетел ко
мне, танцуя в порывах ветра. Веревка змея вновь зацепилась за
кактус, змей опять описал в воздухе дугу, так, что я смог его
охватить. И второй трофей был вручен Уме.
- В самом деле, Божественная Мать слушает тебя! Для меня все
это слишком страшно!- И сестра ускакала прочь, как напуганный
козленок. Пустяшный случай, могут подумать для вмешательства
Десницы. Однако Божественная Мать проявляется во всем, даже в
игре. Для Божьих глаз нет малого или великого, разве не
одинаково совершенны и атом и галактика. Нет для Господа
"важного" или "неважного"!
/1/ Духовный учитель;тот, кого почитают.
/2/ Тот, кто практикует йогу, "единение", древнюю индийскую
науку медитации о Боге.
/3/ Мое имя было изменено на "Йогананда" в 1914г., когда я
вступил в древний монашеский орден свами. В 1935г. гуру
даровал мне следующий религиозный титул - Парамаханса.См.гл.24
и 42.
/4/ Техника Йоги по успокоению чувств для достижения
отождествления с космическим сознанием. См.гл.26.
/5/ Санскритское название Господа в Его аспекте Космического
Правителя, от корня "иш" или "править". Индийские писания
содержат 1008 имен Бога. Каждое имя раскрывает различные
отттенки философского смысла.
/6/ Бесконечные потенции звука проистекают из Творящего Слова
ОМ, космической вибрационной силы, превосходящей все виды
атомной энергии. Любое слово, произнесенной с ясным пониманием
и глубокой сосредоточеннойстью, обладает силой материализации.
Устное или умственной повторение вдохновляющих слов было
признано действенным в различных системах психотерапии; секрет
здесь в создании особого ритма умственных вибраций.
/7/ Кали - символ Всевышнего в Его аспекте Вечной Матери -
Природы.
ГЛАВА 2. Смерть матери и таинственный амулет.
Самым заветным желанием матери было женить моего старшего
брата. "Ах, когда я увижу лицо жены Ананты, для меня наступит
рай на земле!" Я часто слышал, как мать в таких словах
выражала сильное для индийской женщины чувство - мечту о
непрерывном существовании своей семьи.
Ко времени помолвки Ананты мне исполнилось одиннадцать лет.
Мать находилась в Калькуте, с радостью наблюдая за подготовкой
церемонии. Мы с отцом оставались одни в нашем доме в Барели;
на севере Индии, куда отец был переведен, проработав два года
в Лахоре.
Еще раньше я был свидетелем роскошных брачных обрядов,
совершающихся для моих двух сестер, Роми и Умы. Но для Ананты,
как для старшего сына, существовали тщательно разработанные
планы. Мать принимала многочисленных родственников,
приезжавших в Калькуту из самых отдаленных мест. Она
устраивала их со всеми удобствами в большом, недавно
купленном, доме под пятидесятым номером на улице Амхерст. Все
было готово - деликатесы для пиршества, веселое кресло-трон
для брата, множество разноцветных фонариков, громадные
картонные фигуры слонов и верблюдов; английский, шотландский и
индийские оркестры, профессиональные устроители развлечений,
жрецы для совершения старинных торжественных ритуалов. Мы с
отцом, в праздничном настроении, предполагали присоединиться к
семье во время самой церемонии. Однако перед самым этим
радостным днем меня посетило зловещее видение.
Это произошло в Барели, в полночь. Я спал около отца на
веранде нашего бунгало. Меня разбудило особое колыхание сетки
для москитов, висевший над кроватью. Темные занавесы были
откинуты, и я увидел любимый образ матери.
- Разбуди отца!- ее голос слышался как шепот.- Садитесь на
первыц поезд, который отходит в четыре часа. Поезжайте скорее
в Калькуту, если хотите застать меня в живых!- и с этими
словами призрачная фигура исчезла.
- Отец, отец, мать умирает!- Ужас, выразившийся в моем тоне,
немедленно пробудил его. Всхлипывая, я сообщил ему роковую
новость.
- Никогда не обращай внимания на такие галлюцинации!- Отец,
как обычно, отнесся с недоверием к необычной ситуации.-
Здоровье матери отличное. Если мы получим плохие известия, мы
отправимся туда завтра.
- Вы никогда не простите себе, если не отправитесь в путь
сейчас же!- Страдание вынудило меня прибавить с горечью.- И я
никогда вам этого не прощу!
Печальное утро принесло известие!" Мать опасно больна; свадьба
откладывается; приезжайте немедленно".
В большом беспокойстве мы выехали с отцом. Один из моих дядей
встретил нас по пути, на одной из пересадок. Навстречу нам
загрохотал поезд; он приближался с невероятной быстротой.
Полный внутреннего смятения, я внезапно почувствовал желание
броситься под его колеса. Я оторван от матери, мир пуст,
невыносим... Я любил мать, как самого дорогого друга на земле.
В ее черных глазах, струивших утешение, я находил убежище от
маленьких трагедий своего детства.
- Жива ли она еще?- задал я дяде свой единственный и последний
вопрос.
- Да, конечно!- Ему было легко понять написанное у меня на
лице выражение отчаяния. Но я почти не верил его словам. Когда
мы приехали в Калькутский дом, нам оставалось лишь увидеть
ошеломляющую мистерию смерти. Я впал почти в безжизненное
состояние; прошли многие годы, пока сердце мое хоть как-то
утешилось. Рыданья мои устремились к самым вратам неба и, в
конце концов, достигли слуха Божественной Матери. Ее слова
исцелили раны моего сердца:" Я наблюдала за тобой жизнь за
жизнью, скрытая в нежности всех матерей! Увидь в моем взоре те
темные глаза, прекрасные и потерянные, которые ты ищешь!"
Вскоре после обряда сожжения тела нашей дорогой и любимой
матери мы с отцом возвратились в Барели. Ежедневно, по зову
сердца, я совершал рано утром своебразное паломничество к
большому дереву шеоли, бросавшему свою тень на ровную
золотистозеленую лужайку перед нашим бунгало. В какие-то
моменты я воображал, что белые цветы шеоли осыпаются, как
добровольное приношение на травянистый алтарь. Роняя слезы на
росу, я часто замечал странный, потусторонний свет,
струившийся на лужайке. Меня одолевали приступы неудержимого
стремления к Богу. Я ощутил могучее тяготение к Гималаям.
Один из моих двоюродных братьев только что вернулся из
путешествия к святым горам. Он навестил нас в Барели. Я жадно
слушал его рассказы о высокогорных обителях йогов и свами/1/.
