пытками остановить беспредел законодательный, экономический, полити-
ческий и нравственный. А все эти беспределы очень тесно взаимосвязаны.
Скажем, известнейший петербургский банк приглашает в 1993 г. к себе
работать Костю-Могилу не столько из-за нравственной деградации его ру-
ководителей, сколько из-за реального понимания ими собственного бесси-
лия в условиях сложившейся законодательной базы. Что они могут сде-
лать, например, тем, кто не возвращает кредиты? Обратиться в арбитраж,
который может вынести решение, но не может вернуть кредит?
Изучение и анализ тенденций и процессов, происходящих в мире банди-
тов и воров, нужны далеко не только милиционерам, сидящим в своих ка-
бинетах по трое за одним столом. Разработка подобных программ прежде
всего нужна политикам, экономистам и бизнесменам, потому что недооцен-
ка или просто игнорирование такого важнейшего фактора нашего общест-
венного бытия, каким стал сейчас "зазеркальный" криминальный мир, не
позволит этим политикам, экономистам и бизнесменам правильно оценивать
сложившуюся обстановку и принимать решения, "обреченные на успех".
ГОРБАТЫЙ
Первый раз он украл в 15 лет. Тогда он еще не был Горбатым. Умер в
тюремной больнице в возрасте 62 лет...
Звали его Юрий Васильевич Алексеев. Однако больше известен он был
не под настоящим именем, а под прозвищем Горбатый. Погоняло это полу-
чил за то, что умел имитировать горб - чтобы в случае чего милиция по-
том горбуна искала. Использовал и накладной горб.
Семь раз приговаривали его к различным срокам. В общей сложности
просидел почти двадцать семь из своих шестидесяти двух. Прошел чуть ли
не все лагеря от Колымы до западных границ.
Трудно сказать, был ли Горбатый вором в законе, впоследствии ото-
шедшим от традиций, или же занимал в блатной иерархии ступень пониже.
Одни говорят так, другие - этак.
Сейчас вообще стало трудно говорить о комлибо - вор в законе он или
нет. Изменилось само понятие.
В наше время всеобщего разрушения устоев изменяется и статус воров
в законе, из-за чего - путаница и неразбериха. Дело доходит до того,
как уже было сказано, что высший воровской титул стало возможным прос-
то купить.
По некоторым данным, внутри воровского титула есть более тонкое ие-
рархическое деление: 1) вор-полнота; 2) вор; 3) положенец.
Горбатый был представителем старой воровской школы. За этим челове-
ком стоит целая эпоха уголовного мира. Работал он в основном по антик-
вариату. Кстати, в его визитной карточке так и было написано - "глав-
ный специалист по антиквариату в Санкт-Петербурге". Как рассказывают
сотрудники милиции, в 70-х годах Горбатый входил в знаменитую преступ-
ную группу "Хунта", состоявшую из преступников-евреев, которые грабили
евреев же, выезжавших из СССР.
Одним из ближайших его друзей был Михаил Монастырский, иначе - Ми-
ша-Миллионер. Монастырский - человек почти легендарный, организовавший
в конце 70-х - начале 80-х годов поточное изготовление изделий "под
Фаберже" с последующей переправкой их за границу. Когда Монастырского
арестовали, экспертиза не смогла назвать фальшивыми изделия, выпущен-
ные его организацией. Сейчас Монастырский имеет офис на Адмиралтейской
набережной, некоторые называют его одним из самых богатых людей Петер-
бурга.
Горбатый тоже был достаточно богатым человеком, о чем свидетельст-
вует хотя бы то, что он, раковый больной, три года держался на лекарс-
тве, которое, по оценке врачей, не все "кремлевские" пациенты могли
себе позволить.
Юрий Васильевич прекрасно разбирался в искусстве, обладал хорошей,
интеллигентной речью, был прекрасным рассказчиком, которого можно было
слушать часами. У него остались два сына, один из которых сейчас живет
в Швеции. А приемный сын его, между прочим, - журналист.
По словам работников милиции, "из-под Горбатого" только за
1991-1992 гг. было посажено пять преступных групп общей численностью
более 25 человек.
Он, несомненно, был неординарным человеком, знавшим много городских
тайн. Последний раз его арестовали в декабре 1991 г.
Трудно сказать, почему он согласился говорить со мной. Может быть,
просто захотел чуть-чуть приоткрыть завесу над некоторыми теневыми
сторонами жизни нашего города... Он умирал, знал это и хотел выска-
заться.
Я беседовал с ним в тюремной больнице. Наши беседы, пожалуй, не но-
сили характера интервью - скорее это был монолог, изредка прерываемый
вопросами...
Говорят, многие коллеги Горбатого не понимали, почему он, обеспе-
ченный человек, под конец своей жизни снова пошел на "криминал". Сам
он якобы отвечал на эти вопросы так: "Вам не понять. В этом - вся моя
жизнь..."
Мне трудно сказать, что в исповеди Горбатого, произвольно скомпоно-
ванной мной по тематическим главам, - правда, а что - вымысел. Его
судьба стала частью искореженной и изломанной истории нашей страны...
Впрочем - судите сами.
ТОГДА ЕЩЕ БЫЛ УГОЛОВНЫЙ МИР...
- Я родился и вырос в нормальной семье. Был в школе отличником. В
третьем классе у меня еще были домашние учителя, я уже чертил тушью,
рисовал красивые здания Петербурга, зная, кстати, при этом, кто именно
из архитекторов их строил. Начал изучать английский и немецкий языки.
А потом - 37-й год, расстреляли отца. Он был главным механиком
крупного завода. С тех пор в нашей семье начались разные передряги...
Мама вышла второй раз замуж за сына отца Иоанна Ярославского -
епископа Ярославля. Мама была очень красивой женщиной. Ее крестным от-
цом, кстати, был личный шофер Ленина - Гиль Степан Казимирович. Он,
умирая, оставил маме восемь тетрадей воспоминаний. Мама была крупным
банковским работником, хорошо знала семью Орджоникидзе, Рокоссовского.
Дед мой был первым комиссаром Адмиралтейства - хотя и беспартийным,
как и Гиль...
Д-да, так вот, потом началась блокада, выехать нам не дали - было
распоряжение нас не выпускать. В голод я не воровал, но вся обстановка
сложилась так, что в 1947 году мы всем классом в шкале украли дорогой
воротник, продали его и пропили потом - молоком. Всех пожурили, а меня
как сына врага народа - осудили. Я попал в детскую трудовую колонию в
Стрельне. Там, где был когда-то корпус графа Зубова, а сейчас - школа
милиции.
Я был очень любопытным и впитывал в себя все устои и принципы того
мира, как губка. Я вдруг ощутил себя среди людей. Дома я устал от по-
литических скандалов, от рассказов о том, кто в каком подвале от НКВД
отстреливался. Мне все это не нравилось. А в колонии - совсем другие
темы, и люди были, с моей точки зрения, порядочные. Воры старого поко-
ления рассказывали мне, как имели дела еще с "Торгсинами", - все это
было очень интересно.
А после Стрельны - новый срок - опять же, будучи несовершеннолет-
ним, получил двадцать лет тюрьмы. У меня в кармане был пистолет - офи-
церский "Вальтер" - без обоймы, без патронов. Но разве им что-то дока-
жешь? Они берут справку, что пистолет пригоден к одиночным выстрелам,
и дают тебе разбой, которого не было...
Отправили меня на Северный Урал - в СевУралЛаг. Тогда не было режи-
мов: общих, усиленных, строгих - полосатых. Тогда были спецы. Мне зач-
ли то, что я сын расстрелянного, и отправили в спецлагерь. Ну а там
были просто "сливки общества" - дальше ехать некуда. Мне пришлось
впервые показать зубы, иначе бы я погиб.
Из интеллигентного мальчика я превратился в тигренка. Люди-то дру-
гие гибли просто на глазах...
"Торгсин" - сокращение от "Торговля с иностранцами". В этих мага-
зинах перед войной продавались экспортные и импортные товары, за валю-
ту - иностранцам и за золото, серебро, драгоценные камни - соотечест-
венникам. В Ленинграде было несколько "Торгсинов". Например, верхний
этаж универмага ДЛТ был отдан "Торгсину". Был магазин и на Кировском
проспекте, на углу улицы Скороходова, там, где сейчас ресторан.
Я вовремя сориентировался, у меня появились опекуны - люди старого
поколения, очень старого. И, тем не менее, тогда били еще какие-то
рамки поведения, которые ограждали от насилия, от унижения. Самого
последнего человека в лагере ты не имел права тронуть пальцем. Хулига-
нов в лагере просто не было. По-человечески вели себя... А потом я по-
пал на бухту Ванино - слышал песню такую, "Ванинский порт"? Оттуда
ушел пароходом на Колыму. Там познакомился с врачами, которые сидели
по делу Горького. Они отнеслись ко мне хорошо, так как я рассказал им
про Гиля, а они его знали.
Пытались, правда, и меня унижать в лагере. Изза вражды разных груп-
пировок. Были суки, красные шапочки, ломом опоясанные. Много военных
было, - в Якутии, на Колыме они в основном возглавляли все лагерные
восстания - снайперы. Герои Советского Союза. Я стоял за себя. Я -
против убийств, но порой защищаться приходилось насмерть. Самто я ни-
когда никого не унижал - в нашей стране и так унижены все, поэтому
унижать людей еще и в лагерной остановке - это надо быть просто зве-
рем... На Колыме тогда правил такой Иван Львов - вор в законе. Его бо-
ялись все, даже полумиллионная армия, которая там стояла. Он был ин-
теллигентным москвичом, не ругался матом, не курил. Возглавлял! Колыма
подчинялась ему полностью. Сейчас его, конечно, нет в живых - убили...
Я с ним кушал вместе, он что-то находил во мне, а я - в нем. Он читал
Достоевского, Толстого, Герцена - а таких людей было мало. Они привили
мне любовь к литературе...
Иван Львов был моим наставником, я очень гордился дружбой с ним и
очень много от него взял. Он был очень умным человеком.
Кстати, даже если кто-то по воровским законам подлежал уничтожению,
то лагерный суд был гораздо лучше советского: это был суд присяжных, в
котором принимали участие по 50-70 человек. Суд шел несколько дней, и
даже если выносился смертный приговор, то приговоренному в течение
нескольких дней давали возможность покончить с собой. И приговоры вы-
носили весьма обоснованные. Например - приговор негодяю, который наси-
ловал мальчиков и своими деяниями возбуждал злобу в рабочей массе. А
рабочая масса - это же большинство!
Вот и Горбачев все кричал на съезде - "как рабочие скажут, так и
будет", а между прочим, по статистике - самый большой процент преступ-
ников всегда составляли рабочие, самые жестокие преступления совершали
они же... Мы-то тогда, конечно, о социологии не думали, просто понима-
ли, что рабочих много, и старались, чтобы они были за нас...
Потом, когда я повзрослел, у меня стал патроном Черкас Толя. Тоже
вор в законе. Но, с моей точки зрения, человек нехороший. Он унижал
людей, часто бил ни за что... Это мне не нравилось, и мы с ним разош-
лись. Нет, меня он не унижал никогда. Если бы он меня унизил, то умер
бы гораздо раньше. Я уже был тогда не тот...
Вообще, скажу тебе, что все авторитеты, кого я знал, это люди, ко-
торые никогда бы не пошли на убийство. Мента убить было нельзя - даже
мента! За хулиганство можно было просто жизнью расплатиться. Собствен-
но, к нам и уголовный розыск относился адекватно. Правда, тогда не по-
явилось еще управлений по борьбе с организованной преступностью - так
се и не было. А в разрушении воровских законов были заинтересованы те
же, кому выгоден и нынешний беспредел...
ЖУЛИКИ ОНИ ВСЕ...
- У меня были потерпевшие. Такие, как Анатолий Минц, как Захоржевс-
кий - друг маршала Говорова. Это - насосы, крупные спекулянты, которые
в общем-то жили и живут за счет пьющих. Ни в одной стране мира, кроме
нашей, вы не купите так дешево у пьяницы драгоценную вещь. Вот мои по-
терпевшие и грабили таким образом людей, скапливали огромные ценности.
А я имел интерес оставить их без ценностей.
Например, у Захоржевского был орден - "Большой крест Германии".
Всего было изготовлено 15 таких крестов - даже Геринг и Гиммлер не
