баронет. -- Удалось ли вам разобраться в этой путанице? Мы с
Уотсоном с чем приехали, с тем и сидим -- ничего не разузнали.
-- Я думаю, что в самом ближайшем будущем многое
выяснится. Дело на редкость трудное и запутанное. Для меня
некоторые пункты до сих пор покрыты мраком... Но он рассеется,
непременно рассеется.
-- Уотсон, вероятно, уже рассказывал вам о том, что мы
слышали на болотах. Так что это не пустое суеверие. Мне а свое
время приходилось иметь дело с собаками, и тут меня не
проведешь -- собачий вой нельзя не узнать. Если вам удастся
надеть намордник на этого пса и посадить его на цепь, то я буду
считать вас величайшим сыщиком в мире.
-- Будет он и в наморднике, будет и на цепи, только
помогите мне.
-- Я сделаю все, что вы прикажете.
-- Прекрасно! Но я потребую слепого повиновения без всяких
"зачем" и "почему".
-- Как вам будет угодно.
-- Если вы соглашаетесь на это, тогда мы разрешим нашу
задачу. Я не сомневаюсь, что...
Холмс осекся на полуслове и устремил пристальный взгляд
куда-то поверх моей головы. Лампа светила ему прямо в лицо --
неподвижное, застывшее, словно лицо классической статуи. Оно
было олицетворением тревоги и настороженности.
-- Что случилось? -- в один голос воскликнули мы с сэром
Генри.
Холмс перевел взгляд на нас, и я почувствовал, что он
старается подавить свое волнение. Его лицо по-прежнему ничего
не выражало, но глаза светились торжеством.
-- Простите меня, но я не мог сдержать свой восторг, --
сказал он, показывая на портреты, висевшие на противоположной
стене. -- Уотсон утверждает, что я ничего не смыслю в живописи,
но это в нем говорит чувство соперничества, так как мы
расходимся в своих оценках произведений искусства. А портреты
на самом деле великолепные.
-- Рад слышать, -- сказал сэр Генри, с удивлением глядя на
моего друга. -- Я в картинах мало что понимаю. Вот лошадь или
бычок -- другое дело. Но кто бы мог подумать, что у вас есть
время интересоваться искусством !
-- Не беспокойтесь, хорошую вещь я всегда замечу. Бьюсь об
заклад, что вон та дама в голубом шелковом платье -- кисти
Неллера. А толстый джентльмен в парике, безусловно, написан
Рейнольдсом. Это, вероятно, фамильные портреты?
-- Да, все до одного.
-- И вы знаете их по именам?
-- Бэрримор долго натаскивал меня по этому предмету, и я,
кажется, могу ответить свой урок без запинки.
-- Кто этот джентльмен с подзорной трубой?
-- Это контр-адмирал Баскервиль, служивший в Вест-Индии. А
вот тот, в синем сюртуке и со свитком в руках, сэр Вильям
Баскервиль, председатель комиссии Палаты общин при Питте16.
-- А этот кавалер напротив меня, в черном бархатном
камзоле с кружевами?
-- О! С ним вы должны познакомиться. Это и есть виновник
всех бед -- злодей Гуго, положивший начало легенде о собаке
Баскервилей. Мы его, вероятно, не скоро забудем.
Я смотрел на портрет с интересом и некоторым недоумением.
-- Боже мой! -- сказал Холмс. -- А ведь по виду он такой
спокойный, тихонький. Правда, в глазах есть что-то бесовское.
Но я представлял себе вашего Гуго эдаким дюжим молодцом с
разбойничьей физиономией.
-- Портрет подлинный, в этом не может быть ни малейших
сомнений. Сзади на полотне написано его имя и дата -- тысяча
шестьсот сорок седьмой год.
Весь остальной вечер Холмс говорил мало, но портрет
беспутного Гуго словно приковывал его к себе, и за ужином он
почти не отрывал от него глаз. Однако ход мыслей моего друга
стал ясен мне только тогда, когда сэр Генри ушел к себе. Холмс
захватил свечу со своего ночного столика и, вернувшись вместе
со мной в пиршественный зал, поднес ее к потемневшему от
времени портрету.
-- Вы ничего особенного не замечаете?
Я долго рассматривал широкополую шляпу с плюмажем, белый
кружевной воротник и длинные локоны, обрамляющие суровое узкое
лицо. Это лицо никто не упрекнул бы ни в грубости черт, ни в
жестокости выражения, но в поджатых тонких губах, в холодном,
непреклонном взгляд" было что-то черствое, чопорное,
беспощадное.
-- Он никого вам не напоминает?
-- В нижней части лица есть что-то общее с сэром Генри.
-- Да, пожалуй, чуть-чуть есть. Но подождите минутку!
Он встал на стул и, держа свечку в левой руке, прикрыл
согнутой правой широкополую шляпу и длинные локоны.
-- Силы небесные! -- воскликнул я вне себя от изумления.
С полотна на меня смотрело лицо Стэплтона.
-- Ага! Разглядели? Мои-то глаза привыкли отделять самое
лицо от того, что его обрамляет. Умение проникать взором за
маскировку -- основное качество сыщика.
-- Поразительно! Как будто его портрет!
-- Да, любопытный пример возврата к прошлому и в
физическим и в духовном отношении. Вот так начнешь изучать
фамильные портреты и, пожалуй, уверуешь в переселение душ. Он
тоже Баскервиль, это совершенно очевидно.
-- И метит в наследники.
-- Безусловно. Этот случайно попавшийся мне на глаза
портрет помог нам восполнить один из самых трудных пробелов.
Теперь мы его поймали, Уотсон, теперь мы его поймали! И клянусь
вам, завтра к ночи он будет биться в наших сетях, как бьются
его бабочки под сачком. Булавка, пробка, ярлычок -- и коллекция
на Бейкер-стрит пополнится еще одним экземпляром.
Холмс громко расхохотался и отошел от портрета. В тех
редких случаях, когда мне приходилось слышать его смех, я знал,
что это всегда предвещает какому-нибудь злодею большую беду.
Одеваясь на следующее утро, я выглянул в окно и увидел
Холмса, который, оказывается, встал еще раньше и уже успел
куда-то отлучиться.
-- Да, денек у нас будет хлопотливый, -- сказал он,
радостно потирая руки в предвкушении всех этих хлопот. -- Скоро
начнем действовать. Сети уже расставлены. А к вечеру будет
видно, запуталась в них эта большая зубастая Щука или уже
ускользнула на волю.
-- Вы уже успели побывать на болотах?
-- Я дошел до Гримпена и дал оттуда телеграмму в Принстаун
о смерти Селдена. Думаю, что никого из вас не станут беспокоить
по этому делу. Кроме того, я связался с моим верным Картрайтом,
который от тревоги за меня, по всей вероятности, не замедлил бы
умереть на пороге пещеры, как собака на могиле своего хозяина.
-- С чего же мы сегодня начнем?
-- Прежде всего повидаем сэра Генри. Да вот и он сам!
-- С добрым утром, Холмс! -- сказал баронет. -- Вы похожи
на генерала, который обсуждает с начальником штаба план
предстоящего сражения.
-- Так оно и есть. Уотсон явился за приказаниями.
-- Я тоже.
-- Прекрасно. Если не ошибаюсь, наши друзья Стэплтоны
пригласили вас сегодня к обеду?
-- Надеюсь, что вы тоже пойдете? Они люди гостеприимные и
будут очень рады вам.
-- К сожалению, мы с Уотсоном должны уехать в Лондон.
-- В Лондон?
-- Да. При данных обстоятельствах нам лучше быть там.
Лицо у баронета вытянулось:
-- А я-то думал, что вы не покинете меня до конца!
Откровенно говоря, в Баскервиль-холле не так-то уютно одному.
-- Друг мой, вы должны повиноваться мне беспрекословно и
делать все, что я от вас потребую. Скажите вашим друзьям, что
мы пришли бы с удовольствием, но неотложные дела призывают нас
в Лондон. Впрочем, мы скоро вернемся в Девоншир. Вы не забудете
передать им это?
-- Если вы настаиваете.
-- Уверяю вас, другого выхода нет.
По тому, как баронет нахмурился в ответ на эти слова, я
понял, что он обиделся и считает наш отъезд дезертирством.
-- Когда вы думаете выехать? -- холодно спросил он.
-- Сразу же после завтрака. Мы доедем на лошадях до
Кумби-Треси, но Уотсон оставит вам свои вещи в залог, так что
ждите его обратно. Уотсон, напишите записочку Стэплтону,
извинитесь, что не можете у них быть.
-- Мне тоже захотелось уехать в Лондон, -- сказал баронет.
-- Почему я должен сидеть здесь один?
-- Потому, что вам нельзя покидать свой пост. Потому, что
вы дали слово слушаться меня во всем, а теперь я говорю вам:
оставайтесь здесь.
-- Хорошо, я останусь.
-- Еще одна просьба. Поезжайте в Меррипит-хаус на лошадях.
Отошлите экипаж обратно и скажите Стэплтонам, что домой вы
пойдете пешком.
-- Пешком, через болота?
-- Да.
-- Но ведь вы же сами столько раз удерживали меня от
этого!
-- А теперь можете идти совершенно спокойно. Я настаиваю
на этом только потому, что уверен в вашем мужестве.
-- Хорошо, я так и сделаю.
-- И если вы хоть сколько-нибудь дорожите жизнью, не
сворачивайте с тропинки, которая ведет от Меррипит-хаус к
Гримпенской дороге, тем более что это ближайший путь к
Баскервиль-холлу.
-- Все будет исполнено в точности.
-- Вот и хорошо. А мы постараемся выехать сразу же после
завтрака, чтобы попасть в Лондон днем.
Меня очень удивила эта программа действий, хотя я помнил,
как накануне вечером Холмс предупреждал Стэплтона о своем
отъезде. Но кто бы мог подумать, что ему придет в голову ехать
вместе со мной, да еще в такое время, которое он сам считал
критическим! Впрочем, мне не оставалось ничего другого, как
беспрекословно повиноваться моему другу, и вскоре мы простились
с опечаленным баронетом, а через два часа, отослав шарабан
домой, вышли на станционную платформу в Кумби-Треси. Там нас
ждал небольшого роста мальчик.
-- Какие будут приказания, сэр?
-- Садись в поезд, Картрайт, и поезжай в Лондон. Как
только приедешь, сейчас же дай от моего имени телеграмму сэру
Генри Баскервилю. Запроси его, не нашел ли он где-нибудь мою
записную книжку, которую я потерял. Если нашел, пусть вышлет ее
заказной бандеролью на Бейкер-стрит.
-- Слушаю, сэр.
-- А сейчас узнай в станционной конторе, нет ли там чего
на мое имя.
Мальчик вскоре вернулся с телеграммой. Холмс прочитал ее и
протянул мне. Там было написано следующее:
"Телеграмму получил. Выезжаю ордером на арест. Буду пять
сорок. Лестрейд".
-- Это ответ на мою утреннюю. Лестрейд -- лучший
сыщик-профессионал, нам может понадобиться его помощь... Ну-с,
Уотсон, время у нас есть, и я думаю, что сейчас самое время
нанести визит вашей знакомой миссис Лауре Лайонс.
План кампании, составленный Холмсом, прояснялся для меня с
каждой минутой. С помощью баронета он убедит Стэплтона, что нас
нет здесь, а на самом деле мы вернемся к тому времени, когда
наша помощь будет больше всего нужна. Если сэр Генри упомянет о
телеграмме, полученной от Холмса из Лондона, это рассеет
последние подозрения Стэплтона. И я уже видел мысленно, как
наши сети все туже и туже стягиваются вокруг зубастой щуки.
Миссис Лаура Лайонс сидела у себя в рабочей комнате.
Шерлок Холмс приступил к разговору с такой прямотой и
откровенностью, что у нее широко открылись глаза от изумления.
-- Я расследую обстоятельства смерти сэра Чарльза
Баскервиля, -- начал он. -- Мой друг, доктор Уотсон, передал
мне все, что вы ему сообщили в связи с этим и о чем предпочли
умолчать.
-- О чем же я умолчала? -- дерзко спросила она.
-- Вы признались, что вызывали сэра Чарльза к калитке к
десяти часам вечера. Как мы знаем, он умер именно в тот час и
на том самом месте. Вы умолчали о связи, существующей между
этими двумя фактами.
-- Между ними не существует никакой связи.
-- В таком случае совпадение получилось поистине
поразительное. Но я думаю, что в конце концов мы эту связь
установим. Я буду с вами совершенно откровенен, миссис Лайонс.
