Глава IX. ВТОРОЙ ОТЧЕТ ДОКТОРА УОТСОНА
Дорогой Холмс!
Если первое время после приезда сюда ваш посланник не
баловал вас новостями, то признайтесь, что теперь он
наверстывает упущенное, ибо события быстро следуют одно за
другим. Свой последний отчет я закончил драматическим описанием
Бэрримора у окна пустой комнаты, а с тех пор у меня накопился
целый ворох новостей, которые, без сомнения, сильно удивят вас.
Я никак не мог предугадать, что дела примут такой оборот. За
последние двое суток обстановка, с одной стороны, значительно
прояснилась, с другой -- стала еще сложнее. Но расскажу вам все
по порядку, так, чтобы вы могли судить об этом сами.
На следующее утро после моего ночного приключения я еще
перед завтраком обследовал ту комнату, куда заходил Бэрримор.
Окно, в которое он так пристально смотрел, имеет одно
преимущество по сравнению со всеми другими окнами дома: из него
открывается самый лучший вид на болота. В просвете между двумя
деревьями они лежат как на ладони, а из других окон их почти не
видно. Следовательно, Бэрримор избрал это окно, чтобы
высмотреть кого-то или что-то на просторах торфяных болот.
Впрочем, ночь была темная, и я не знаю, на что он рассчитывал.
Потом мне пришло в голову: может быть, это какая-нибудь
любовная интрижка? Тогда все станет понятным -- и осторожность,
с какой он действовал, и страдания его жены. У человека с его
внешностью есть все данные, чтобы пленить сердце какой-нибудь
деревенской девушки, так что это предположение
небезосновательно. Вернувшись тогда к себе в комнату, я слышал,
как где-то открыли дверь. Вероятно, Бэрримор ходил на тайное
свидание. Такие мысли занимали меня все следующее утро. В
дальнейшем мои подозрения могут оказаться несостоятельными, и
все же, невзирая на это, я считаю необходимым сообщить
их вам.
Я чувствовал, что возьму на себя слишком большую
ответственность, если умолчу о событиях этой ночи, дожидаясь,
пока мотивы действий Бэрримора не станут ясными. После завтрака
мы с баронетом ушли в его кабинет, и там я рассказал ему все.
Сверх моих ожиданий, он отнесся к этому довольно спокойно.
-- Я знаю, что Бэрримор разгуливает по ночам, я давно
собираюсь поговорить с ним, -- сказал он. -- Я несколько раз
слышал его шаги в коридоре примерно в те же часы, что и вы.
-- Может быть, он каждую ночь ходит к тому окну?
-- Может быть. А если так, надо его выследить и
посмотреть, чем он там занимается. Интересно, как бы поступил в
таком случае ваш друг Холмс?
-- Уверен, что он сделал бы то же самое, -- сказал я. --
Прокрался бы за Бэрримором и узнал, что ему там понадобилось.
-- Тогда давайте сделаем это вместе.
-- Но он услышит нас!
-- Нет. Бэрримор туговат на ухо, и, во всяком случае, надо
рискнуть. Давайте ждать его у меня в комнате.
Сэр Генри с удовольствием потер руки, видимо, радуясь
малейшей возможности внести какое-то разнообразие в монотонное
течение жизни, которую ему приходится вести здесь.
Баронет уже успел снестись с архитектором, подготовлявшим
для сэра Чарльза планы перестройки, и пригласил подрядчика из
Лондона, так что в скором времени здесь надо ждать больших
перемен. Из Плимута приехали декораторы и меблировщики. Судя по
всему, наш друг размахнулся очень широко и не пожалеет ни
трудов, ни денег, чтобы восстановить былое величие своего рода.
Когда дом будет заново отделан и обставлен, для полного
завершения картины баронету потребуется только жена. Между нами
говоря, есть все основания предполагать, что за этим дело не
станет, ибо он так увлечен своей очаровательной соседкой, мисс
Стэплтон, что дальше идти некуда. Однако роман протекает не так
гладко, как следовало бы ожидать при данных обстоятельствах.
Сегодня, например, на его поверхности появилась маленькая рябь,
очень удивившая и расстроившая нашего друга.
После разговора о Бэрриморе сэр Генри надел шляпу и
собрался идти куда-то. Я, разумеется, сделал то же самое.
-- Вы со мной, Уотсон? -- спросил он, как-то странно
посмотрев на меня.
-- Это зависит от того, куда вы идете. Если на болота, то
да, -- ответил я.
-- На болота.
-- Вы же знаете, какие мне даны распоряжения. Я не хочу
мешать вам, но Холмс не велел оставлять вас одного, особенно на
болотах. Вы сами это слышали.
Сэр Генри с милой улыбкой похлопал меня по плечу.
-- Дорогой друг, -- сказал он, -- несмотря на всю свою
дальновидность, Холмс не мог предугадать во всех подробностях,
как сложится моя жизнь здесь. Вы меня понимаете? Уж кому
другому, а вам-то наверняка не захочется мешать мне. Нет,
пустите меня одного.
Посудите сами, каково было мое положение. Я растерялся, не
зная, что сказать, как поступить, а тем временем сэр Генри взял
свою палку и ушел.
Но стоило мне только немного поразмыслить, и меня начала
мучить совесть -- зачем я позволил ему уйти из-под моего
наблюдения! А что, если, вернувшись в Лондон, я должен буду
признаться вам, что мое попустительство довело нас до беды?
Меня бросило в жар при одной мысли об этом. Еще не поздно, его
можно догнать. И я сразу же отправился к Меррипит-хаус.
Я быстро шагал по дороге, не видя сэра Генри, и через
несколько минут подошел к тому месту, где начинается тропинка,
уводящая в глубь болот. Тут меня взяло сомнение в правильности
выбранного пути, и я поднялся на холм, с которого открывается
широкий вид на болота, -- тот самый холм, где была когда-то
каменоломня. Оттуда я сразу увидел баронета. Он шагал по
тропинке примерно на расстоянии четверти мили от меня, а рядом
с ним шла женщина -- не кто иная, как мисс Стэплтон. Было ясно,
что эти двое давно обо всем договорились и что сегодняшняя
встреча не случайна. Погруженные в разговор, они шли очень
медленно, и, судя по жестикуляции мисс Стэплтон, она старалась
в чем-то убелить сэра Генри, который внимательно слушал ее и
время от времени отрицательно качал головой. Я стоял среди
валунов, не зная, как мне быть. Догнать их и нарушить эту
интимную беседу немыслимо. Но в чем состоит мой долг? В том,
чтобы ни на секунду не спускать глаз с сэра Генри. Выслеживать
друга -- крайне неприятное занятие. И все же я не видел иного
выхода и решил продолжать свое наблюдение с вершины холма, а
потом для очистки совести признаться баронету во всем. Правда,
если б он вдруг оказался в опасности, я бы не смог ему помочь,
так как был слишком далеко, но согласитесь сами -- выбирать не
приходилось.
Пройдя несколько шагов, наш сэр Генри и девушка
остановились, увлеченные своим разговором, и тут мне вдруг
стало ясно, что я не единственный свидетель их встречи. Среди
валунов мелькнуло что-то зеленое. Приглядевшись, я увидел, что
это зеленый лоскут на палке, а палку несет человек, идущий по
направлению к тропинке. Это оказался Стэплтон со своим сачком
для ловли бабочек. Он был гораздо ближе к нашей парочке, чем я,
и шел прямо на нее. В эту минуту сэр Генри обнял мисс Стэплтон,
но она отвернулась, стараясь вырваться из его объятий. Он
нагнулся к ней, она заслонилась от него ладонью... А потом они
отскочили друг от друга и оглянулись назад. Виной этому был
Стэплтон, который бежал к ним со всех ног, нелепо размахивая
сачком. Он отчаянно жестикулировал и, поравнявшись с
влюбленными, в страшном волнении заметался перед ними. Я не мог
понять, что все это значит, но, по-видимому, Стэплтон в чем-то
обвинял сэра Генри, а тот оправдывался и мало-помалу начинал
выходить из себя. Девушка стояла рядом, храня высокомерное
молчание. Наконец Стэплтон круто повернулся, повелительно
махнул сестре рукой, и та, бросив нерешительный взгляд на сэра
Генри, пошла следом за братом. Порывистые жесты натуралиста
свидетельствовали о том, что его гнев пал и на девушку. Баронет
проводил их взглядом, потом повесил голову и медленно зашагал в
обратный путь.
Я так ничего и не понял из этой разыгравшейся у меня на
глазах сцены и чувствовал глубокий стыд, что был свидетелем ее
без ведома моего друга. Мне не оставалось ничего другого, как
сбежать с холма и встретить баронета внизу. Лицо у него было
красное от гнева, брови нахмурены -- человек явно не знал, что
делать, как поступить.
-- Хелло, Уотсон1 Откуда вас принесло? Неужели вы все-таки
пошли следом за мной?
Пришлось объяснить ему все: как я почувствовал, что не
могу отпустить его одного, как пошел следом за ним и оказался
свидетелем их встречи и всех последующих событий. Сэр Генри
сверкнул на меня глазами, но моя откровенность обезоружила его,
и он рассмеялся, правда невесело:
-- Уж, кажется, в такой пустыне можно было рассчитывать на
уединение, так нет! Все словно сговорились и вышли
полюбоваться, как я ухаживаю за девушкой! А ухаживание
получилось довольно неудачное. Где вы забронировали себе место?
-- Вон на том холме.
-- Значит, на галерке. А ее братец устроился в первых
рядах. Вы видели, как он на нас налетел?
-- Да, видел.
-- Вам никогда не приходило в голову, что этот субъект не
в своем уме?
-- Нет, не приходило.
-- Мне тоже. До сегодняшнего дня я считал Стэплтона самым
нормальным человеком, а теперь мне кажется, что на него надо
надеть смирительную рубашку, а может, на меня. Неужели я так уж
плох? Вы живете со мной не первую неделю, Уотсон. Будьте
откровенны. Что мне мешает стать хорошим мужем женщины, которую
я люблю?
-- По-моему, ничто не мешает.
-- К моему положению в обществе он не может придраться,
значит, дело во мне самом. Что он имеет против меня? Я в жизни
не причинил никому зла. А этот субъект даже близко меня к ней
не хочет подпускать.
-- Он так и сказал?
-- Да, и добавил кое-что сверх этого. Знаете, Уотсон, я
ведь познакомился с ней всего несколько недель назад, но мне с
первой же встречи стало ясно, что эта женщина создана для меня.
И она... она тоже... ей было хорошо со мной, я готов поклясться
в этом! Женские глаза говорят лучше слов. Но он противился
нашему сближению, и я только сегодня улучил возможность
поговорить с ней наедине. Она с радостью согласилась на это
свидание, но, как вы думаете, зачем? Чтобы говорить о нашей
любви? Нет, будь ее воля, она и меня заставила бы замолчать. У
нее одно на языке: здесь опасно, и она не успокоится до тех
пор, пока я не уеду из Баскервиль-холла.. Я сказал, что после
встречи с ней никуда отсюда не уеду, а если это так уж
необходимо, пусть уезжает вместе со мной. Одним словом, я
сделал ей предложение, но она даже не успела ответить мне,
потому что в эту минуту ее милейший братец налетел на нас как
сумасшедший. Он был весь белый от ярости, а его бесцветные
глазки буквально метали искры. Что я себе позволил! Как я смею
приставать к женщине со своими ухаживаниями, которые ничего не
вызывают у нее, кроме отвращения! Я, вероятно, воображаю, что
баронету все дозволено? Не будь он ее братом, я бы знал, как
ему ответить! Пришлось сказать только, что ничего позорного в
моих чувствах нет и что я надеюсь иметь честь назвать
когда-нибудь мисс Стэплтон своей женой. Но это ничему не
помогло, и под конец я тоже вышел из себя и погорячился, а
горячиться не следовало, принимая во внимание, что она стояла
тут же. После этого он удалился вместе с ней, как вы сами
видели, а я остался один в полном недоумении. Теперь, Уотсон,
объясните мне, что все это значит, и я ввек не забуду вам
такого одолжения!
Я прикинул мысленно и так и эдак, но, по правде сказать,
вся эта история повергла меня в не меньшее недоумение. Титул
