своей профессии как к науке. Оно особенно полезно, когда нужно
опознать труп или определить занятие преступника. Но я вижу,
что злоупотребляю вашим терпением, оседлав любимого конька.
-- Нисколько! -- горячо запротестовал я. -- Мне все это в
высшей степени интересно, особенно потому, что я своими глазами
видел практическое применение ваших знаний. Вот вы упомянули
сейчас умение наблюдать и умение делать выводы. А мне казалось,
что это -- почти одно и то же.
-- Нет, это разные вещи, -- ответил Шерлок Холмс, с
наслаждением откидываясь на мягкую спинку кресла и выпуская из
трубки толстые сизые кольца дыма. -- Вот, например, наблюдение
показало мне, что утром вы были на почте на Уигмор-стрит, а
умение логически мыслить позволило сделать вывод, что вы ходили
туда посылать телеграмму.
-- Поразительно! -- воскликнул я. -- Вы правы. Но должен
признаться, я не понимаю, как вы догадались. Я зашел на почту
случайно и не помню, чтобы кому-нибудь говорил об этом.
-- Проще простого, -- улыбнулся Шерлок Холмс моему
недоумению. -- Так просто, что и объяснять нечего. Хотя,
пожалуй, на этом примере я смог бы показать вам разницу между
умением наблюдать и умением строить умозаключения. Наблюдение
показало мне, что подошвы ваших ботинок испачканы красноватой
глиной. А у самой почты на Уигмор-стрит как раз ведутся
земляные работы. Земля вся разрыта, и войти на почту, не
испачкав ног, невозможно. Глина там особого, красноватого
цвета, какой поблизости нигде больше нет. Вот что дало
наблюдение. Остальное я вывел логическим путем.
-- А как вы узнали, что я посылал телеграмму?
-- Тоже просто. Мне известно, что утром вы не писали
никаких писем, ведь я все утро сидел напротив вас. А в открытом
ящике вашего бюро я заметил толстую пачку почтовых открыток и
целый лист марок. Для чего же тогда идти на почту, какие за
тем, чтобы послать телеграмму? Отбросьте все, что не могло
иметь места, и останется один-единственный факт, который и есть
истина.
-- Действительно, все очень просто, -- сказал я, помолчав.
-- Но случай этот, как вы сами заметили, простейший. Извините
мою назойливость, но мне хотелось бы подвергнуть ваш метод
более серьезному испытанию.
-- Я буду очень рад. Это избавит меня от лишней дозы
кокаина. Дайте мне любую задачу по вашему усмотрению.
-- Я помню, вы говорили, что когда долго пользуются вещью,
на ней обязательно остается отпечаток личности ее владельца. И
опытный глаз многое может по ней прочесть. У меня есть часы,
они попали ко мне недавно. Будьте так добры, скажите,
пожалуйста, каковы были привычки и характер их последнего
хозяина?
Я протянул ему часы, признаться, не без тайного
удовольствия, ибо, на мой взгляд, задача была неразрешима, а
мне хотелось немножко сбить спесь с моего приятеля, чей
нравоучительный и не допускающий возражений тон меня иногда
раздражал. Он подержал часы в руке, как бы взвешивая их,
внимательно рассмотрел циферблат, потом открыл крышку и стал
разглядывать механизм, сперва просто так, а потом вооружившись
сильной двояковыпуклой лупой. Я едва удержался от улыбки, когда
Холмс, щелкнув крышкой, с разочарованным видом протянул мне
часы.
-- Почти ничего нельзя сказать, -- проговорил он. -- Часы
недавно побывали у мастера. Он их тщательно почистил. Так что я
лишен возможности утверждать что-нибудь наверняка.
-- Вы правы, -- ответил я. -- Перед тем как попасть ко
мне, они действительно побывали у часовщика.
Мысленно я упрекнул моего приятеля за то, что он свою
неудачу объяснил такой неубедительной отговоркой. Интересно,
что можно прочесть по нечищенным часам?
-- Хотя я и не могу похвастаться результатами, но все-таки
я в них кое-что увидел, -- сказал он, устремив в потолок
отрешенный взгляд. -- Если я ошибусь, поправьте меня,
пожалуйста, Уотсон. Так вот, часы, по-моему, принадлежали
вашему старшему брату, а он унаследовал их от отца.
-- Вас, конечно, навели на эту мысль буквы "Г. У.",
выгравированные на крышке?
-- Именно. Ваша фамилия ведь начинается на "У", не так ли?
Часы были сделаны полстолетия назад, инициалы выгравированы
почти в то же время. Из этого я заключил, что часы принадлежали
человеку старшего поколения. Семейные драгоценности, насколько
мне известно, переходят от отца к старшему сыну. Вполне
вероятно, что вашего брата звали так же, как вашего отца. А ваш
отец, если мне не изменяет память, умер много лет назад. Стало
быть, до вас ими владел ваш брат.
-- Да, пока все правильно, -- заметил я. -- А что еще вы
увидели в этих часах?
-- Ваш брат был человек очень беспорядочный,
легкомысленный и неаккуратный. Он унаследовал приличное
состояние, перед ним было будущее. Но он все промотал, жил в
бедности, хотя порой ему и улыбалась фортуна. В конце концов он
спился и умер. Вот и все, что удалось мне извлечь из часов.
Расстроенный, я вскочил со стула и, хромая, зашагал по
комнате.
-- Это, Холмс, в высшей степени некрасиво с вашей стороны.
Вы каким-то образом проведали о судьбе моего несчастного брата,
а теперь делаете вид, что вам это стало известно каким-то чудом
только сейчас. Я никогда не поверю, что все это рассказали вам
какие-то старые часы! Это жестоко и, уж если на то пошло,
отдает шарлатанством!
-- Мой дорогой Уотсон, -- сказал мягко Холмс, -- простите
меня, ради Бога. Решая вашу задачу, я забыл, как близко она вас
касается, и не подумал, что упоминание о вашем брате будет
тяжело для вас. Но, уверяю вас, я ничего не знал о
существовании вашего брата до той минуты, пока не увидел часы.
-- Тогда объясните мне, как вы все это узнали. Ваш рассказ
о моем брате соответствует действительности до мельчайших
подробностей.
-- Счастливое совпадение. Я мог только предполагать с той
или иной степенью вероятности, но оказалось, что так все и
было.
-- Но это не просто догадка?
-- Разумеется, нет. Я никогда не гадаю. Очень дурная
привычка: действует гибельно на способность логически мыслить.
Вы поражены, потому что не видите хода моих мыслей, а мелкие
факты для вас не существуют. А ведь именно на них, как правило,
строится рассуждение. Вот, например, мой первый вывод -- что
вашему брату была несвойственна аккуратность. Если вы
внимательно рассмотрите тыльную сторону часов, то заметите, что
футляр не только в двух местах помят, ной сильно поцарапан
чем-то твердым, например, ключом или монетами, которые ваш брат
носил в одном кармане с часами. Ясно, что не надо быть семи
пядей во лбу, чтобы предположить, что человек, обращающийся с
часами, стоящими пятьдесят гиней, таким беспардонным образом,
аккуратностью не отличается. Нетрудно также сообразить, что
если человек получил по наследству такие дорогие часы, то,
значит, и само наследство было не маленькое.
Я кивнул, чтобы показать, что слушаю его со вниманием.
-- В английском ломбарде, когда берут в залог часы, номер
квитанции обычно наносят иглой на внутреннюю сторону крышки.
Это гораздо удобнее всяких ярлыков. Нет опасности, что ярлык
потеряется или что его подменят. На этих часах я разглядел при
помощи лупы не менее четырех таких номеров. Вывод -- ваш брат
часто оказывался на мели. Второй вывод -- время от времени ему
удавалось поправить свои дела, иначе он не смог бы выкупить
заложенные часы. Наконец, взгляните на нижнюю крышку, в которой
отверстие для ключа. Смотрите, сколько царапин, это следы
ключа, которым не сразу попадают в отверстие. У человека
непьющего таких царапин на часах не бывает. У пьяниц они есть
всегда. Ваш брат заводил часы поздно вечером, и вон сколько
отметин оставила его нетвердая рука. Что же во всем этом
чудесного и таинственного?
-- Да, теперь и я вижу, что все очень просто. И сожалею,
что был несправедлив. Я должен был больше доверять вашим
исключительным способностям. Можно мне задать один вопрос: есть
ли у вас сейчас на руках какое-нибудь интересное дело?
-- Нет. Отсюда и кокаин. Я не могу жить без напряженной
умственной работы. Исчезает цель жизни. Посмотрите в окно. Как
уныл, отвратителен и безнадежен мир! Посмотрите, как желтый
туман клубится по улице, обволакивая грязно-коричневые дома.
Что может быть более прозаично и грубо материально? Какая
польза от исключительных способностей, доктор, если нет
возможности применять их? Преступление скучно, существование
скучно, ничего не осталось на земле, кроме скуки.
Я открыл было рот, чтобы возразить на его тираду, но в
дверь громко постучали, и в комнату вошла хозяйка, неся на
медном подносе визитную карточку.
-- Вас спрашивает молодая девушка, сэр, -- обратилась
хозяйка к моему другу.
-- Мисс Мэри Морстен, -- ответил он. -- Хм, это имя мне
незнакомо. Пригласите, пожалуйста, мисс Морстен войти, миссис
Хадсон. Не уходите, доктор. Я хочу, чтобы вы остались.
ГЛАВА II. МЫ ЗНАКОМИМСЯ С ДЕЛОМ
Мисс Морстен вошла в комнату легким, уверенным шагом,
держась спокойно и непринужденно. Это была совсем молодая
девушка, блондинка, хрупкая, изящная, одетая с безупречным
вкусом и в безупречно чистых перчатках. Но в ее одежде была
заметна та скромность, если не простота, которая наводит на
мысль о стесненных обстоятельствах. На ней было платье из
темно-серой шерсти, без всякой отделки, и маленькая шляпка того
же серого тона, которую слегка оживляло белое перышко сбоку.
Лицо ее было бледно, а черты не отличались правильностью, но
зато выражение этого лица было милое и располагающее, а большие
синие глаза светились одухотворенностью и добротой. На своем
веку я встречал женщин трех континентов, но никогда не
доводилось мне видеть лица, которое так ясно свидетельствовало
бы о благородстве и отзывчивости души. Когда мисс Морстен
садилась на стул, который Холмс предложил ей, я заметил, что
руки и губы ее дрожат, видимо, от сильного внутреннего
волнения.
-- Я пришла именно к вам, мистер Холмс, -- начала наша
гостья, -- потому что это вы помогли моей хозяйке миссис Сесил
Форрестер распутать одну семейную историю. Она до сих пор не
может забыть вашу доброту и ваш ум.
-- Миссис Сесил Форрестер? -- повторил задумчиво Холмс. --
Помню, что мне действительно удалось немного помочь ей. Случай,
однако, был весьма простой.
-- Миссис Форрестер о нем другого мнения. Но зато о деле,
которое привело меня к вам, вы этого не скажете. Трудно
вообразить себе ситуацию более странную и необъяснимую, чем та,
в которой я очутилась.
Холмс потер руки, и глаза у него заблестели. Он подался
вперед на своем кресле, его резко очерченные, ястребиные черты
приняли выражение самого напряженного внимания.
-- Изложите ваше дело, -- сказал он сухим, деловым тоном.
Я почувствовал себя неловко и, поднимаясь со стула,
сказал:
-- С вашего позволения, я покину вас?
К моему удивлению, мисс Морстен остановила меня, подняв
затянутую в перчатку руку.
-- Если ваш друг останется, -- сказала она, -- он окажет
мне неоценимую услугу.
Я опять сел, мисс Морстен продолжала:
-- Вкратце дело состоит в следующем. Мой отец служил
офицером в одном полку в Индии. Когда я была совсем маленькой,
он отправил меня в Англию. Мать моя умерла, родственников в
Англии у нас не было, и отец поместил меня в один из лучших
частных пансионов в Эдинбурге. Там я воспитывалась до
семнадцати лет. В 1878 году мой отец, бывший в то время старшим
