сказал мой приятель. -- Он и Лестрейд выделяются среди прочих
ничтожеств. Оба расторопны и энергичны, хотя банальны до ужаса.
Друг с другом они на ножах. Они ревнивы к славе, как
профессиональные красавицы. Будет потеха, если оба нападут на
след.
Удивительно неторопливо журчала его речь!
-- Но ведь, наверное, нельзя терять ни секунды, --
встревожился я. -- Пойти позвать кэб?
-- А я не уверен, поеду я или нет. Я же лентяй, каких свет
не видел, то есть, конечно, когда на меня нападет лень, а
вообще-то могу быть и проворным.
-- Вы же мечтали о таком случае!
-- Дорогой мой, да что мне за смысл? Предположим, я
распутаю это дело -- ведь все равно Грегсон, Лестрейд и
компания прикарманят всю славу. Такова участь лица
неофициального.
-- Но он просит у вас помощи.
-- Да. Он знает, что до меня ему далеко, и сам мне это
говорил, но скорее отрежет себе язык, чем признается кому-то
третьему. Впрочем, пожалуй, давайте поедем и посмотрим.
Возьмусь за дело на свой риск. По крайней мере посмеюсь над
ними, если ничего другого мне не останется. Пошли!
Он засуетился и бросился за своим пальто: приступ энергии
сменил апатию.
-- Берите шляпу, -- велел он.
-- Хотите, чтобы я поехал с вами?
-- Да, если вам больше нечего делать.
Через минуту мы оба сидели в кэбе, мчавшем нас к
Брикстон-роуд.
Стояло пасмурное, туманное утро, над крышами повисла
коричневатая дымка, казавшаяся отражением грязно-серых улиц
внизу. Мой спутник был в отличном настроении, без умолку болтал
о кремонских скрипках и о разнице между скрипками Страдивариуса
и Амати. Я помалкивал; унылая погода и предстоявшее нам
грустное зрелище угнетали меня.
-- Вы как будто совсем не думаете об этом деле, ---
прервал я наконец его музыкальные рассуждения.
-- У меня еще нет фактов, -- ответил он. -- Строить
предположения, не зная всех обстоятельств дела, -- крупнейшая
ошибка. Это может повлиять на дальнейший ход рассуждений.
-- Скоро вы получите ваши факты, -- сказал я, указывая
пальцем. -- Вот Брикстон-роуд, а это, если не ошибаюсь, тот
самый дом.
-- Правильно. Стойте, кучер, стойте!
Мы не доехали ярдов сто, но по настоянию Холмса вышли из
кэба и к дому подошли пешком.
Дом No 3 в тупике, носившем название "Лористон-Гарденс",
выглядел зловеще, словно затаил в себе угрозу.
Это был один из четырех домов, стоявших немного поодаль от
улицыы; два дома были обитаемы и два пусты. Номер 3 смотрел на
улицу тремя рядами тусклых окон; то здесь, то там на мутном
темном стекле, как бельмо на глазу, выделялась надпись "Сдается
внаем". Перед каждым домом был разбит маленький палисадник,
отделявший его от улицы, -- несколько деревцев над редкими и
чахлыми кустами; по палисаднику шла узкая желтоватая дорожка,
судя по виду, представлявшая собою смесь глины и песка. Ночью
прошел дождь, и всюду стояли лужи. Вдоль улицы тянулся
кирпичный забор в три фута высотой, с деревянной решеткой
наверху; к забору прислонился дюжий констебль, окруженный
небольшой кучкой зевак, которые вытягивали шеи в тщетной
надежде хоть мельком увидеть, что происходит за забором.
Мне думалось, что Шерлок Холмс поспешит войти в дом и
сразу же займется расследованием. Ничего похожего. Казалось,
это вовсе не входило в его намерения. С беспечностью, которая
при таких обстоятельствах граничила с позерством, он прошелся
взад и вперед по тротуару, рассеянно поглядывая на небоо, на
землю, на дома напротив и на решетку забора. Закончив осмотр,
он медленно зашагал по дорожке, вернее, по траве, сбоку
дорожки, и стал пристально разглядывать землю. Дважды он
останавливался; один раз я заметил на лице его улыбку и услышал
довольное хмыканье. На мокрой глинистой земле было много
следов, но ведь ее уже основательно истоптали полицейские, и я
недоумевал, что еще надеется обнаружить там Холмс. Однако я
успел убедиться в его необычайной проницательности и не
сомневался, что он может увидеть много, такого, что недоступно
мне.
В дверях дома нас встретил высокий, белолицый человек с
льняными волосами и с записной книжкой в руке. Он бросился к
нам и с чувством пожал руку моему спутнику.
-- Как хорошо, что вы приехали!.. -- сказал он. -- Никто
ничего не трогал, я все оставил, как было.
-- Кроме этого, -- ответил Холмс, указывая на дорожку. --
Стадо буйволов, и то не оставило бы после себя такое месиво!
Но, разумеется, вы обследовали дорожку, прежде чем дали ее так
истоптать?
-- У меня было много дела в доме, -- уклончиво ответил
сыщик. -- Мой коллега, мистер Лестрейд, тоже здесь. Я
понадеялся, что он проследит за этим.
Холмс бросил на меня взгляд и саркастически поднял брови.
-- Ну, после таких мастеров своего дела, как вы и
Лестрейд, мне, пожалуй, тут нечего делать, -- сказал он.
Грегсон самодовольно потер руки.
-- Да уж, кажется, сделали все, что можно. Впрочем, дело
заковыристое, а я знаю, что вы такие любите.
-- Вы сюда подъехали в кэбе?
-- Нет, пришел пешком, сэр.
-- А Лестрейд?
-- Тоже, сэр.
-- Ну, тогда пойдемте, посмотрим комнату, -- совсем уж
непоследовательно заключил Холмс и вошел в дом. Грегсон,
удивленно подняв брови, поспешил за ним.
Небольшой коридор с давно не метенным дощатым полом вел в
кухню и другие службы. Справа и слева были две двери. Одну из
них, видимо, уже несколько месяцев не открывали; другая вела в
столовую, где и было совершено загадочное убийство. Холмс вошел
в столовую, я последовал за ним с тем гнетущим чувством,
которое вселяет в нас присутствие смерти.
Большая квадратная комната казалась еще больше оттого, что
в ней не было никакой мебели. Яркие безвкусные обои были
покрыты пятнами плесени, а кое-где отстали и свисали
лохмотьями, обнажая желтую штукатурку. Прямо против двери стоял
аляповатый камин с полкой, отделанной под белый мрамор; на краю
полки был прилеплен огарок красной восковой свечки. В неверном,
тусклом свете, пробивавшемся сквозь грязные стекла
единственного окна, все вокруг казалось мертвенно-серым, чему
немало способствовал толстый слой пыли на полу.
Все эти подробности я заметил уже после. В первые минуты я
смотрел только на одинокую страшную фигуру, распростертую на
голом полу, на пустые, незрячие глаза, устремленные в потолок.
Это был человек лет сорока трех-четырех, среднего роста,
широкоплечий, с жесткими, кудрявыми черными волосами и
коротенькой, торчащей вверх бородкой. На нем был сюртук и жилет
из плотного сукна, светлые брюки и рубашка безукоризненной
белизны. Рядом валялся вылощенный цилиндр. Руки убитого были
раскинуты, пальцы сжаты в кулаки, ноги скрючены, словно в
мучительной агонии. На лице застыло выражение ужаса и, как мне
показалось, ненависти -- такого выражения я никогда еще не
видел на человеческом лице. Страшная, злобная гримаса, низкий
лоб, приплюснутый нос и выступающая вперед челюсть придавали
мертвому сходство с гориллой, которое еще больше усиливала его
неестественная вывернутая поза. Я видел смерть в разных ее
видах, но никогда еще она не казалась мне такой страшной, как
сейчас, в этой полутемной, мрачной комнате близ одной из
главных магистралей лондонского предместья.
Щуплый, похожий на хорька Лестрейд стоял у двери. Он
поздоровался с Холмсом и со мной.
-- Этот случай наделает много шуму, сэр, -- заметил он. --
Такого мне еще не встречалось, а ведь я человек бывалый.
-- И нет никакого ключа к этой тайне, -- сказал Грегсон.
-- Никакого, -- подхватил Лестрейд.
Шерлок Холмс подошел к трупу и, опустившись на колени,
принялся тщательно разглядывать его.
-- Вы уверены, что на нем нет ран? -- спросил он, указывая
на брызги крови вокруг тела.
-- Безусловно! -- ответили оба.
-- Значит, это кровь кого-то другого -- вероятно, убийцы,
если тут было убийство. Это мне напоминает обстоятельства
смерти Ван Янсена в Утрехте, в тридцать четвертом году. Помните
это дело, Грегсон?
-- Нет, сэр.
-- Прочтите, право, стоит прочесть. Да, ничто не ново под
луной. Все уже бывало прежде.
Его чуткие пальцы в это время беспрерывно летали по
мертвому телу, ощупывали, нажимали, расстегивали, исследовали,
а в глазах стояло то же отсутствующее выражение, которое я
видел уже не раз. Осмотр произошел так быстро, что вряд ли
кто-либо понял, как тщательно он был сделан. Наконец Холмс
понюхал губы трупа, потом взглянул на подметки его лакированных
ботинок.
-- Его не сдвигали с места? -- спросил он.
-- Нет, только осматривали.
-- Можно отправить в морг, -- сказал Холмс. -- Больше в
нем нет надобности.
Четыре человека с носилками стояли наготове. Грегсон
позвал их, они положили труп на носилки и понесли. Когда его
поднимали, на пол упало и покатилось кольцо. Лестрейд схватил
его и стал рассматривать.
-- Здесь была женщина! -- удивленно воскликнул он. -- Это
женское обручальное кольцо...
Он положил его на ладонь и протянул нам. Обступив
Лестрейда, мы тоже уставились на кольцо. Несомненно, этот
гладкий золотой ободок когда-то украшал палец новобрачной.
-- Дело осложняется, -- сказал Грегсон. -- А оно, ей-Богу,
и без того головоломное.
-- А вы уверены, что это не упрощает его? -- возразил
Холмс. -- Но довольно любоваться кольцом, это нам не поможет.
Что вы нашли в карманах?
-- Все тут. -- Грегсон, выйдя в переднюю, указал на кучку
предметов, разложенных на нижней ступеньке лестницы. -- Золотые
часы фирмы Баро, Лондон, No 97163. Золотая цепочка, очень
тяжелая и массивная. Золотое кольцо с масонской эмблемой.
Золотая булавка -- голова бульдога с рубиновыми глазами.
Бумажник русской кожи для визитных карточек и карточки, на них
написано: Енох Дж. Дреббер, Кливленд -- это соответствует
меткам на белье -- Е. Д. Д. Кошелька нет, но в карманах
оказалось семь фунтов тринадцать шиллингов. Карманное издание
"Декамерона" Боккаччо с надписью "Джозеф Стэнджерсон" на
форзаце. Два письма -- одно адресовано Е. Дж. Дребберу, другое
-- Джозефу Стэнджерсону.
-- Адрес какой ?
-- Стрэнд, Американская биржа, до востребования. Оба
письма от пароходной компании "Гийон" и касаются отплытия их
пароходов из Ливерпуля. Ясно, что этот несчастный собирался
вернуться в Нью-Йорк.
-- Вы начали разыскивать этого Стэнджерсона?
-- Сразу же, сэр. Я разослал объявления во все газеты, а
один из моих людей поехал на американскую биржу, но еще не
вернулся.
-- А Кливленд вы запросили?
-- Утром послали телеграмму.
-- Какую?
-- Мы просто сообщили, что произошло, и просили дать
сведения.
-- А вы не просили сообщить подробнее относительно
чего-нибудь такого, что показалось вам особенно важным?
-- Я спросил насчет Стэнджерсона.
-- И больше ни о чем? Нет ли здесь, по-вашему, каких-либо
особых обстоятельств в жизни Дреббера, которые необходимо
выяснить?
-- Я спросил обо всем, что считал нужным, -- обиженным
тоном ответил Грегсон.
Шерлок Холмс усмехнулся про себя и хотел было что-то
сказать, как вдруг перед нами возник Лестрейд, который остался
в комнате, когда мы вышли в переднюю. Он пыжился от
самодовольства и потирал руки.
-- Мистер Грегсон, я только что сделал открытие величайшей
важности! -- объявил он. -- Не догадайся я тщательно осмотреть
стены, мы ничего бы и не узнали!
