искусственную челюсть и швырять ею в жену, что, согласитесь,
едва ли придет в голову среднему новеллисту. Возьмите понюшку
табаку, доктор, и признайтесь, что я положил вас на обе лопатки
с вашим примером.
Он протянул мне старинную золотую табакерку с большим
аметистом на крышке. Великолепие этой вещицы настолько не
вязалось с простыми и скромными привычками моего друга, что я
не мог удержаться от замечания по этому поводу.
-- Да, я совсем забыл, что мы с вами уже несколько недель
не виделись, -- сказал он. -- Это небольшой сувенир от короля
Богемии в благодарность за мою помощь в деле с письмами Ирен
Адлер.
-- А кольцо? -- спросил я, взглянув на великолепный
бриллиант, блестевший у него на пальце.
-- Подарок голландской королевской фамилии; но это дело
настолько деликатное, что я не имею права довериться даже вам,
хотя вы любезно взяли на себя труд описать некоторые из моих
скромных достижений.
-- А сейчас у вас есть на руках какие-нибудь дела? -- с
интересом спросил я.
-- Штук десять -- двенадцать, но ни одного интересного. То
есть все они по-своему важные, но для меня интереса не
представляют. Видите ли, я обнаружил, что именно незначительные
дела дают простор для наблюдений, для тонкого анализа причин и
следствий, которые единственно и составляют всю прелесть
расследования. Крупные преступления, как правило, очень просты,
ибо мотивы серьезных преступлений большею частью очевидны. А
среди этих дел ничего интересного нет, если не считать одной
весьма запутанной истории, происшедшей в Марселе. Не исключено,
однако, что не пройдет и нескольких минут, как у меня будет
дело позанятнее, ибо, мне кажется, я вижу одну из моих
клиенток.
Говоря это, он встал с кресла и, подойдя к окну, смотрел
на тихую, серую лондонскую улицу. Взглянув через его плечо, я
увидел на противоположной стороне крупную женщину в тяжелом
меховом боа, с большим мохнатым красным пером на кокетливо
сдвинутой набок широкополой шляпе. Из-под этих пышных доспехов
она нерешительно поглядывала на наши окна, то и дело порываясь
вперед и нервно теребя застежку перчатки.
Внезапно, как пловец, бросающийся в воду, она кинулась
через улицу, и мы услышали резкий звонок.
-- Знакомые симптомы, -- сказал Холмс, швыряя в камин
окурок. -- Нерешительность, у дверей всегда свидетельствует о
сердечных делах. Она хочет попросить совета, но боится: дело,
очевидно, слишком щекотливое. Но и здесь бывают разные оттенки.
Если женщину глубоко оскорбили, она уже не колеблется и, как
правило, обрывает звонок. В данном случае тоже можно
предположить любовную историю, однако эта девица не столько
рассержена, сколько встревожена или огорчена. А вот и она.
Сейчас все наши сомнения будут разрешены.
В эту минуту в дверь постучали, и мальчик в форменной
куртке с пуговицами доложил о прибытии мисс Мэри Сазерлэнд,
между тем как сама эта дама возвышалась позади его маленькой
черней фигурки, словно торговый корабль в полной оснастке,
идущий вслед за крохотным лоцманским ботом. Шерлок Холмс
приветствовал гостью с присущей ему непринужденной учтивостью,
затем закрыл дверь и, усадив ее в кресло, оглядел пристальным и
вместе с тем характерным для него рассеянным взглядом.
-- Вы не находите, -- сказал он, -- что при вашей
близорукости утомительно так много писать на машинке?
-- Вначале я уставала, но теперь печатаю слепым методом,
-- ответила она. Затем, вдруг вникнув в смысл его слов, она
вздрогнула и со страхом взглянула на Холмса. На ее широком
добродушном лице выразилось крайнее изумление.
-- Вы меня знаете, мистер Холмс? -- воскликнула она. --
Иначе откуда вам все это известно?
-- Неважно, -- засмеялся Холмс. -- Все знать -- моя
профессия. Быть может, я приучился видеть то, чего другие не
замечают. В противном случае, зачем вам было бы приходить ко
мне за советом?
-- Я пришла потому, что слышала о вас от миссис Этеридж,
мужа которой вы так быстро отыскали, когда все, и даже полиция,
считали его погибшим. О, мистер Холмс, если бы вы так же
помогли и мне! Я не богата, но все же имею ренту в сто фунтов в
год и, кроме того, зарабатываю перепиской на машинке, и я
готова отдать все, только бы узнать, что сталось с мистером
Госмером Эйнджелом.
-- Почему вы так торопились бежать ко мне за советом? --
спросил Шерлок Холмс, сложив кончики пальцев и глядя в потолок.
На простоватой физиономии мисс Мэри Сазерлэнд снова
появился испуг.
-- Да, я действительно прямо-таки вылетела из дома, --
сказала она. -- Меня разозлило равнодушие, с каким мистер
Уиндибенк, то есть мой отец, отнесся к этому делу. Он не хотел
идти ни в полицию, ни к вам, ничего не желает делать, только
знает твердить, что ничего страшного не случилось, вот я и не
вытерпела, кое-как оделась и прямо к вам.
-- Ваш отец? -- спросил Холмс. -- Скорее, ваш отчим. Ведь
у вас разные фамилии.
-- Да, отчим. Я называю его отцом, хотя это смешно -- он
всего на пять лет и два месяца старше меня.
-- А ваша матушка жива?
-- О да, мама жива и здорова. Не очень-то я была довольна,
когда она вышла замуж, и так скоро после смерти папы, причем он
лет на пятнадцать ее моложе. У папы была паяльная мастерская на
Тоттенхем-Корт-роуд -- прибыльное дельце, и мама продолжала
вести его с помощью старшего мастера мистера Харди. Но мистер
Уиндибенк заставил ее продать мастерскую: ему, видите ли, не к
лицу, -- он коммивояжер по продаже вин. Они получили четыре
тысячи семьсот фунтов вместе с процентами, хотя отец, будь он в
живых, выручил бы гораздо больше.
Я думал, что Шерлоку Холмсу надоест этот бессвязный
рассказ, но он, напротив, слушал с величайшим вниманием.
-- И ваш личный доход идет с этой суммы? -- спросил он.
-- О нет, сэр! У меня свое состояние, мне оставил
наследство дядя Нэд из Окленда. Капитал в новозеландских
бумагах, четыре с половиной процента годовых. Всего две с
половиною тысячи фунтов, но я могу получать только проценты.
-- Все это очень интересно, -- сказал Холмс. -- Получая
сто фунтов в год и прирабатывая сверх того, вы, конечно, имеете
возможность путешествовать и позволять себе другие развлечения.
Я считаю, что на доход в шестьдесят фунтов одинокая дама может
жить вполне безбедно.
-- Я могла бы обойтись меньшим, мистер Холмс, но вы ведь
сами понимаете, что я не хочу быть обузой дома и, пока живу с
ними, отдаю деньги в семью. Разумеется, это только временно.
Мистер Уиндибенк каждый квартал получает мои проценты и отдает
их маме, а я отлично живу перепиской на машинке. Два пенса за
страницу, и частенько мне удается писать по пятнадцать --
двадцать страниц в день.
-- Вы очень ясно обрисовали мне все обстоятельства, --
сказал Холмс. -- Позвольте представить вам моего друга, доктора
Уотсона; при нем вы можете говорить откровенно, как наедине со
мною. А теперь, будьте любезны, расскажите подробно о ваших
отношениях с мистером Госмером Эйнджелом.
Мисс Сазерлэнд покраснела и стала нервно теребить край
своего жакета.
-- Я познакомилась с ним на балу газопроводчиков. Папе
всегда присылали билеты, а теперь они вспомнили о нас и
прислали билеты маме. Мистер Уиндибенк не хотел, чтобы мы шли
на бал. Он не хочет, чтобы мы где-нибудь бывали. А когда я
завожу речь о каком-нибудь пикнике воскресной школы, он
приходит в бешенство. Но на этот раз я решила пойти во что бы
то ни стало, потому что какое он имеет право не пускать меня?
Незачем водить компанию с подобными людьми, говорит он, а ведь
там собираются все папины друзья. И еще он сказал, будто мне не
в чем идти, когда у меня есть совсем еще не надеванное красное
бархатное платье. Больше возражать ему было нечего, и он уехал
во Францию по делам фирмы, а мы с мамой и мистером Харди, нашим
бывшим мастером, пошли на бал. Там я и познакомилась с мистером
Госмером Эйнджелом.
-- Полагаю, что, вернувшись из Франции, мистер Уиндибенк
был очень недоволен тем, что вы пошли на бал? -- спросил Холмс.
-- Нет, он ничуть не рассердился. Он засмеялся, пожал
плечами и сказал: что женщине ни запрети, она все равно сделает
посвоему.
-- Понимаю. Значит, на балу газопроводчиков вы и
познакомились с джентльменом по имени Госмер Эйнджел?
-- Да, сэр. Я познакомилась с ним в тот вечер, а на
следующий день он пришел справиться, благополучно ли мы
добрались до дому, и после этого мы, то есть я два раза была с
ним на прогулке, а затем вернулся отец, и мистер Госмер Эйнджел
уже не мог нас навещать.
-- Не мог? Почему?
-- Видите ли, отец не любит гостей и вечно твердит, что
женщина должна довольствоваться своим семейным кругом. А я на
это говорила маме: да, женщина должна иметь свой собственный
круг, но у меня-то его пока что нет!
-- Ну, а мистер Госмер Эйнджел? Он не делал попыток с вами
увидеться?
-- Через неделю отец снова собирался во Францию, и Госмер
написал мне, что до отъезда отца нам лучше не встречаться. Он
предложил мне пока переписываться и писал каждый день. Утром я
сама брала письма из ящика, и отец ничего не знал.
-- К тому времени вы уже обручились с этим джентльменом?
-- Да, мистер Холмс. Мы обручились сразу после первой же
прогулки. Госмер... мистер Эйнджел... служит кассиром в конторе
на Леднхолл-стрит и...
-- В какой конторе?
-- В том-то и беда, мистер Холмс, что я не знаю.
-- А где он живет?
-- Он сказал, что ночует в конторе.
-- И вы не знаете его адреса?
-- Нет, я знаю только, что контора на Леднхолл-стрит.
-- Куда же вы адресовали ваши письма?
-- В почтовое отделение Леднхолл-стрит, до востребования.
Он сказал, что на адрес конторы писать не надо, сослуживцы
будут смеяться над ним, если узнают, что письма от дамы. Тогда
я предложила писать свои письма на машинке, как он и сам делал,
а он не захотел. Сказал, что письма, написанные моей
собственной рукой, дороги ему, а когда они напечатаны, ему
кажется, что между нами что-то чужое. Видите, мистер Холмс, как
он меня любил и как был внимателен к мелочам.
-- Это кое о чем говорит. Я всегда придерживался мнения,
что мелочи существеннее всего, -- сказал Холмс. -- Может быть,
вы припомните еще какие-нибудь мелочи, касающиеся мистера
Госмера Эйнджела?
-- Он был очень застенчив, мистер Холмс. Он охотнее гулял
со мною вечером, чем днем, не любил привлекать к себе внимание.
Он был очень сдержан и учтив. Даже голос у него был
тихий-тихий. Он рассказывал, что в детстве часто болел ангиной
и воспалением гланд и у него ослабли голосовые связки, потому
он и говорил шепотом. Он хорошо одевался, очень аккуратно, хотя
и просто, а вот глаза у него были слабые, как у меня, и поэтому
он носил темные очки.
-- Ну, а что произошло, когда ваш отчим, мистер Уиндибенк,
опять уехал во Францию?
-- Мистер Госмер Эйнджел пришел к нам и предложил мне
обвенчаться, пока не вернулся отец. Он был необычайно
взволнован и заставил меня поклясться на Библии, что я всегда и
во всем буду ему верна. Мама сказала, что он правильно сделал,
-- это, мол, служит доказательством его любви. Мама с самого
начала очень хорошо к нему относилась, он ей нравился даже
больше, чем мне. Потом решили, что лучше отпраздновать свадьбу
еще до конца недели. Я им говорю, как же без отца, а они оба
стали твердить, чтоб я об этом не думала, что отцу можно
сообщить и после, а мама сказала, что берется все уладить сама.
Мне это не очень понравилось, мистер Холмс. Конечно, смешно
