такими горячими, точно она была в жару. Я посмотрел ей в глаза
и все там прочел. Она могла ничего не говорить, да и я тоже. Я
нахмурился и отдернул руку. Она молча постояла рядом со мной,
потом подняла руку и похлопала меня по плечу. "Верный старый
Джим!" -- сказала она и с легким смешком, словно издеваясь надо
мной, выбежала из комнаты.
И вот с этого времени Сара возненавидела меня всей душой,
а она такая женщина, которая умеет ненавидеть. Я был дурак, что
позволил ей остаться у нас, -- пьяный дурак, но я ни слова не
сказал Мэри, потому что это ее огорчило бы. Все шло почти как
прежде, но через некоторое время я начал замечать, что Мэри как
будто изменилась. Она всегда была такой доверчивой и
простодушной, а теперь стала странная и подозрительная и все
допытывалась, где я бываю, и что делаю, и от кого получаю
письма, и что у меня в карманах, прочие такие глупости. С
каждым днем она становилась все чуднее и раздражительнее, и мы
то и дело ссорились из-за пустяков. Я не знал, что и думать.
Сара теперь избегала меня, но с Мэри они были просто
неразлучны. Сейчас-то я понимаю, как она интриговала и
настраивала мою жену против меня, но в то время я был слеп, как
крот. Потом я снова запил, но этого бы не было, если бы Мэри
оставалась прежней. Теперь у нее появилась причина чувствовать
ко мне отвращение, и пропасть между нами стала увеличиваться. А
потом появился этот Алек Фэрберн, и все покатилось к чертям.
Сперва он пришел в мой дом из-за Сары, но скоро стал
ходить уже к нам, -- он умел расположить к себе человека и без
труда всюду заводил друзей. Лихой был малый, развязный, такой
щеголеватый, кудрявый; объехал полсвета и умел рассказать о
том, что повидал. Я не спорю, в компании он был парень что надо
и для матроса на редкость учтив: видно, было время, когда он
больше торчал на мостике, чем на баке. Он то и дело забегал к
нам, и за весь этот месяц мне ни разу не пришло в голову, что
его мягкость и обходительность могут довести до беды. Наконец
кое-что показалось мне подозрительным, и с той поры я уже не
знал покоя.
Это была просто мелочь. Я неожиданно вошел в гостиную и,
переступая через порог, заметил радость на лице жены. Но когда
она увидела, кто идет, оживление исчезло с ее лица, и она
отвернулась с разочарованным видом. Этого было для меня
достаточно. Мои шаги она могла спутать только с шагами Алека
Фэрберна. Попадись он мне тогда, я бы его убил на месте, потому
что я всегда теряю голову, когда выхожу из себя. Мэри увидела
дьявольский огонь в моих глазах, бросилась ко мне, схватила
меня за рукав и кричит: "Не надо, Джим, не надо!" "Где Сара?"
-- спросил я. "На кухне", -- ответила она. "Сара, -- сказал я,
входя в кухню, -- чтоб ноги этого человека здесь больше не
было". "Почему?" -- спросила она. "Потому что я так сказал".
"Вот как! -- сказала она. -- Если мои друзья недостаточно
хороши для этого дома, тогда и я для него недостаточно хороша".
"Ты можешь делать что хочешь, -- сказал я, -- но если Фэрберн
покажется здесь снова, я пришлю тебе его ухо в подарок".
Наверное, мое лицо испугало ее, потому что она не ответила ни
слова и в тот же вечер от нас уехала.
Я не знаю, от одной ли злости она делала все это или
думала поссорить меня с женой, подбивая ее на измену. Во всяком
случае, она сняла дом через две улицы от нас и стала сдавать
комнаты морякам. Фэрберн обычно жил там, и Мэри ходила туда
пить чай со своей сестрой и с ним. Часто она там бывала или
нет, я не знаю, но однажды я выследил ее, и, когда я ломился в
дверь, Фэрберн удрал, как подлый трус, перепрыгнув через заднюю
стену сада. Я пригрозил жене, что убью ее, если еще раз увижу
их вместе, и повел ее домой, а она всхлипывала, дрожала и
бледная была, как бумага. Между нами теперь не оставалось уже и
следа любви. Я видел, что она ненавидит меня и боится, и, когда
от этой мысли я снова принимался пить, она вдобавок презирала
меня.
Тем временем Сара убедилась, что в Ливерпуле ей не
заработать на жизнь, и уехала, как я понял, к своей сестре в
Кройдон, а у нас дома все продолжалось по-старому. И вот
наступила последняя неделя когда случилась эта беда и пришла
моя погибель.
Дело было так. Мы ушли на "Майском дне" в семидневный
рейс, но большая бочка с грузом отвязалась и пробила переборку,
так что нам пришлось вернуться в порт на двенадцать часов. Я
сошел на берег и отправился домой, думая, каким сюрпризом это
будет для моей жены, и надеясь, что, может, она обрадуется,
увидев меня так скоро. С этой мыслью я повернул на нашу улицу,
и тут мимо меня проехал кэб, в котором сидела она рядом с
Фэрберном; оба они болтали, и смеялись и даже не думали обо
мне, а я стоял и глядел на них с тротуара.
Правду вам говорю, даю слово, с той минуты я был сам не
свой, и как вспомню -- все это кажется мне туманным сном.
Последнее время я много пил и от всего вместе совсем свихнулся.
В голове моей и сейчас что-то стучит, как клепальный молоток,
но в то утро у меня в ушах шумела и гудела целая Ниагара.
Я погнался за кэбом. В руке у меня была тяжелая дубовая
палка, и говорю вам: я сразу потерял голову. Но пока я бежал, я
решил быть похитрее и немного отстал, чтобы видеть их, но
самому не попадаться им на глаза. Вскоре они остановились у
вокзала. Возле кассы была большая толпа, так что я подошел к
ним совсем близко, но они меня не видели. Они взяли билеты до
Нью-Брайтона. Я тоже, только сел на три вагона дальше. Когда мы
приехали, они пошли по набережной, а я -- в какой-нибудь сотне
ярдов следом за ними. Наконец я увидел, что они берут лодку и
собираются ехать кататься, потому что день был очень жаркий, и
они, конечно, решили, что на воде будет прохладнее.
Теперь их словно отдали мне в руки. Стояла легкая дымка, и
видимость не превышала нескольких сот ярдов. Я тоже взял лодку
и поплыл за ними. Я смутно видел их впереди, но они шли почти с
такой же скоростью, как я, и успели, должно быть, отъехать от
берега на добрую милю, прежде чем я догнал их. Дымка окружала
нас, словно завеса. О Господи, я не забуду, какие у них стали
лица, когда они увидели, кто был в лодке, которая к ним
приближалась. Она вскрикнула не своим голосом. А он стал
ругаться, как сумасшедший, и тыкать в меня веслом: должно быть,
в моих глазах он увидел смерть. Я увернулся и нанес ему удар
палкой -- голова его раскололась, как яйцо. Ее я, может быть, и
пощадил бы, несмотря на все мое безумие, но она обвила его
руками, заплакала и стала звать его "Алек". Я ударил еще раз, и
она упала рядом с ним. Я был как дикий зверь, почуявший кровь.
Если бы Сара была там, клянусь Богом, и она бы пошла за ними. Я
вытащил нож и... ну ладно, хватит. Мне доставляло какую-то
жестокую радость думать, что почувствует Сара, когда получит
это и увидит, чего она добилась. Потом я привязал тела к лодке,
проломил доску и подождал, пока они не утонули. Я был уверен,
что хозяин лодки подумает, будто они заблудились в тумане и их
унесло в море. Я привел себя в порядок, причалил к берегу,
вернулся на свой корабль, и ни одна душа не подозревала о
случившемся. Ночью я приготовил посылку для Сары Кушинг, а на
другой день отправил ее из Белфаста.
Теперь вы знаете всю правду. Вы можете повесить меня или
сделать со мной что хотите, но не сможете наказать меня так,
как я уже наказан. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу эти два
лица -- они все смотрят на меня, как смотрели тогда, когда моя
лодка выплыла из тумана. Я убил их быстро, а они убивают меня
медленно; еще одна такая ночь, и к утру я либо сойду с ума,
либо умру. Вы не посадите меня в одиночку, сэр? Умоляю вас, не
делайте этого, и пусть с вами обойдутся в ваш последний день
так же, как вы сейчас обойдетесь со мной".
-- Что же это значит, Уотсон? -- мрачно спросил Холмс,
откладывая бумагу. -- Каков смысл этого круга несчастий,
насилия и ужаса? Должен же быть какой-то смысл, иначе
получается, что нашим миром управляет случай, а это немыслимо.
Так каков же смысл? Вот он, вечный вопрос, на который
человеческий разум до сих пор не может дать ответа.
Примечания
1 Фокус, выдумка (франц.).
2 Гордон, Чарльз Джордж (1833 -- 1885) -- английский
генерал. В начале 1884 года был послан английским
правительством для подавления махдистского освободительного
восстания в Судане и в январе 1885 года был убит при взятии
повстанцами Хартума.
3 Бичер, Генри Уорд (1813 -- 1887) -- американский
священник, брат Г. Бичер-Стоу -- автора "Хижины дяди Тома".
Сторонник женского равноправия, противник рабства. В 1863 году
приезжал в Англию с циклом лекций об освобождении негров.
4 Пригород Лондона.
Перевод В. Ашкенази
Артур Конан-Дойль. Установление личности
-- Мой дорогой друг, жизнь несравненно причудливее, чем
все, что способно создать воображение человеческое, -- сказал
Шерлок Холмс, когда мы с ним сидели у камина в его квартире на
Бейкер-стрит. -- Нам и в голову не пришли бы многие вещи,
которые в действительности представляют собою нечто совершенно
банальное. Если бы мы с вами могли, взявшись за руки, вылететь
из окна и, витая над этим огромным городом, приподнять крыши и
заглянуть внутрь домов, то по сравнению с открывшимися нам
необычайными совпадениями, замыслами, недоразумениями,
непостижимыми событиями, которые, прокладывая себе путь сквозь
многие поколения, приводят к совершенно невероятным
результатам, вся изящная словесность с ее условностями и
заранее предрешенными развязками показалась бы нам плоской и
тривиальной.
-- И все же вы меня не убедили, -- отвечал я. -- Дела, о
которых мы читаем в газетах, как правило, представлены в
достаточно откровенном и грубом виде. Натурализм в полицейских
отчетах доведен до крайних пределов, но это отнюдь не значит,
что они хоть сколько-нибудь привлекательны или художественны.
-- Для того, чтобы добиться подлинно реалистического
эффекта, необходим тщательный отбор, известная сдержанность, --
заметил Холмс. -- А этого как раз и не хватает в полицейских
отчетах, где гораздо больше места отводится пошлым сентенциям
мирового судьи, нежели подробностям, в которых для
внимательного наблюдателя и содержится существо дела. Поверьте,
нет ничего более неестественного, чем банальность.
Я улыбнулся и покачал головой.
-- Понятно, почему вы так думаете. Разумеется, находясь в
положении неофициального консультанта и помощника вконец
запутавшихся в своих делах обитателей трех континентов, вы
постоянно имеете дело со всевозможными странными и
фантастическими явлениями. Но давайте устроим практическое
испытание, посмотрим, например, что написано здесь, -- сказал
я, поднимая с полу утреннюю газету. -- Возьмем первый
попавшийся заголовок: "Жестокое обращение мужа с женой". Далее
следует полстолбца текста, но я, и не читая, уверен, что все
это хорошо знакомо. Здесь, без сомнения, фигурирует другая
женщина, пьянство, колотушки, синяки, полная сочувствия сестра
или квартирная хозяйка. Даже бульварный писака не смог бы
придумать ничего грубее.
-- Боюсь, что ваш пример неудачен, как и вся ваша
аргументация, -- сказал Холмс, заглядывая в газету. -- Это --
дело о разводе Дандеса, и случилось так, что я занимался
выяснением некоторых мелких обстоятельств, связанных с ним. Муж
был трезвенником, никакой другой женщины не было, а жалоба
заключалась в том, что он взял привычку после еды вынимать
