продумать, в какое дело рентабельнее всего вложить свои страховые премии.
Например, в кавказскую или румынскую нефть. Кавказская, несомненно,
перспективней в смысле колоссальных дивидентов. Но кто убедит фюрера в
том, что разгром Москвы сейчас не столь существен, как захват территории
Украины и нефтеносных районов Кавказа?
Следовало бы быть сейчас в Берлине, где делается политика. А он,
Герд, вынужден сидеть в предместье Варшавы и готовить агентов для засылки
в тыл Красной Армии, когда главное и решающее сейчас вовсе не здесь.
Поразмыслив, Герд написал письмо герцогу Карлу Эдуарду Саксен-Кобург
Готскому, он же внук королевы Виктории, носитель титула английского
герцога Олбани, и он же - группенфюрер СА. Сопроводив свое послпние на
предъявителя, Герд просил герцогагруппенфюрера СА Карла Эдуарда о
дружеской услуге: дать коммерческую деловую консультацию по волнующему его
фирму вопросу.
Озабоченный всеми этими чрезвычайной важности делами, ротмистр Герд
склонялся к тому, что капиталы все-таки следует вложить в кавказскую
нефть. И волновался, как бы англичане во время наступления армий вермахта
на Кавказ не переправили туда своих агентов для проведения диверсий на
нефтепромыслах. Он помнил, что еще до заключения договора с Румынией
абверзаслал в ее нефтеносные районы специальные группы для охраны
промыслов от диверсионных акций англичан.
И сейчас Герд серьезно подумывал, не склонить ли ему руководство
абвера к мысли о засылке подобных групп и на Кавказ, чтобы перед захватом
нефтеносных районов обезопасить их от диверсий противника.
Герд был настолько поглощен всеми этими высшими стратегическими
соображениями, что в делах управления школой всецело положился на
Штейнглица, обещая ему за эту любезность какую-нибудь хорошо оплачиваемую
должность после войны в фирме своего тестя.
Обо всем этом Штейнглиц откровенно поведал Вайсу.
Информацию обо всех соображениях Герда Иоганн передал в Центр.
39
Даже во время болезни Иоганн Вайс не бездельничал, а работал, собирая
с помощью навещавших его сослуживцев информацию, чтобы быть в курсе дел,
которые представляли для него существенный интерес.
Так, он узнал, что последняя радиограмма, полученная "штабом Вали" от
Гвоздя, носила трагический характер: "Группа накрыта советскими органами
контрразведки. Рацию уничтожаем. Если удастся уйти от преследования, будем
пытаться перейти линию фронта". Значит с Гвоздем все в порядке.
Дитрих, основываясь на своем опыте, который он приобрел во время
допросов в лагерях, отбирая кандидатуры для школ, пришел к выводу, что у
русских чрезвычайно развито чувство братской взаимопомощи, активного
сочувствия к тем, кто в нем нуждается. Кроме того, в советских доктринах
имеются официальные указания, требующие от граждан чуткости друг к другу.И
главное, определяющее: советское гражданское население фанатически
патриотично, и каждый советский солдат или офицер, ставший инвалидом после
ранения, пользуется глубоким уважением соотечественников, заботой и
покровительством властей.
В связи с этим Дитрих считал более чем целесоообразным приступить к
поискам в лагерях инвалидов.
Впрочем он мало надеялся на успех, так, как обычно лагерная
администрация из чисто экономических соображений в первую очередь
ликвидировала военнопленных,
оставшихся калеками, или создавала им такие условия,при которых они
довольно быстро погибали естественным путем.
Дитрих уже дал абвергруппам команду заняться в лагерях поисками
военнопленных, лишенных одной из конечностей. А если таких в наличии и не
будет обнаружено, то наметить подходящие кандидатуры, чтобы, после
проверки их благонадежности, под тем или иным предлогом отправить "на
излечение" в госпиталь. Там опытные медики в соответствии с полученными
указаниями ампутируют им руку или ногу.
Но пока такой контингент поступит в школу, не следует ли наметить
несколько кандидатур из числа уже подготовленных курсантов, которые
находятся в несравненно лучшем физическом состоянии, нежели заключенные в
лагерях, и исцеление их после операции потребует значительно меньше
времени?
По мнению Дитриха, лучше всего ампутировать нижнюю конечность. Это
броско, заметно и дает засланному в тыл противника агенту возможность
требовать, поскольку руки у него целы, чтобы у ему представили работу на
каком-нибудь оборонном советском предприятии.
Наличие рук позволяет работать, а отсутствие ноги (естественно
потерянной на фронте) - лучшая гарантия того, что агент, поступая на
оборонное предприятие, не будет подвергнут слишком тщательной проверке.
Штейнглиц высоко оценил это предложение Дитриха.
Лансдорф, выслушав обоих офицеров со скучающе-брезгливым выражением
лица, сказал:
- Нечто подобное проделывали компрачикосы.
Штейнглиц не знал, кто такие компрачикосы, и задумчиво моргал.
Дитрих воскликнул протестующе:
- Но военнопленные не дети!
- Тонкое наблюдение для контрразведчика, - иронически заметил
Лансдорф.
Он испытывал одновременно досаду и смутную грусть, только сейчас
почувствовав, что с возрастом постепенно утрачивается память и он начинает
забывать о многом из своей богатейшей и когда-то весьма изощренной
практики.
Еще в годы первой мировой войны, во время боев под Верденом, он
придумал летучие разведгруппы, которые спешно инструктировали отдельно
легко раненных немецких солдат, переодевали во французские мундиры и
утаскивали ночью на поле боя. Здесь этих диверсантов подбирали французские
санитары и на своих плечах приносили в крепость.
Во время войны в Испании один из коллег Лансдорфа, занимавший
должность советника при Франко, вспомнил об этом методе. Легко раненых
франкистов переодевали в комбинезоны республиканцев, и по ночам они весьма
успешно орудовали пистолетами и взрывчаткой на улицах Мадрида, а
выставляли напоказ свои толсто перебинтованные конечности и, живо ковыляя
по Рио-деГранде, вызывали восторженное поклонение горожан.
Но для Лансдорфа это было бы ниже его достоинства - кичиться своим
блистательным прошлым и напоминать о своих заслугах так, словно они были
недооценены. Поэтому, отдавая честь замыслу Дитриха, он снисходительно
согласился с ним.
- Ваше предложение в своей основе остроумно и психологически
неотразимо. Но... - Лансдорф сложил перед собой ладони и, разглядывая
тщательно отполированные, с синеватым отттенком ногти (не то уже сердце:с
возрастом оно бьется все медленнее и медленнее), холодно заявил: - но я
решительный противник, - помедлил, - экстравагантностей, подобных
насильственному оперированию.
Дитрих живо перебил:
- Никакого насилия. Объект попадает в госпиталь. Там ему внушают
необходимость хирургического вмешательства. При современных анестезирующих
средствах он даже не испытывает болевых ощущений. Проснется и...
Лансдорф поморщился.
Дитрих, заметив это, сказал поспешно:
- В конце концов, нашим хирургам разрешено проводить некоторые
медицинские эксперименты на лагерном материале. Я сам видел, посещая
спецблоки, как...
- Вы видели, а я не хочу знать об этом, - раздраженно перебил
Лансдорф.
- Но все это во имя высоких общечеловеческих целей, - напомнил
Дитрих. - Сейчас не средневековье, когда врачей приговаривали к сожжению
на костре только за то, что для проникновения в тайны человеческого
организма они вскрывали трупы.
-Именно не следует забывать, что сейчас не средневековье, а эпоха
цивилизации, которую мы несем человечеству. - Эту фразу Лансдорф произнес
почти механически, вспоминая о своей недавней поездке в Берлин.
Там он был на интимном обеде у колченогого Геббельса, этого
всемогущего ничтожества, запуганного скандальными припадками ревности
своейй супруги Магды, - она даже фюреру сплетничает о всех сластолюбивых
прихотях своего мужа и провозвестника новой германской культуры.
Так вот, после обеда Геббельс повел Лансдорфа в свою картинную
галерею, где были развешены полотна, похищенные из прославленных музеев
разных европейских стран.
Многие из этих картин Лансдорф помнил еще с тех пор, когда ездил по
Европе, выполняя различные специальные миссии, но, будучи просвещенным
человеком, находил время посетить пантеоны искусства.
Он поделился с Геббельсом своими воспоминаниями.
Тот сказал озабоченно:
- Вы правы. Существует обычай рассматривать эти изделия как
национальные ценности, своего рода собственность государства. Но я по
личной просьбе фюрера, Геринга, Гиммлера, Риббентропа и других высоких лиц
империи собрал небольшой консилиум из самых выдающихся юристов. И они
заверили меня, о чем я информировал заинтересованных лиц, что
международные законы предусматривают лишь двадцатилетней давности, после
которого лицо, совершившее любое деяние, уголовно не наказуется, а
владельцу ценностей не может быть предъявлен иск потерпевшей стороны.
- Стоило ли беспокоить юристов? - спросил Лансдорф.
- А почему бы и нет? - в свою очередь задал вопрос Геббельс. И лукаво
осведомился: - Вы заметили, дорогой друг, что в наших коллекциях
чувствуется печальное отсутствие предметов из национальных галерей
Лондона, Нью-Йорка и, что самое огорчительное, пока ничего нет из Москвы,
Ленинграда? Так вот, - сказал он многозначительно, - если стены моей
галереи не будут украшены кремлевскими иконами и картинами из
Ленинградского Эрмитажа, консультация юристов окажется отнюдь не лишней.
Как коллекционер, я проявляю дальновидность, извинительнуб для
коллекционера, и не только для коллекционера, не так ли?
Этот разговор с Геббельсом пришел сейчас на память Лансдорфу не
случайно.
И, делая из него столь же дальновидный вывод, Лансдорф сказал Дитриху
официальным тоном:
- Как ваш начальник, я запрешаю вам любые действия, которые могут
противоречить принципам гуманности. - Перевел взгляд на Штейнглица,
спросил:
- Надеюсь у вас хорошая память и вы при любых обстоятельствах сумеете
вспомнить это мое решительное указание? - - Задумался. Потом, глядя
насмешливо на вытянутые разочарованные лица офицеров, повторил: - Так вот,
я запрещаю всяческие насильственные действия.
И если кто-либо из курсантов, допустим, во время ознакомления с
новыми взрывчатыми веществами или из-за небрежного обращения с оружием
получит травматические повреждения, что часто бывает с солдатами во время
боевой полготовки, я, несомненно, наложу строжайшее взыскание на того
офицера, который будет проводить эти занятия. Но если потерпевший после
выздоровления окажется физически пригодным и выразит добрововльное желание
продолжить свою агентурную службу, - такой человек достоин всяческого
поощрения. - Добавил внушительным тоном: - А вообще ваше намерение
использовать инвалидов после ранения на фронте имеет гуманную цель: дать
им возможность приобрести профессию и быть полезными рейху. Кстати, обычно
калеки ощущают свою неполноценность, их мучает бесперспективность в
будущем, и потому они наиболее податливый материал для вербовки. Не только
абвер, но и другие наши разведывательные и контрразведывательные органы не
раз убеждались в этом. Здесь уже приобретен богатый и плодотворный опыт.
Так, например, майор Штейнглиц, очевидно, полагает, что одно
высокопоставленное лицо из английского министерства иностранных дел
