когда-либо знала история. Но это зависит только от нас самих...
Магда знала, что в этой машине они должны уехать из Берлина, но
только не сейчас, а потом, когда Гитлер подпишет свое завещание. Муж
рассчитывает, что его верность будет по достоинству оценена фюрером. А
пока он только старается использоваться оставшееся время: сплетничает
Гитлеру на Гиммлера, Кальтенбруннера и Бормана как возможных претендентов
на роль фюрера.
Кейтель крутил ручку патефона, как всегда, когда к нему обращались с
вопросами, на которые он не хотел отвечать. С тупым выражением лица слушал
музыку, ожидая, когда терпение человека, обратившегося к нему с неотложным
вопросом, иссякнет.
Кейтель знал: фюрер не покидает бункер под рейхсканцелярией не
потому, что жаждет руководить отсюда войсками, безнадежно сражающимися
против штурмующих Берлин советских дивизий. Стоит Гитлеру покинуть бункер,
как те, кто окажется рядом с ним, во имя своего спасения передадут его
противнику как выкуп за себя. И будут клятвенно и документально заверять,
что этот впавший в состояние прострации, утративший речь, зрение и слух
полупаралитик и есть тот самый Гитлер, фюрер, бывший диктатор бывшей
Третьей империи.
А пока собравшиеся в помещении рейхсканцелярии отмечали день рождения
Гитлера.
Сейчас в гараже они беседовали, курили, пили, ставя бутылки с вином
на подножки машин. Все было прилично.
Кто-то шутливо сообщил, что Крупп сказал о Геринге: "Эту тушу
следовало приволочь в Рур, чтобы накрыть ею те мои заводы, на которые
падают бомбы. Это единственное, на что он сейчас пригоден".
О безуспешных попытках Геринга от своего имени заключить сепаратный
мир с союзниками было известно всем. Но также было известно и другое:
подавить демократическое движение в Германии мог только Гиммлер,
сосредоточивший в своих руках все полицейские и эсэсовские силы рейха.
Гиммлер сейчас единственная фигура, достойная стать восприемником
Гитлера. Но, к сожалению, ему не удалось уничтожить самых опасных улик:
заключенные многих концлагерей освобождены Советской Армией, а также
войсками союзников.
Гости фюрера пытались выяснить, что помешало Гиммлеру и
Кальтенбруннеру начисто смести все концлагеря с лица земли. Говорили об
этом с раздражением, терялись в догадках.
Не понимали они также, почему с немецкой территории, занятой
советскими войсками, не поступают сведения о подпольных террористических
отрядах "вервольфа". в изобилии снабженных всем необходимым для самых
активных действий.
Слыша эти разговоры, Генрих Шварцкопф с гордостью думал об Иоганне
Вайсе. И собой он сейчас тоже гордился. Затянутый в черный мундир
эсэсовца, он держал себя здесь надменно. Было известно, что фюрер
благоволит к нему. Он считался ловким малым, и даже генералы на всякий
случай любезно улыбались, подымая бокалы, чтобы выпить с ним.
Прибывшие поздравить фюрера не спешили расходиться, но вовсе не
потому, что им приятно было общаться друг с другом. Началась очередная
бомбежка, и, не желая показаться трусами, они продолжали оживленно
беседовать. Соблюдая приличия, болтали о чем угодно, терпеливо выжидая,
когда, наконец, можно будет удрать из этого ненадежного подземелья.
У тех из них, кто принадлежал к свите, охране и обслуживающему
персоналу Гитлера, лица были светло-серыми, больничного цвета. От
постоянного пребывания в подземелье кожа обесцветилась, и, чтобы не
слишком походить на покойниц, долго пролежавших в морге, женщины-связистки
так ярко размалевались, будто им предстояло выйти на сцену.
Это был склеп, в котором бродили мертвецы, и каждый из них пытался
притворяться живым человеком.
Вилли Шварцкопф ни на минуту не оставался один, его беспрестанно
отводили в сторону, что-то озабоченно шептали ему на ухо.
Административно-хозяйственное управление СС было сейчас главным звеном
рейха: оно занималось финансовым обеспечением всех этих деятелей империи
на те времена, когда империя перестанет существовать.
И Вилли Шварцкопф направо и налево раздавал щедрые и утешительные
обещания. Ему тоже сулили золотые горы в вознаграждение за услугу. В ответ
он недоверчиво качал головой, отлично зная, что его надуют так же, как и
он намеревался надуть многих из своих подопечных. Он сам руководил
финансовыми операциями, оформлял перевод валюты и золота в иностранные
банки на текущие счета с подставными именами. Документы на эти подставные
имена отлично изготовил технический отдел зарубежной разведки, и часть из
них Вилли успел присвоить. Он не собирался бежать на Запад с
обременительными, громоздкими чемоданами; чтобы аккуратно уложить эти
документы, достаточно будет потрепанного ручного саквояжа с двойным дном.
А получить по ним в банках он успеет. Сначала нужно освоиться и решить, в
какое предприятие надежней и доходней всего вложить свои средства.
Сознание, что он уже стал обладателем миллионов, помогало Вилли сохранять
скромный вид и услужливо обещать каждому все, что угодно.
Так, он терпеливо выслушал Кейтеля, который, прежде чем обсудить с
ним некоторые свои финансовые дела, сказал доверительно:
- Фюрер не утратил надежды, нет. Князь Гогенлое еще может от его
имени договориться с англо-американцами. Особые надежды он возлагает на
США. Если б вы видели фюрера, когда он получил извещение о смерти
Рузвельта! Он радовался от всего сердца, как ребенок. Вы знаете, он
пуританин, не пьет ни капли спиртного, а тут потребовал шампанского.
Почему только это произошло так поздно? Если бы на год раньше! Трумэн
слишком поздно стал президентом. - Сказал раздраженно: - Мы давно знали о
его симпатиях к нам и могли бы ему помочь в свое время - подбросить
способных агентов, чтобы устранить Рузвельта. Гейдрих умел устраивать
такие дела с безупречным изяществом. Не то что Гиммлер. Что такое Гиммлер?
Тупица. Фюрер не простит ему оплошности с концлагерями. Борман расценивает
переговоры Гиммлера с агентами англичан и американцев как измену и ставит
вопрос об его исключении из нацистских рядов. Но главное - концлагеря. И
он еще посмел поставить исключительно себе в заслугу истребление
одиннадцати миллионов! И не смог справиться с остальными. В каких
условиях? Наиболее благоприятных! Да за это повесить мало!
Вилли почтительно доложил Кейтелю, какие меры приняло
административно-хозяйственное управление СС, чтобы оформить текущие счета
в банках нейтральных стран на подставных лиц. Их имена вписываются в
документы, изготовленные техническим отедлом СД, и вручаются тем, для кого
и сделаны эти вклады.
- Отлично, - сказал Кейтель. - Я еще подумаю над тем, какой способ
будет для меня наиболее приемлемым.
Толпясь в гараже в парадных мундирах, все эти руководящие деятели
империи говорили друг с другом шепотом, сохраняя на лицах скорбное,
торжественное выражение, какое бывает на похоронах. Все они испытывали те
же чувства, какие овладевают людьми, когда умирает сверстник: каждый
боязливо и с тревогой думает, нет ли у него самого симптомов болезни, от
которой скончался покойный.
И так же, как на похоронах любят говорить о светилах мединицы,
которые могли бы своим вмешательством спасти покойного, так же с особой
надеждой присутствующие осведомлялись друг у друга, намереваются ли Трумэн
и Черчилль "спасти" германскую империю для новой войны против России.
Генрих, переходя от одной группы к другой, внимательно слушал эти
разговоры. И, слушая, о чем говорят между собой обреченные, он думал об
Иоганне Вайсе - друге своем, который, рискуя жизнью, вытащил его из этой
бездны и сделал борцом за новую Германию.
Генрих не собирался возвратиться в тот дом, где он жил и где Вилли
Шварцкопф устроил свою канцелярию.
Еще накануне он извлек из сейфов Вилли множество документов,
свидетельствующих о злодеяниях нацистов.
Генрих выполнил поручение Иоганна Вайса: в руках у него оказались
неотвратимые улики, которые потом можно будет предъявить от имени новой
Германии на суде над гитлеровскими военными преступниками, над фашизмом.
Часть этих документов впоследствии и была передана Международному
трибуналу в Нюрнберге.
Все эти бумаги он спрятал в тайник, указанный ему профессором
Штутгофом. Профессор дал Генриху явку в одну из немецких подпольных
организаций в рабочем районе Веддинга. Здесь Генрих, переодетый в простую
одежду, и укрылся на время в квартире многодетного рабочего, коммуниста
Отто Шульца.
Генрих рассказал Шульцу, что его дядя Вилли Шварцкопф подстроил
убийство своего брата, и он, Генрих, хотел застрелить убийцу отца, но один
русский товарищ запретил ему это.
Шульц с глубоким сочувствием слушал Генриха.
- Этот русский, несомненно, ваш самый большой друг, - сказал он. - Он
хотел, чтобы вы стали борцом с фашизмом не только потому, что один из
фашистов убил вашего отца.
- Да, - сказал Генрих, - он такой, мой Иоганн...
- Он немец?
- Нет, - сказал Генрих, - настоящий русский. Но он коммунист, как и
вы. - Добавил гордо: - И он за немцев - таких, как вы и ваши товарищи. -
Помолчал и тихо закончил: - Но, кажется, Иоганн погиб...
- Не знаете, при каких обстоятельствах?
- Он спасал заключенных в концлагерях. Там были люди всех
национальностей - из тех стран, которые поработили фашисты, десятки тысяч
людей. Он любил говорить, что человек только тогда счастлив, когда он
служит людям...
- Вы не знаете его настоящего имени?
- Нет, - сказал Генрих. - Но он спас меня, спас от чего-то более
страшного, чем смерть...
72
Сознание медленно возвращалось к Иоганну Вайсу, но очнулся он
внезапно, как от удара, когда увидел перед собой смутный, колеблющийся
силуэт Барышева.
Постепенно силуэт уплотнялся, словно изображение на экране, которое
сначала было не в фокусе, а потом вдруг сразу приобрело четкость.
На широкие плечи Барышева был наброшен халат, режущий глаза своей
белизной. Барышев, кряхтя, опустился на стул возле койки и, будто они
виделись только вчера, сказал своим обычным голосом, как всегда деловито и
озабоченно:
- Ты чего же это, Белов, такой не очень веселый? - Наклонился,
прижался своей гладко выбритой щекой к лицу Иоганна, выпрямился: - Ну,
здравствуй! - Сказал: - На улице жара, а у тебя здесь хорошо, прохладно. -
Вытер платком шею, осмотрелся. - Палата персональная. - И стал выкладывать
на тумбочку из кульков фрукты и разную снедь.
Вайс внимательно и недоверчиво смотрел на Барышева, ожидая, когда
этот призрак вновь заколеблется и растает, как таяли вещи, которые он до
этого пытался разглядеть, чтобы установить, сохранилось ли у него зрение.
Но с появлением Барышева все предметы в палате приобрели твердую
устойчивость и существовали уже не как силуэты, а во всей своей вещной
плотной основательности.
Обернувшись к медицинской сестре, которая с несколько ошеломленным и
растерянным лицом стояла у двери, Барышев попросил умильным тоном:
- Нам бы, сестрица, чайку с хорошей заваркой, помосковски. Можно? А
то вы, по всему видать, его, как фашиста, только спитым поили.
- Ничего подобного, - строптиво возразила сестра, - обслуживали на
уровне своего офицерского состава.
- Ладно, - добродушно согласился Барышев. - Так, значит, чайку на
этом же уровне.
Когда полковник Барышев прибыл теперь уже в гарнизонный госпиталь,
расположенный в небольшом немецком городке, где, по полученным сведениям,
