показалось, когда он упал, чтобы прикрыть собой Генриха. Это пуля
рикошетом от мостовой ударила его. Теряя сознание, Иоганн последним
усилием воли до конца вдавил педаль ножного тормоза.
Очнулся Вайс в комнате Генриха. И сразу же подумал: какая умница
Генрих! Не отволок его в госпиталь, вызвал врача в гостиницу. Этой
осмотрительности Вайс обрадовался не меньше, чем известию, что ранение его
оказалось поверхностным. Голова, правда, по-прежнему мучительно болела от
контузии.
Генрих, сияя глазами, радуясь, что Иоганн так счастливо отделался,
осведомился:
- Кажется, вы изволили спасти мне жизнь?
- Да ну тебя!
- Почему же? Это так трогательно.
- Молодец, что не отвез в госпиталь.
- Я же любопытен, - сказал Генрих, - и предпочел первым узнать от
тебя, из каких соображений меня чуть было не убили. Очевидно, твои
соратники не знали, что я оправдал твои предположения, и по неведению
решили поступить со мной так, как если бы я их не оправдал. - Добавил
холодно: - Однако твое доверие ко мне зиждилось на пистолетной гарантии. Я
не в осуждение. Просто констатирую, что все вы, люди, занимающиеся такого
рода делами, пользуетесь универсальными средствами.
- Неправда! - горячо воскликнул Вайс. - Неправда!
Ему было трудно говорить: каждый звук, который он произносил,
отдавался в голове, словно тяжелый удар. И все же, превозмогая боль, Вайс
обстоятельно и точно рассказал Генриху всю историю этого спровоцированного
Дитрихом покушения.
Генрих, не прерывая, выслушал Вайса и мстительно заявил, что гестапо
сегодня же займется Дитрихом.
- Нет, - твердо сказал Вайс.
Он настоял, чтобы Генрих встретился с Лансдорфом и изложил ему все
обстоятельства покушения. При этом ни в коем случае не следует требовать
расследования дела и наказания Дитриха. Наоборот, Генрих должен придать
разговору самый миролюбивый характер. Надо убедить Лансдорфа, что Генрих
заботится только о том, как бы получше сконтактировать работу СД и абвера.
И если Лансдорф поверит, что, несмотря даже на покушение, самое
настойчивое желание Генриха - укрепить отношения с абверовцами, и не
сообщит о происшедшем в Берлин, - что ж, тогда можно считать, что он
клюнул на эту удочку.
Генрих блестяще выполнил рекомендацию Вайса. И тут немало помогла его
репутация беспечного малого, прожигателя жизни, для которого поручение
проверить работу "штаба Вали" - не более как наказание за недостаточное
послушание. Поэтому, чтобы вернуть расположение Вилли Шварцкопфа, которое
для него важнее всего, он всячески стремится привезти в Берлин хорошо
составленный отчет обследования.
Беседа с Генрихом произвела самое благоприятное впечатление на
Лансдорфа. И когда Вилли Шварцкопф позвонил ему из Берлина, чтобы
осведомиться об успехах племянника, Лансдорф так комплиментарно отозвался
о Генрихе, будто тот был и его родственником.
Когда они снова встретились, Лансдорф передал Генриху свой разговор с
Вилли Шварцкопфом и покровительственно заметил, что позволил себе в этом
разговоре несколько преувеличить достоинства его племянника, дабы еще
больше укрепить свою с ним дружбу.
Лансдорф сказал также, что Вилли Шварцкопф передал ему просьбу
бригаденфюрера СС, генерала Вальтера Шелленберга, начальника Шестого
управления, ведающего в главном имперском управлении безопасности
политической загранразведкой. Надо было подыскать Шелленбергу среди
офицеров абвера молодого, скромного и способного человека для личных
поручений.
- Эта просьба является свидетельством высокого доверия бригаденфюрера
ко мне лично, - подчеркнул Лансдорф.
Генрих спросил:
- Кого же вы наметили?
- Я полагаю, что ответ на этот вопрос получит сам бригаденфюрер.
Усмехнувшись, Генрих произнес почтительно:
- Кандидатура Иоганна Вайса могла бы свидетельствовать о вашей
проницательности. И о том, что человек, спасший мне жизнь, будет
вознагражден вами. При этом условии я могу навсегда похоронить
воспоминание о некоем печальной казусе.
Пожалуй, Лансдорф и без помощи Генриха мог прийти к такому выводу.
Шелленбергу нужен был человек, не имеющий ни родственных, ни приятельских
связей с сотрудниками других секретных служб, ни даже знакомств в Берлине.
И с этой стороны лучшую кандидатуру, чем Вайс, трудно было подобрать. Но
нагловатая настойчивость племянника Шварцкопфа невольно раздражала.
Лансдорф не смог скрыть этого чувства.
ъ- Не советую вам применять приемы, которые мы иногда используем для
особых целей, - недовольным тоном произнес он. - Я не нуждаюсь в советах,
а тем более в советах под угрозой.
- Почему же? - чистосердечно удивился Генрих. - Я чувствую себя
должником этого Вайса. Естествено, что, лишившись возможности выразить ему
признательность, я буду вынужден исполнить свой уже не личный, а служебный
долг. Доложу в Берлине, как недружелюбно отнесся ко мне другой ваш офицер,
господин Дитрих. Кстати, вы так и не собрались доложить о его проступке в
Берлин? Уж не его ли вы решили рекомендовать бригаденфюреру? Это было бы
по меньшей мере оригинально!
Лансдорф пробормотал хмуро:
- Вы напрасно пытаетесь приписать мне пристрастное отношение к кому
бы то ни было. Я руководствуюсь исключительно интересами дела и сам
предполагал остановиться на Вайсе. Я уже не однажды отмечал этого молодого
человека.
- Отлично! - Генрих склонил в коротком поклоне голову. - Я ни секунды
не сомневался ни в вашей проницательности, ни в вашем расположении ко мне
лично.
Вернувшись в гостиницу, Генрих встал в величественной позе перед
лежащим на кровати Иоганном и бодро объявил:
- Повелеваю тебе в ближайшие дни ехать со мной в Берлин. Будешь
работать у Шелленберга в качестве черт знает кого. Пред ним даже Вилли
Шварцкопф трепещет. Это один из самых опасных людей в империи. Сам Гиммлер
считает его коварство неодолимым и посему держит Шелленберга неотлучно при
себе, как верного друга...
Дитрих, очевидно следуя совету Лансдорфа, навестил Вайса.
Держал он себя весьма развязно. Сказал, что поступил правильно,
застрелив Душкевича: тот признался, что работает и на английскую разведку.
Вайс напомнил:
- Об этом было давно известно и Штейнглицу и вам тоже.
- Душкевич работал под нашим контролем, - пояснил Дитрих. - Но когда
он начал отдавать предпочтение другой стороне, он получил то, чего
заслуживал. - И добавил значительным тоном, пытливо глядя в лицо Вайсу: -
Так же, как и те поляки, которые пытались совершить покушение на вашего
друга.
Лицо Вайса оставалось холодно-неподвижным. Он знал, что Чижевский
помог скрыться и юноше и девушке. Теперь они в надежном месте, да и вся их
группа снова ушла в подполье.
- А как вы поступили с пойманным вами английским агентом? -
полюбопытствовал Вайс.
- Пока мне не удалось ничего с ним поделать, - смутился Дитрих.
- Боюсь, что Берлин не оценит вашей инициативы в деле с поляками. Вы
слишком поспешно расправились с ними. Там их казнь могут воспринять только
как вашу уловку, уклонение от расследования дела.
- Генрих Шварцкопф обещал не придавать этому событию особого
значения, - заверил Дитрих.
- Но, казнив виновников покушения, вы сами придали делу официальный
характер.
- Вообще-то, - промямлил Дитрих, - мы взяли несколько поляков, ну, и
я помогал арестовать их...
- Я вам дружески советую, - сказал Вайс, - отпустить этих поляков за
недостатком улик. Вы так запутались во всей этой истории, что ваша голова
может полететь вслед за их головами.
- Пожалуй, вы правы, - согласился Дитрих. - Что же касается
английского агента, - Дитрих снисходительно усмехнулся, - то здесь, скажу
доверительно, вы проявили по меньшей мере наивное неведение. - И тоном
превосходства объяснил: - Англичане снабжают оружием отдельные
террористические группы. Но одновременно они стремятся, чтобы поляки
поддерживали свое эмигрантское правительство в Лондоне. Правительство же
это, как вам известно, всегда проводило политику дружбы с Германией. В
подтверждение напомню, что оно, не без участия Черчилля, отвергло
предложение Советского Союза заключить пакт о взаимопомощи. Поэтому у
английской агентуры двойственные функции. С одной стороны, она формирует
малочисленные группы террористов и в этом смысле представляет для нас
некоторую опасность. С другой стороны, она выступает против широкого
народного партизанского движения в Польше, и отдельные агенты даже
оказывают нам важные услуги, когда, передавая по радио в Лондон о подобных
массовых организациях, пренебрегают шифром.
Дитрих помолчал, откинулся на спинку стула и спросил торжествующе:
- Надеюсь, мой дорогой, теперь вы понимаете, что некоторые мои шаги
отнюдь не столь странны, как вам показалось. - И добавил поучительно: -
Черчилль всегда хотел видеть Германию достаточно сильной для того, чтобы
она могла напасть на Советский Союз, но в то же время недостаточно сильной
для того, чтобы соперничать с Англией на мировом рынке. Черты этой
двойственности присущи и деятельности английских агентов, которых к нам
засылают. Конечно, их действия наносят нам кое-какой ущерб, но этот ущерб
вполне окупается. Они ведь выступают решительно против тех поляков,
которые полагают, что некая новая Польша должна объединиться с Советским
Союзом для борьбы против Германии. Поэтому я, как контрразведчик, обязан
подходить к английским агентам с особой осторожностью. И если бы я на
собственный риск опрометчиво решил судьбу какого-либо английского агента,
уверяю вас, моей собственной судьбе никто бы не позавидовал.
Сведения, сообщенные Дитрихом, были полезны Вайсу. И он вполне
искренне похвалил его.
- Вы тонко работаете, Дитрих.
И Дитрих, польщенный и поощренный Вайсом, болтливо откровенничал с
ним до самого прихода Генриха.
А когда Дитрих ушел, Генрих поделился с Иоганном новостями. Через
неделю они оба долны быть в Берлине. Приказ об отчислении Вайса в
распоряжение СД уже подписан.
Самочувствие Иоганна оставляло желать лучшего, но все оставшееся до
отъезда время он работал без отдыха почти круглые сутки: надо было
передать свое "хозяйство".
Вайс сообщил в Центр обо всем, что ему удалось сделать здесь за
последние дни, и получил "добро" на отъезд в Берлин, а также новое,
связанное с переменой места задание.
Зубов огорченно сказал ему на прощание:
- Значит, бросаешь меня?
- Тоже мне сирота! - улыбнулся Вайс.
- Без тебя мне плохо придется. Привык я к тебе.
- Будет другой товарищ.
- Слушай, - оживился Зубов, - а что, если мы с Бригиттой тоже в
Берлин махнем? Столица все-таки.
- Если этот товарищ разрешит, - не совсем уверенно ответил Вайс, - то
что ж, я буду очень рад.
- А если не разрешит?
Вайс пожал плечами.
- Ну, хотя бы в отпуск, - настаивал Зубов.
- Во время войны какие же отпуска?
- Но у немцев есть отпуска, а здесь я немец.
- Не очень-то ты немец, - усмехнулся Вайс.
- А если до уровня подтянусь, как думаешь, отпустят?
- Кто?
- Да наши...
- Ты только береги себя, - попросил Вайс.
- Обязательно, - сказал Зубов, - как вещественное доказательство
редкой живучести...
С большим сожалением покидал Вайс Варшаву. Польская земля, хоть и
полоненная немцами, многим была близка его сердцу. Здесь он слышал
польский язык, походивший на русский, видел лица польских рабочих - такие
же, как у русских, даже поля и рощи ничем не отличались от полей и лесов
