бровь высоко поднялась, как от приступа головной боли.
Такая реакция обрадовала Иоганна, но он ничем не выдал своих чувств
и, тайно наслаждаясь мучительными переживаниями Генриха, как счастливой,
драгоценной находкой, продолжал тем же искательным, фальшиво-задушевным
тоном:
- Ты должен правильно понять меня, Генрих. Почему я так горжусь
тобой? Ты был первым настоящим наци в моей жизни, образцом для меня. Еще в
Риге ты, как подлинный ариец, сумел стать выше своего отца, дружившего с
профессором Гольдблатом, и проучил этого еврея вместе с его дочерью,
открыто высказывая им свое презрение. А ведь я в то время позволял себе
считать их не только полноценными людьми, но даже привлекательными и
благородными, и завидовал тебе, потому что Берта мне нравилась. Ты помнишь
Берту? Я тогда думал, она красавица.
- А теперь она кажется тебе безобразной?
- Конечно! - поспешно согласился Иоганн. - В лагерях этот материал
выглядит весьма неприглядно. Пожалуй, там бы я не узнал ее. Кстати, ты
знаешь, какие меры возмездия практикует штандартенфюрер Лихтенбергер в
рижских концлагерях? Провинившегося закапывают в землю по самую шею, а
потом заставляют заключенных отправляться на его голову. - Заметив, что
лицо Генриха внезапно стало серым, добавил осуждающе: - Но я лично
противник подобных излишеств. Другое дело, когда заключенных закапывают
там голыми в снег: наблюдения над результатами этого переохлаждения
принесли пользу при лечении наших солдат, обмороженных на Восточном
фронте. В Дахау, например, гауптштурмфюрер СС доктор Рашер весьма успешно
проводит опыты с переохлаждением. Недавно он указал, что отогревание
сильно охлажденных людей животным теплом может быть рекомендовано только в
тех случаях, когда в распоряжении не окажется других способов отогревания
или когда речь идет о слабых индивидуумах, которые плохо переносят
массированную подачу тепла. В качестве примера он привел опыты с
переохлаждением грудных детей. Оказывается, они лучше всего отогреваются у
тела матери, если добавить еще бутылки с горячей водой. - Предложил
услужливо: - Я могу показать тебе копию докладной доктора Рашера. Там ты
найдешь много любопытного.
На сером лице Генриха глаза блестели холодно и жестоко. Сжав кулаки,
он весь подался к Вайсу, глядя на него с ненавистью. Но Вайс, будто не
замечал этого, продолжал тем же деловым тоном, только уже с некоторым
оттенком печали:
- Ты, наверное, знаешь, что, заботясь о превратностях войны,
руководство СС дало указание испытывать на заключенных сильнодействующие
яды. На случай, если нам самим придется воспользоваться этими ампулами.
Весьма дальновидное мероприятие! Опытами руководит доктор Шуллер, а
проводятся они обычно в присутствии лагерного руководителя СС Тоберта,
штурмбанфюрера СС доктора Конрада Моргена и гауптштурмфюрера СС доктора
Венера. Все они стоят за занавеской и через отверстие в ней наблюдают, как
действуют на русских военнопленных ядовитые вещества - их вводят вместе с
супом. Ну и, конечно, ведут хронометраж. - После небольшой паузы
осведомился: - Ты был в Освенциме? - И продолжал, не ожидая ответа: - Пока
там не построили муфельные печи для крематория, районы, прилегающие к
лагерю, превратились в сплошные гниющие болота. Зловоние стояло
невыносимое. Трупы засыпали небольшим слоем земли, и поэтому почва там
стала подобна трясине. - Произнес с улыбкой: - Конечно, в таких условиях
службе СС не позавидуешь. Но вместе с тем просто возмутительно, что
уполномоченный рейхсфюрера, занимавшийся перевозкой ценностей из
Освенцима, похитил сорок килограммов золотых зубов и скрылся. И,
представь, его до сих пор не могут найти. Такие типы позорят мундир СС! -
заявил Вайс с негодованием. И озабоченно добавил: - После того как в
Галиции ликвидировали гетто, служба СС предъявила еврейской общине счет на
три тысячи сто злотых за израсходованные патроны и потребовала немедленно
оплатить его. Эти ретивые служаки, руководствуясь чувством бережливости,
проявляют неустанную заботу о государственных доходах рейха. Надзиратель
лагеря Заксенхаузен Вильгельм Шуберт, например, прибегает к
самодеятельному способу казни заключенных. Он дает приговоренному веревку,
гвоздь, молоток, запирает его в сторожке и приказывает собственноручно там
повеситься. В противном случае заключенному угрожает экзекуция весьма
своеобразная он сам вкапывает в землю столб, а затем его вздергивают за
связанные на спине руки на этот столб, и он висит на вывернутых руках до
тех пор, пока не предпочтет более эффективного способа повешения. Таким
образом, заключенные казнят себя как бы почти добровольно. Подобные
самоубийства весьма популярны и в других лагерях.
- Зачем ты мне все это рассказываешь9 - хрипло спросил Генрих.
- Извини, - сказал Вайс, - очевидно, в моей болтовне для тебя нет
ничего нового. Но ты офицер СС, и я просто хотел сказать, что понимаю, в
каких условиях вам приходится работать. По сравнению с вами абвер -
кустарная мастерская. И, в сущности, мы очень обязаны вам. После вашей
обработки наши агенты выглядят вполне надежно. И мы вам очень
признательны... И я хочу и тебе, как офицеру СС, выразить свою служебную
признательность.
- Значит, ты считаешь меня таким, как все те, о ком ты сейчас
говорил?
- Видишь ли, - уклончиво ответил Вайс, доставая из кармана записную
книжку, - рейхсфюрер Гиммлер указывал нам в своей речи в Познани... - И
прочел: - "Подыхают ли другие народы с голоду, это интересует меня лишь
постольку, поскольку они нужны нам как рабы для нашей культуры...
Большинство из вас знает, что такое сто трупов, лежащих рядом, или
пятьсот, или тысяча лежащих трупов. Выдержать это до конца и при этом, за
исключением отдельных случаев проявления человеческой слабости, остаться
порядочными людьми - вот что закаляло нас. Это славная страница нашей
истории, которая не написана и которая никогда не будет написана".
Вайс закрыл книжку, снова положил ее в карман кителя, чуть заметно
усмехнулся, спросил:
- Не правда ли, эти слова точно объясняют нашу миссию? И те, к кому
они относятся, я уверен, заслужат честь быть отмеченными на страницах
истории. И я полагаю, что фамилия Шварцкопф займет там свое место.
- Какого Шварцкопфа ты имеешь в виду? - яростно вскинулся Генрих.
- Обоих - и Вилли и Генриха, - сдержанно пояснил Вайс. Осведомился: -
Я надеюсь, твой дядя вполне доволен тобой и давно простил тебе твое
юношеское увлечение Бертой? Или ты скрыл от него? - И, не давая Генриху
ответить, поспешно посоветовал дружеским тоном: - Я бы на твоем месте
все-таки посетил женский концлагерь в Равенсбруке Возможно, Берта там.
Любопытно, как она теперь выглядит. Правда, на молодых еврейках обычно
производят медицинские опыты - пересадки костей, заражения,
экспериментальные хирургические операции, прививки. После этого из них
выдавливают кровь для приготовления вакцин. Оставшихся в живых стерилизуют
и затем проверяют результаты стерилизации в домах терпимости, устроенных в
лагерях для иностранных рабочих. Так что едва ли от нее что-нибудь
осталось, от прежней Берты. И, пожалуй, не стоит тебе тратить на это
время. Хотя было бы эффектно, если бы она увидела тебя такого, какой ты
сейчас есть, а ты ее - такой, какой она стала. Я думаю, ты был бы
вознагражден. Ведь в свое время она относилась к тебе несколько
пренебрежительно...
Удар по щеке на мгновение ошеломил Вайса. Рука его непроизвольно
легла на кобуру пистолета, но он быстро овладел собой. Улыбнулся.
Улыбнулся без всякого внутреннего усилия, ибо он хотел, чтобы Генрих
каким-либо образом отреагировал на его слова, всем сердцем, волей, разумом
стремился к этому, ждал этого, надеясь, что не все еще потеряно. И какой
бы ценой ему ни пришлось заплатить за свое открытие, он шел к цели упорно,
методично, расчетливо, правда не предполагая, что именно пощечиной
увенчается его поиск. Пожалуй, можно было не прибегать к такой крайности,
чтобы заставить Генриха раскрыть то человеческое, что в нем еще
сохранилось. И все же это, в конце концов, не промах, а удача. И теперь
нужно только подумать, как правильно ею воспользоваться.
Глядя Генриху в глаза, Иоганн сказал официальным тоном:
- Господин Шварцкопф, вы оскорбили меня как офицера. Вы, конечно,
понимаете, что такое честь мундира и как ее защищают?
- Ты хочешь стреляться со мной? - насмешливо спросил Генрих. -
Пожалуйста!
- еще что! - сказал Вайс. - Я не желаю, чтобы меня судили военным
судом.
- Так что тебе угодно?
- Ты хорошо играл в шахматы, - задумчиво сказал Вайс. - Если не
разучился, может, соблаговолишь сыграть со мной?
- Зачем?
- Проигравший расплатится жизнью. Способ - по собственному
усмотрению. Только и всего.
- Я согласен, - не колеблясь объявил Генрих.
- Отлично! - с излишней горячностью воскликнул Вайс.
- Ты что, думаешь, за шахматами мы помиримся? - подозрительно
посмотрел на Вайса Генрих.
- Нет! - решительно отрезал Вайс. - Ни в коем случае. Но только,
знаешь, давай до турнира забудем о том, что произошло сейчас между нами.
Попробуем быть волевыми парнями, а? Мне это будет труднее сделать, чем
тебе. Но я постараюсь на время забыть об оскорблении.
- Надолго?
- Завтра вечером будем играть.
- Почему не сегодня?
- Если ты настаиваешь...
- хорошо, до завтра, - сухо сказал Генрих и тут же гневно добавил: -
Но запомни: если ты собираешься простить мне пощечину, то я не собираюсь
прощать тебе твои слова! Итак, до завтра.
И Генрих хотел встать. Но Вайс движением руки удержал его.
- А почему нам не побыть сейчас вместе? Ты что, боишься меня?
- Вот еще! - пренебрежительно отозвался Генрих. - Это ты струсил, не
застрелил меня сразу же, на месте.
- Так же, как струсил ты и не застрелил меня, - огрызнулся Вайс. - А
теперь боишься, что, побыв со мной, размякнешь и будешь просить прощения.
- Никогда! - решительно сказал Генрих.
- Ну, тогда давай выпьем, - предложил Вайс, - и поговорим просто так,
о чем-нибудь другом. За шахматами нам придется молчать, а потом один из
нас умолкнет навечно.
- Скорее всего6 ты.
- допустим, - примирительно согласился Вайс. Спросил: - Так как же ты
жил в берлине?
Генрих неохотно начал было рассказывать о своей службе под началом
Вилли Шварцкопфа, но вскоре сбился и сказал - рот его нервно кривился:
- Знаешь, либо ты притворяешься, либо у тебя железные нервы. Я не
могу с тобой разговаривать после всего, что произошло. - Встал. - Так,
значит, до встречи. У меня в номере завтра вечером. Тебя это устраивает?
- Вполне, - сказал Вайс. И ушел, не простившись.
Иоганна мало беспокоил исход шахматной дуэли с Генрихом. Во всяком
случае, проигрыша он не опасался, так как рассчитывал не только на свое
самообладание, но и на свое несомненное превосходство над Генрихом в этой
игре. Тревожило другое: вдруг Генрих проявит слабодушие и попросту
скроется, уедет или, еще хуже, пользуясь своим положением6 предпримет
такие шаги, после которых Вайс окажется в положении человека, обвиненного
офицером СС в чем угодно...
Но подозревать Генриха в подобной подлости пока как будто оснований
не было. Напротив, его запальчивость и его горячность никак не вязались с
коварством. Но если Генрих вполне серьезно принял вызов, он не откажется
от дуэли. Если же от нее откажется Вайс, то у Генриха будут все основания
