находятся на вражеской территории, все это вполне законно.
Бригитту частенько навещали знакомые ее покойного супруга, и
служебное положение некоторых из них представляло существенный интерес для
получения информации. Но Зубов не обладал умением вести непринужденные
беседы, в процессе которых можно было бы ловко коснуться вопросов,
интересующих нашу разведку. И большого труда ему стоило скрыть свою
радость, когда прибывший с Восточного фронта командир дивизии, бывший
офицер рейхсвера, участник первой мировой войны, полковник Фурст
немногословно, с чрезвычайной серьезностью охарактеризовал поразительную
стойкость русских солдат и хладнокровное бесстрашие советских офицеров. Он
рассказал о новом русском оружии ужасающей сокрушительной силы, названном
женским именем "катюша". По сравнению с советскими "катюшами" немецкие
огнеметы - это то же самое, что бензиновые зажигалки против термитного
снаряда.
Полковник даже позволил себе иронически заметить, что немецкий
генеральный штаб дезинформировал армию, расписав неудачи русских во время
финской кампании, но скрыв их успех в прорыве линии Маннергейма, не
уступавшей по своей мощи линии Мажино. И заявил, что адмирала Канариса,
оказавшегося неспособным разгадать тайные, скрытые до того силы
противника, следовало бы вместе с его бездарными агентами повесить на
Бранденбургских воротах.
И уже вскользь Фурст отметил, что советский морской флот своевременно
получил приказ о боевой готовности N 1 и внезапные атаки его немецкими
морскими силами и авиацией оказались в первый день войны безуспешными.
- В связи со всем этим я полагаю, - заключил Фурст, - что война с
Россией примет затяжной характер, и это потребует не только
исключительного самообладания нашего генералитета, но и предельной
самоотверженности всей нации.
И тут же Зубов с таким восторгом предложил выпить за здоровье
полковника, что тот даже несколько смутился. Он никак не ожидал столь
почтительного отношения к себе, особенно после того, как в районе Ельни
потерял почти весь личный состав своей дивизии.
Рассматривая на свет наполненный вином бокал, Фурст сказал с грустью:
- На Днепре, в районе Соловьевской переправы, советский офицер,
командовавший зенитной батареей, обратил зенитные пушки против моих
танковых подразделений. Я испытывал известные трудности, считая не совсем
удобным докладывать командующему группировкой фельдмаршалу фон Боку об
этом конфузном казусе, принесшем нам значительный урон. Но когда на
подступах к Туле русские зенитные пушки нанесли куда более значительный
урон этому выскочке, любимцу фюрера танковому королю Гудериану, я счел это
для себя утешительным. Ибо масштабы моих потерь несоизмеримы с конфузом
Гудериана. Но я надеюсь, - добавил он в утешение, - что немецкий
технический гений превзойдет русскую техническую мысль. И если новые
машины будут соответствовать своим несколько романтическим названиям, то
"пантеры" и "тигры" так же свирепо разделаются с русскими войсками, как
хищники, вырвавшиеся из клетки на цирковой арене, с перепуганной толпой.
Во всяком случае, мы твердо рассчитываем на подобный результат.
- Вы уже видели эти новые машины? - поинтересовался Зубов.
- О, нет. Пока их производство и испытания на танкодромах сохраняются
в строжайшей тайне.
Стараниями Бригитты Зубов получил теперь новую должность - в
строительной организации рейхсминистра доктора Тодта. Зубов руководил
здесь полувоенной частью. Она состояла из немецких граждан, отбывающих
трудовую повинность на разного типа стройках, связанных с нуждами
вермахта. Благодаря своей сообразительности Зубов довольно быстро занял в
этой организации прочное положение.
И совершенно неожиданно он обнаружил в себе дарования тонкого и
дальновидного дельца. Так, например, по личным просьбам местных
руководителей гестапо и СС, а также имперских особых уполномоченных он
щедро отпускал высшие сорта цемента и стальной прокат на сооружение в их
особняках обширных и благоустроенных бомбоубежищ. А потом при помощи своих
заказчиков или актировал эти дефицитные, остро необходимые фронту
материалы, как не доставленные на место в связи с аварией на
железнодорожном транспорте, или же подменял сортами, малопригодными для
оборонительных сооружений.
Когда Вайс похвалил его за то, что он стал работать на более высоком
уровне и с более плодотворными результами, Зубов признался со вздохом:
- Переквалифицировался в блатмейстера, только и всего. Я думал, у
немцев в этом деле порядочек - строжайший учет, дисциплина. А на самом
деле что? Тянут себе все, что плохо лежит. Ну и жулье!
- Ты только не вздумай отказываться от подарков, - строго сказал
Иоганн.
- Значит, учишь взятки брать?
- Именно. И соразмерно твоему положению, чтобы тебя уважали.
- За взятки?
- Не за взятки. - Иоганн постарался несколько смягчить выражение. -
Просто ты должен помнить о своем престиже и не ронять его по пустякам.
Зубов вытянул пальцы, которые до того стыдливо поджимал, показал два
перстня, украшенные бриллиантами, спросил смущенно:
- Видишь, до чего дошел?
Вайс осмотрел кольца, предупредил:
- Смотри, чтобы фальшивых не всучили. Дураков здесь не очень-то
любят. И учти: когда еще будут давать, нужно капнуть на камень, - если
капля растекается, значит, фальшивые. А лучше всего в кислоте подаржать, -
если камни не потускнеют, значит, настоящие. Человек, знающий толк в
драгоценных камнях, заслужит больше уважения в этом обществе, чем тот, кто
прочтет лишнюю книгу.
- Да на черта мне эти бриллианты! - возмутился Зубов.
- Ты дурака не валяй! - рассердился Иоганн. - Такой перстень при
случае можно в лагере на человека обменять, и, пожалуй, даже не на одного.
48
Наступил период, когда Александр Белов полностью и окончательно
перевоплотился в абверовского офицера Иоганна Вайса. Он научился мыслить и
вести себя так, как полагалось мыслить и вести себя Иоганну Вайсу,
облеченному доверием вышестоящих начальников, руководителей немецкой
разведки. Он сумел заслужить их уважение не только своей безупречной
исполнительностью, но и инициативностью, - а это было качество, не столь
уж распространенное среди немецкого офицерства. И постепенно ему удалось
добиться не одного лишь доверия к себе. Иоганн Вайс приобрел прочную
репутацию человека, способного выполнять самые замысловатые, самые
щепетильные поручения, сохраняя при этом скромность, бескорыстие и
молчаливую преданность тем, от кого он подобные поручения получал.
Но завоевать симпатии Лансдорфа, в котором Вайс безошибочно угадал
человека незаурядного ума, было не так просто, пришлось прибегнуть к более
усложненному методу.
Прежде Иоганн безропотно соглашался со всеми рассуждениями Лансдорфа.
Теперь, хотя это было и не всегда безопасно, он позволял себе, конечно в
границах сдержанной почтительности, высказывать суждения, отличные от его
мнений.
Так, Вайс стал тонко и вместе с тем настойчиво внушать Лансдорфу, что
разведывательные неудачи абвера на Восточном фронте объясняются вовсе не
тем, что отбор агентов якобы недостаточно тщателен и в их подготовке
допускаются оплошности.
Все дело в конъюнктуре. И в оккупированных районах и в тылу население
Советской страны настолько воодушевлено недавними успехами Красной Армии и
одновременно так возмущено поведением частей СС, служб гестапо и армии
вермахта, что, по существу, все русские стали как бы добровольными
сотрудниками советской контрразведки. И в этих условиях даже самые
выдающиеся агенты немецкой разведки проваливаются вовсе не потому, что они
недостаточно подготовлены. Просто они как бы попадают в положение людей,
очутившихся вдруг среди жителей иной планеты, обычаи и нравы которых столь
отличны, столь чужды, что приспособиться к ним невозможно.
В качестве примера Вайс привел недавнюю историю с агентом Байеном.
Этого опытного провокатора, еще в тридцатых годах проникшего в одну
из коммунистических организаций Кельна, долго и тщательно готовили для
заброски в советский тыл. В лучшем госпитале его содержали на специальном
рационе, чтобы, резко похудев, он походил на заключенного. В концлагере
Байен потерял около восемнадцати килограммов веса. Затем его подвергли
порке под местной анестезией, чтобы оставить телесные доказательства
экзекуции. И ради него организовали групповой побег заключенных из
концлагеря. Вместе с ними он благополучно достиг расположения советских
войск. Но когда Байен, действуя якобы по поручению подпольной немецкой
организации, предложил советскому командованию выпустить фальшивые
продуктовые карточки и разбросать их с самолетов над Германией, чтобы
нарушить нормированное снабжение населения продуктами и вызвать голод, это
его предложение показалось подозрительным. И в дальнейшем советская
контрразведка установила, что Байен - немецкий агент.
А вся эта операция была затеяна для того, чтобы усилить в народе
ненависть к русским. На самом деле фальшивые продуктовые и промтоварные
карточки разбрасывали над Германией англичане, стремясь внести хаос в
снабжение продуктами немецкого населения. Предполагалось, что в случае
успеха операции Байена ответственность за эту провокацию удастся свалить
на русских. Но Советы по непонятной для немецкого ума логике не
послушались Байена.
Само собой разумеется, Вайс в свое время информировал Центр о
махинациях, касающихся засылки провокатора Байена. Так же, как и о том,
что Байен передаст советскому командованию карту, на которой будет
отмечена точка в одном из горных районов Германии, где якобы находится
секретный научный центр, занимающийся разработкой нового смертоносного
оружия. И о том, что Байен будет настойчиво рекомендовать, чтобы на эту
точку был совершен массированный налет советских бомбардировщиков. На
самом деле, как выведал Вайс, там находился только детский туберкулезный
санаторий. И "заказ" на разрушение этого объекта поступил к абверовскому
агенту Байену лично от министра пропаганды Геббельса, который уже заранее
написал для редактируемого им еженедельника "Дас Рейх" страстную
негодующую статью о чудовищном зверстве большевиков, разбомбивших приют
больных немецких детей. Тот факт, что туберкулезный санаторий оказался в
неприкосновенности, привел Геббельса в ярость.
Вайс, играя на тщеславии Лансдорфа, высказывал свои соображения о
том, что, поскольку война с Россией принимает затяжной характер, сейчас
следовало бы подумать о создании крупной разведывательной группы для
длительного оседания в тылу противника. Не проявляя излишней поспешности,
стоило бы создать разветвленную сеть. Причем не обременять пока агентов
скоропалительными диверсионными актами и необходимостью передавать
оперативную информацию, а дать им возможность акклиматизироваться с учетом
изменившейся обстановки. И даже если их бездествие затянется, располагать
таким агентурным фондом для господина Лансдорфа все равно, что абонировать
в самом надежном международном банке персональный сейф, ключ от которого
будет храниться только у него лично.
- Почемуц у вас возникают подобные мысли? - подозрительно осведомился
Лансдорф.
Вайс ответил в высоком стиле:
- Время разрушает даже величайшие горные вершины, превращает их в
песчаные пустыни. А мне не хотелось бы затеряться в вихре различных
