спрашивает, какую часть медведя ему взять.
"Ногу, конечно",-- отвечаю.
Зять вскорости и приносит эту ногу, завернутую в газету, да только не
окорок, а медвежью ступню. Вот ведь какой дурак! Ну, что тут поделать?
Приехали в Ленинград. Лидия Ивановна говорит: "Можно из этой ноги студень
сварить".
Завернула ногу в газету и пошла в магазин, чтоб мясник порубил эту ногу
топором.
Мясник как ногу увидел, побледнел, выскочил куда-то и вернулся с
милиционером. Вот был юмор. Замели мою Лидию Ивановну вместе с ногой.
В те самые дни, когда я встречался с Иваном Сергеевичем, я часто
навещал и другого прекрасного русского писателя -- Бориса Викторовича
Шергина.
Странно об этом рассказывать, но к этому времени у Бориса Викторовича
тоже плохо стало с глазами, он почти потерял зрение.
Иван Сергеевич никогда не был знаком с Шергиным, но они знали друг
друга по книгам и любили. Через меня они договаривались встретиться,
познакомиться, поговорить друг с другом, но как-то все не получалось.
Передавать их приветы друг другу -- это было мое счастье.
Вскоре после смерти Ивана Сергеевича угасла и Лидия Ивановна. Я ее не
видел без него. Так и Ивана Сергеевича не видел я без нее. В моем сердце они
вместе.
Не так давно -- не в прошлом ли году? -- поздней ночью шел я по
Скатертному переулку. Вот и дом, в котором живет -- да жива ли? -- Лидия
Васильевна Прозорова.
Какой удивительный на двери ее звонок -- бронзовая рука: поверни ее --
и бронзовый звонок в квартире у Прозоровой.
Поздние прохожие обгоняли меня и спешили навстречу. Вот еще одна фигура
-- длинное пальто, вязаный берет.
-- Лидия Васильевна, вы ли?
-- Господи, я вас не узнала.
-- Лидия Васильевна, я вас сейчас вспоминал.
-- А вы-то как?
-- Вот бы снова вместе поработать.
Недолго постояли мы, вспомнили Павла Григорьевича, Бориса Викторовича,
Ивана Сергеевича, поцеловались на прощанье.
1981
* Клеенка *
Осенью, в конце октября, к нам в магазин привезли клеенку.
Продавец Петр Максимыч, как получил товар, сразу запер магазин, и в
щели между ставен не было видно, что он делает.
-- Клеенку, наверное, меряет,-- толковал дядя Зуй, усевшись на
ступеньке.-- Он вначале ее всю перемеряет, сколько в ней метров-сантиметров,
а потом продавать станет... Постой, куда, Мирониха, лезешь? Я первый стою.
-- Кто первый? -- возмутилась Мирониха, подлезая к сам двери.-- Это
ты-то первый? А я три часа у магазина стою, ножки обтоптала! Он первый!
Слезай отсюда!
-- Чего? -- не сдавался дядя Зуй.-- Чего ты сказала? Повтори!
-- Видали первого? -- повторяла Мирониха.-- А ну слезай отсюда, первый!
-- Ну ладно, пускай я второй! Пускай второй, согласен.
-- Что ты, батюшка,-- сказала тетка Ксеня,-- за Миронихой я стою.
-- Эх, да что же вы,-- огорчился дядя Зуй,-- пустите хоть третьим!
Но и третьим его не пускали, пришлось становиться последним, за Колькой
Дрождевым.
-- Слышь, Колька Дрождев,-- спрашивал дядя Зуй,-- не видал, какая
клеенка? Чего на ней нарисовано: ягодки или цветочки?
-- Может, и ягодки,-- задумчиво сказал Колька Дрождев, механизатор,-- а
я не видал.
-- Хорошо бы ягодки. Верно, Коля?
-- Это смотря какие ягодки,-- мрачно сказал Колька Дрождев,-- если
чернички или бруснички -- это бы хорошо. А то нарисуют волчию -- вот будет
ягодка!
-- Надо бы с цветочками,-- сказала тетка Ксеня,-- чтоб на столе красота
была.
Тут все женщины, что стояли на крыльце, стали вздыхать, желая, чтоб
клеенка была с цветочками.
-- А то бывают клеенки с грибами,-- снова мрачно сказал Колька
Дрождев,-- да еще какой гриб нарисуют. Рыжик или опенок -- это бы хорошо, а
то нарисуют валуев -- смотреть противно.
-- Я и с валуями возьму,-- сказала Мирониха,-- на стол стелить нечего.
Наконец дверь магазина загрохотала изнутри -- это продавец Петр
Максимыч откладывал внутренние засовы.
А в магазине было темновато и холодно. У входа стояла бочка,
серебрящаяся изнутри селедками. Над нею, как черные чугунные калачи, свисали
с потолка висячие замки. За прилавком на верхних полках пасмурно блестели
банки с заграничными компотами, а на нижних, рядком, стояли другие банки,
полулитровые, наполненные разноцветными конфетами. При тусклом свете ириски,
подушечки и леденцы сияли за стеклом таинственно, как самоцветы.
В магазине пахло клеенкой. Запах селедки, макарон и постного масла был
начисто заглушен. Пахло теперь сухим клеем и свежей краской.
Сама клеенка лежала посреди прилавка, и, хоть свернута была в рулон,
верхний край все равно был открыт взглядам и горел ясно, оудто кусок неба,
увиденный со дна колодца.
-- Ох, какая! -- сказала тетка Ксеая.-- Поднебесного цвета!
А другие женщины примолкли и только толпились у прилавка, глядя на
клеенку. Дядя Зуй дошел до бочки с селедками, да и остановился, будто боялся
подойти к клеенке.
-- Слепит! -- сказал он издали.-- Слышь, Колька Дрождев, глаза
ослепляет! Веришь или нет?
И дядя Зуй нарочно зажмурился и стал смотреть на клеенку в узкую
щелочку между век.
-- Кажись, васильки нарисованы,-- хрипло сказал Колька Дрождев,-- хуть
и сорная трава, но голубая.
Да, на клеенке были нарисованы васильки, те самые, что растут повсюду
на поле, только покрупнее и, кажется, даже ярче, чем настоящие. А фон под
ними был подложен белоснежный.
-- Поднебесная, поднебесная,-- заговорили женщины,-- какая красавица!
Надо покупать!
-- Ну, Максимыч,-- сказала Мирониха,-- отрезай пять метров.
Продавец Петр Максимыч поправил на носу металлические очки, достал
из-под прилавка ножницы, нанизал их на пальцы и почикал в воздухе, будто
проверял, хорошо ли они чикают, нет ли сцеплений.
-- Пяти метров отрезать не могу,-- сказал он, перестав чикать.
-- Это почему ж ты не можешь? -- заволновалась Мирониха.-- Отрезай,
говорю!
-- Не кричи,-- строго сказал Петр Максимыч, чикнув ножницами на
Мирониху,-- клеенки привезли мало. Я ее всю измерил, и получается по полтора
метра на каждый дом. Надо, чтоб всем хватило.
Тут же в магазине начался шум, все женщины стали разом разбираться,
правильно это или неправильно. Особенно горячилась Мирониха.
-- Отрезай! -- наседала она на Петра Максимыча.-- Кто первый стоит, тот
пускай и берет сколько хочет.
-- Ишь, придумала! -- говорили другие.-- Нарежет себе пять метров, а
другим нечем стол покрывать. Надо, чтоб всем хватило.
-- А если у меня стол длинный? -- кричала Мирониха.-- Мне полтора метра
не хватит! Что ж мне, стол отпиливать?
-- Можешь отпиливать,-- сказал Петр Максимыч, чикая ножницами.
Тут же все стали вспоминать, у кого какой стол, а Мирониха побежала
домой стол мерить. За нею потянулись и другие женщины.
В магазине остались только дядя Зуй да Колька Дрождев.
-- Слышь, Колька, а у меня-то стол коротенький,-- говорил дядя Зуй.--
Внучка Нюрка сядет с того конца, я с этого -- вот и весь стол. Мне клеенки
хватит, еще и с напуском будет.
-- А у меня стол круглый,-- хмуро сказал Колька Дрождев,-- а раздвинешь
-- яйцо получается.
Первой в магазин вернулась Мирониха.
-- Режь метр восемьдесят! -- бухнула она.
-- Не могу,-- сказал Петр Максимыч.
-- Да что же это!-- закричала Мирониха.-- Где я возьму еще тридцать
сантиметров?
-- Да ладно тебе,-- сказал дядя Зуй,-- останется кусочек стола
непокрытым, будешь на это место рыбьи кости складывать.
-- Тебя не спросила! -- закричала Мирониха.-- Сам вон скоро свои кости
сложишь, старый пень!
-- Ишь, ругается! -- сказал дядя Зуй добродушно.-- Ладно. Максимыч,
прирежь ей недостачу из моего куска. Пускай не орет. Пускай рыбьи кости на
клеенку складывает.
Продавец Петр Максимыч приложил к клеенке деревянный метр, отмерил
сколько надо, и с треском ножницы впились в клеенку, разрубая васильки.
-- Бери-бери, Мирониха,-- говорил дядя Зуй,-- пользуйся. Хочешь ее
мылом мой, хочешь стирай. От этой клеенки убыли не будет. Ей износу нет.
Пользуйся, Мирониха, чашки на нее ставь, супы, самовары ставь. Только смотри
будь осторожна с ней, Мирониха. Не погуби клеенку!
-- Тебя не спросила,-- сказала Мирониха, взяла, кроме клеенки, селедок
и пряников и ушла из магазина.
-- Твой кусок, Зуюшко, укоротился,-- сказал Петр Максимыч.
-- Ладно, у меня стол маленький... Кто там следующий? Подходи.
-- Я,-- сказала тетка Ксеня,-- мне надо метр семьдесят.
-- Где ж я тебе возьму метр семьдесят? -- спросил Петр Максимыч.
-- Где хочешь, там и бери. А у меня дети малые дома сидят, плачут,
клеенки хочут.
-- Пускай плачут! -- закричал Петр Максимыч.-- Где я тебе возьму?
Тетка Ксеня махнула рукой на Петра Максимыча и сама заплакала.
-- Вот ведь дела,-- сказал дядя Зуй,-- с клеенкой с этой! Ладно,
Максимыч, прирежь и ей недостачу, мне небось хватит. А то клеенка, дьявол,
больно уж хороша, женщине и обидно, что не хватает... Теперь-то довольна,
что ль, тетка Ксеня, или не довольна? А клееночка-то какая -- прям искры из
глаз. Какая сильная сила цвета. Постелишь ее на стол, а на столе --
цветочки, ровно лужок... Кто там следующий? Манька Клеткина? А какой у тебя,
Манька, будет стол?
-- Не знаю,-- тихо сказала Манька.
-- Так ты что ж, не мерила, что ль?
-- Мерила,-- сказал Манька еще тише.
-- Ну, и сколько получилось?
-- Не знаю. Я веревочкой мерила.
Манька достала из кармана веревочку, узлом завязанную на конце.
-- Вот,-- сказала она,-- у меня такой стол, как эта веревочка.
-- Как веревочке ни виться,-- строго сказал Петр Максимыч,-- а концу
все равно быть.
Он приложил деревянный метр, померил Манькину веревочку и сказал:
-- Опять нехватка. Метр семьдесят пять.
-- Эх,-- махнул рукой дядя Зуй,-- прирезай недостачу от моего куска,
режь на всю веревочку. А ты, Манька, горячие кастрюли на клеенку не ставь,
ставь на подложку. Поняла, что ль? Сделай подложку из дощечки.
-- Поняла,-- тихо сказала Манька,-- спасибо, батюшка.
-- Или того лучше, Манька. Ты ко мне забеги, я тебе готовую подложку
дам... Кто следующий-то там?..
Дело в магазине пошло как по маслу. Петр Максимыч только чикал
ножницами, и через десять минут от дядизуевой клеенки почти ничего не
осталось.
Но эти десять минут дядя Зуй не терял даром. Он расхваливал клеенку,
жмурился от силы цвета, сомневался: не заграничная ли она? Не американская
ли?
-- Ну, Зуюшко,-- сказал наконец Петр Максимыч,-- клеенка эта пока не
американская. Наша клеенка, советская. И у тебя от этой клеенки осталось как
раз двадцать сантиметров.
-- Чтой-то больно мало.
-- Так выходит. Двадцать сантиметров тебе, полтора метра Кольке
Дрождеву.
-- Может, какие-нибудь есть запасы? -- намекнул дядя Зуй.-- Для близких
покупателей?
-- Запасов нету,-- твердо сказал Петр Максимыч.-- И в скором времени не
предвидится.
-- Видишь ты, нету запасов. Ну ладно, давай режь двадцать сантиметров.
-- На кой тебе двадцать-то сантиметров? -- хрипло сказал Колька
Дрождев, механизатор.-- Отдай их мне.
-- Не могу, Коля. Надо же мне хоть маленько. А то еще Нюрка ругаться
будет.
-- Больно уж мало,-- сказал Колька Дрождев.-- Двадцать сантиметров,
чего из них выйдет?
-- Я из них дорожку сделаю, постелю для красоты.
-- Какая там дорожка, больно узка. А Нюрке мы конфет возьмем, чего ей
ругаться?
-- Это верно,-- согласился дядя Зуй.-- Когда конфеты -- чего ругаться?
