Николай Клюев.
Между двух стульев
"...нет..."
Фр. Бэкон. "Новый органон"
Лирическое выступление
Интересно ли вам, что подают на "пиру воображенья"?
Странные блюда подают там -- например, "бренди, смешанный с
соевым соусом", "скорпионов с томатной подливой", "живых
кроликов", "пирог, начиненный невезучим стариком из Перу"... Не
слишком аппетитно, правда? Всем этим угощал созванных на "пир
воображенья" гостей один из основоположников так называемой
литературы абсурда -- Эдвард Лир. В середине прошлого века он
издал в Англии "Книгу Абсурда" ("Book of Nonsense"),
переведенную с тех пор едва ли не на все языки мира. Сегодня
это "меню Эдварда Лира" известно почти каждому -- и, как ни
удивительно, желающих отведать кулинарные шалости
эксцентричного британца находится все больше и больше. В чем же
секрет этой, теперь уже очень знаменитой, кухни? Не в том ли,
что любое из предлагаемых ею блюд совершенно несъедобно?
Несъедобно, а... едят!
Вот вам Старец, который привык
только кроликов кушать -- живых:
как-то, съев двадцать штук,
стал он зелен, как лук, --
и от старых привычек отвык.
Это я в подтверждение к сказанному... Чтобы вы не думали,
будто я лгу.
Надо быть очень осторожными, когда вас приглашают на "пир
воображенья". В этом случае от хозяев дома можно ожидать
всякого. Легко, например, вместе с ними очутиться в чайнике:
Вот вам Старец, по чистой случайности
с детских лет оказавшийся в чайнике:
он толстел с двух сторон,
но не мог выйти вон -
так и прожил всю жизнь в этом чайнике.
...И упаси нас боже от расспросов -- как, зачем, почему!
Вразумительных ответов на них мы все равно не получим, если
вообще получим какие-нибудь ответы:
Вот вам Старец из города Дил;
он гулять лишь на пятках ходил --
спросишь: "В чем тут секрет?",
он -- ни слова в ответ,
скрытный Старец из города Дил.
Все это -- Эдвард Лир: старцы и старухи (а также
малолетние и молодые леди и джентльмены), совершающие дикие и
чудовищные поступки, -- его герои. Жизнь их подчиняется
законам, для нас не приемлемым, а мир, в котором они пребывают,
даже не воспринимается нами как реальный. В крайнем случае мы
оцениваем его как "другую реальность", имеющую мало общего с
нашей. А "другая реальность" ужасно неудобна: все, что мы
знаем, оказывается здесь бесполезным, а того, что могло бы
принести пользу, мы, как выясняется, не знаем. В положении
между двумя этими реальностями мы чувствуем себя севшими между
двух стульев: английское выражение "to fall between two stools"
(сесть между двух стульев) очень точно характеризует наше
состояние. Мы обескуражены и растеряны, не понимаем, как вести
себя, тщетно пытаемся сориентироваться и, наконец, в недоумении
разводим руками или просто обижаемся: да нам просто морочат
голову, сбивают нас с толку! И, рассерженные, одураченные, мы
предпочитаем "пиру воображенья" спасительное лоно жизненного
опыта и здравого смысла -- а там уж, можете быть уверены, нам
ничто не грозит.
Здравый Смысл -- деловитый и трезвый хозяин. В гости к
нему не приходят ни в два часа ночи, ни в семь часов утра --
приходят либо к обеду, либо к ужину. Не надевают канареечные
шорты, полосатые гетры или купальник -- надевают строгое платье
или костюм-тройку. В гости к Здравому Смыслу не приносят
попугая на плече или жабу на ладони -- приносят букет цветов и
торт.
В гостях у Здравого Смысла не валяются на полу и не
повисают на люстре -- там чинно сидят за столом или отдыхают в
креслах. Не молчат как рыбы, не кричат "полундра!", не лают и
не крякают, а ведут подобающие беседы. В гостях у Здравого
Смысла не едят глину с битым стеклом или воздушные шарики --
едят салат оливье и мясо в белом соусе. Там не запускают в дам
тапочками или цветочными горшками, а говорят им любезные слова.
Из гостей от Здравого Смысла не выходят на руках и не
выкатываются кубарем -- в этом смысле все тоже происходит как
положено. Оттуда не выносят платяной шкаф или жареную курицу за
пазухой, а выносят приятное впечатление.
Не кажется ли вам, что все это как-то успокаивает и делает
визит к Здравому Смыслу не только совершенно безопасным, но и
заманчивым?
Так что если у вас есть одновременно два приглашения -- на
"пир воображенья" и в гости к Здравому Смыслу, я советую вам
самым обстоятельным образом обдумать свой выбор: все-таки мало
кому приятно постоянно держать ухо востро! Однако если
случилось, что ухо ваше само по себе востро и с этим уж ничего
не поделаешь, -- милости прошу за мной, на "пир воображенья": я
обещаю не давать вам покоя, отдыха и умиротворения, я обещаю
обманывать вас на каждом шагу, я обещаю так заморочить вам
голову, что самые обыденные вещи станут загадочными и в конце
концов непонятными, я обещаю завести вас во все тупики, которые
встретятся по дороге, и, наконец, я обещаю вам крушение всех
надежд и иллюзий, а также полное попрание Жизненного Опыта и
Здравого Смысла.
Рискнем? Рискнем -- однако начнем не слишком резко, с
пирога с тмином. Пирог с тмином -- теперь большая редкость:
мало кто умеет приготовить настоящий пирог с тмином. Немногие
из вас, наверное, его пробовали -- и вот этот молодой человек,
но, может быть, чрезмерно серьезный (зовут его не то Петр, не
то Павел -- я точно не знаю и предлагаю во избежание
недоразумений называть его Петропавел), не случайно
переспрашивает:
-- Простите, пирог -- с миной?
Глава 1. Пирог с миной
Выражение "Пирог с миной" -- не совсем понятное выражение.
Оно может означать пирог с недовольным лицом -- этакой
капризной миной -- и пирог, начиненный взрывным снарядом.
Первое неприятно, второе просто опасно. Пока Петропавел
размышлял об этом, внесли пирог. С лицом у пирога все было
нормально: открытое румяное лицо, хоть и не слишком
запоминающееся. Зато вот середина пирога подозрительно
выпячивалась -- и, когда над ней занесли довольно большой нож,
Петропавел счел своим долгом напомнить:
-- Осторожно, там мина!
Однако, несмотря на предупреждение, нож был безрассудно
вонзен в самую середину. Стоит ли удивляться, если тут же
раздался очень впечатляющий взрыв и комната, где все это
происходило, наполнилась сизым дымом? Дым рассеивался долго, но
рассеялся весь -- и Петропавел успел увидеть, как через комнату
пронесся на коне всадник, причем Петропавлу показалось, что у
всадника этого больше чем одна голова. Сколько именно голов у
него, определить было трудно: здесь Петропавел мог и ошибиться,
но готов был подтвердить под присягой, по крайней мере, то, что
какое-то недоразумение в верхней части тела у всадника имелось.
Это производило нехорошее сильное впечатление. Петропавел
ринулся было вслед, но поймал себя на мысли, что это глупо --
кидаться вдогонку за всадником, не имея коня, и вернулся на
прежнее место, которое оказалось занятым. На этом месте ярко
одетая девушка обнимала и целовала человека, годившегося ей в
отцы, деды и прадеды, одновременно рассказывая ему о том, как
сильно она его любит, и о том, что это у нее впервые в жизни.
Петропавел очень смутился, застав такой нежный и ответственный
момент отношений двух незнакомых людей. Он сделал шаг назад и
попытался даже произнести какие-нибудь извинения, но не успел,
потому что ярко одетая девушка внезапно перестала обнимать и
целовать возлюбленного и, прыжком переместившись к Петропавлу,
принялась обнимать и целовать его. Объятия и поцелуи
перемежались со словами:
-- О любовь моя, я так долго ждала тебя! Я полюбила тебя
сразу -- сильно и страстно: это у меня впервые в жизни!
Все произошло так быстро, что Петропавел даже не успел
опознать секунду назад уже слышанный им текст: перед его
глазами моталась красная роза -- голова пошла кругом и,
кажется, начала побаливать. В мгновение ока зацелованный весь,
он почувствовал сильную слабость и с трудом выдохнул:
-- Разве мы знакомы?
-- Мы созданы друг для друга! -- горячо воскликнула
девушка и сопроводила восклицание объятием, похожим на
членовредительство. Петропавел ойкнул, а мучительница
продолжала: -- Хочешь взять мою жизнь -- так на же, бери ее,
она твоя! Для чего она мне теперь, когда я встретила тебя, о
моя жизнь!
Петропавлу не требовалась предложенная ему жизнь, тем
более что его собственная, кажется, была в опасности, но он
ничего не ответил, сомлев от очередного объятия и окончательно
утратив способность соображать.
Когда на время угасшее сознание вернулось, тем, о ком
сразу вспомнил Петропавел, был человек, годившийся девушке в
отцы, деды и прадеды. Все еще осыпаемый поцелуями, Петропавел
уцепился за первую попавшуюся мысль о нем -- мысль была такая:
"Сейчас он зарежет меня". Сосредоточиться даже на этой простой
мысли оказалось невозможно: роза продолжала мотаться перед
глазами и сбивала с толку. Впрочем, Петропавел исхитрился-таки
искоса взглянуть на прежнего возлюбленного девушки, которого
ожидал увидеть с ножом в руке. Однако тот блаженно улыбался и с
удовольствием крестился, глядя на них. Похоже, он был страшно
рад избавлению. "Меня не зарежут", -- с грустью понял
Петропавел: значит, рассчитывать на постороннюю помощь не
приходилось. Надо было самому позаботиться о себе. Но не тут-то
было: руки и ноги отказывались служить ему. Единственное, что
удалось, -- это избавиться от розы: Петропавел изловчился и
вырвал ее из замысловатой прически мучительницы. Отбросив
цветок подальше, он покорился судьбе и беспокойно ожидал
смерти. О пощаде, видимо, не могло быть и речи.
За короткое время Петропавла истрепали всего -- и он почти
не услышал спасительных слов, внезапно произнесенных девушкой.
-- Не люблю тебя больше! -- воскликнула она и с воплем "О
любовь моя!" устремилась в сторону. Перед глазами Петропавла на
мгновение мелькнули уже знакомый ему всадник и вспрыгнувшая в
занятое седло красавица. "Я так долго ждала тебя! Я полюбила
тебя сразу -- сильно и стра..." -- донеслось до него издалека.
Петропавел вздрогнул и забился в тревожном и кошмарном сне. Сон
отличался от яви только невообразимым количеством роз,
украшавших волосы незнакомки, -- и Петропавел все вырывал и
вырывал их из замысловатой прически...
-- Не спи, свихнешься, -- услышал он сквозь ужас сна голос
человека и почувствовал, как что-то упало на лицо. Петропавел
усилием воли прекратил сновидение с розами.
-- Кто это был? -- спросил он. Перед ним сидел прежний
возлюбленный девушки и ел рыбу.
-- Это? -- человек беспечно бросил в Петропавла еще одну
рыбью кость. -- Это Шармен была. Испанка, знаете ли... У любви,
как у пташки, крылья, и все такое прочее... Рыбы хотите?
Петропавел отрицательно помотал головой:
-- А чего она такая... эта Шармен? Налетела, как буря...
-- Полюбила, -- развел руками человек, -- что ж тут
поделаешь? Со всяким бывает. -- Он вытер рот краем плаща и
отчитался: -- Рыбы больше нет. Осталось куста четыре в кусках.
-- А Вы кто? -- спросил Петропавел, не вполне понимая
слова незнакомца и подозрительно его разглядывая. Тот был одет
исключительно старомодно: широкополая шляпа, плащ до земли, под
плащом -- жабо со всеми делами, потом ботфорты, шпоры...
-- Бон Жуан, -- отрекомендовались в ответ.
-- Дон Жуан? -- переспросил Петропавел.
