открыв обмотавшую грудь клейкую ленту. Он был похож на человека на
окончательном этапе выздоровления после тяжелого перелома ребер.
Он бросил быстрый взгляд назад и увидел открытую дверь... ее нижний
край прочертил на сером песке веерообразный след, когда кто-то - надо
полагать, этот умирающий - ее открыл. Сквозь проем двери Эдди был виден
туалет первого класса, раковина, зеркало... а в нем - его собственное
лицо, полное отчаяния, черные волосы, упавшие на лоб, на зеленовато-карие
глаза. На заднем плане он увидел стрелка, берег и парящих над ним морских
птиц, которые галдели и дрались неизвестно над чем.
Эдди теребил ленту, не зная, как начать, как найти свободный конец, и
его охватила растерянность и безнадежность. Так, наверное, чувствует себя
олень или кролик, когда до половины перейдет шоссе и повернет голову - и
оцепенеет в безжалостном ослепительном свете приближающихся фар.
Уильяму Уилсону, человеку, чье имя прославил По, понадобилось
двадцать минут, чтобы обмотать его липучкой. Чтобы открыть дверь в туалет
первого класса, им понадобится пять минут, самое большое - семь.
- Мне не снять это говно, - сказал он человеку, который, шатаясь,
стоял перед ним. - Я не знаю, кто ты и где я, но я тебе говорю - ленты
слишком много, а времени слишком мало.
Когда капитан Макдоналд, раздосадованный тем, что 3-А не реагирует на
его слова, начал колотить в дверь, Дийр, второй пилот, посоветовал ему
бросить это дело.
- Да куда он денется? - спросил Дийр. - Что он может сделать? В
унитаз сам себя спустить? Крупноват он для этого.
- Но если он везет... - начал Макдоналд.
Дийр, который сам не раз и не два нюхал кокаин, сказал:
- Если везет, то везет много. Ему от него не избавиться.
- Отключить воду, - вдруг резко приказал Макдоналд.
- Уже, - ответил штурман (который тоже любил при случае понюхать -
только не табак). - Но не думаю, чтобы это имело значение. Можно
растворить в бачке столько, сколько войдет, но сделать, чтобы его там не
оказалось, невозможно.
Они столпились у двери туалета, на которой издевательски светилась
надпись ЗАНЯТО; все говорили вполголоса. "Ребята из УБН [Управление по
борьбе с наркобизнесом] сольют из бачков воду, возьмут пробу - и малый
спекся".
- Он всегда сможет сказать, что кто-то заходил до него и скинул эту
штуку, - возразил Макдоналд. Голос у него становился все более
раздраженным. Ему хотелось не разговаривать об этом, а что-то с этим
делать, принимать какие-то меры, хотя он отчетливо сознавал, что пассажиры
все еще выходят гуськом, и многие с особенным любопытством поглядывают на
пилотов и стюардесс, собравшихся у двери туалета. Экипаж, со своей
стороны, отчетливо сознавал, что какие-либо слишком откровенные, открытые
действия могут разбудить страшный призрак террориста, который в наше время
таится в глубине сознания каждого авиапассажира. Макдоналд знал, что его
штурман и бортинженер правы, знал, что наркотик, скорее всего, упакован в
пластиковые пакеты, на которых остались отпечатки пальцев этого говнюка, и
все равно он слышал, как у него в мозгу звучит сигнал тревоги. Что-то у
него внутри кричало: "Жулик! Жулик!", словно этот малый из кресла 3-А был
пароходным шулером и держал наготове полный рукав тузов.
- Он не пытается спустить воду, - сказала Сьюзи Дуглас. - Он даже не
пытается открыть краны умывальника, а то мы бы услышали, как в них хлюпает
воздух. Я слышу что-то, но...
- Уходите, - коротко приказал Макдоналд. Его взгляд скользнул по
Джейн Дорнинг. - Вы тоже. Мы здесь сами справимся.
Джейн повернулась, чтобы уйти; щеки ее горели.
Сьюзи спокойно сказала:
- Джейн его вычислила, а я заметила выпуклости у него под рубашкой.
Мы, пожалуй, останемся, капитан Макдоналд. Если хотите подать на нас
рапорт о неподчинении командиру - подавайте. Но я хочу, чтобы вы не
забывали, что можете сорвать УБН, возможно, очень крупную операцию.
Их взгляды столкнулись, точно сталь с кремнем, высекая искры.
Сьюзи сказала:
- Мак, я летала с вами раз семьдесят-восемьдесят. Я вам добра желаю.
Макдоналд еще секунду смотрел на нее, потом кивнул.
- Можете остаться. Но я хочу, чтобы вы отошли на шаг назад, к кабине.
Он приподнялся на цыпочки, оглянулся назад и увидел конец очереди,
который как раз переходил из третьего класса во второй. Еще две минуты,
ну, три.
Капитан повернулся к встречающему пассажиров агенту компании, который
стоял у люка и внимательно смотрел на них. Как видно, он понял, что
возникли какие-то сложности, потому что достал из футляра свою переносную
рацию и держал ее в руке.
- Скажи ему, чтобы он прислал мне сюда таможенников, - тихо сказал
Макдоналд штурману. - Троих или четверых. Сейчас же.
Штурман, беспечно усмехаясь и извиняясь, протолкался через очередь и
тихонько поговорил с агентом, который поднес рацию ко рту и что-то тихо
сказал в нее.
Макдоналд - который ни разу в жизни не принимал ничего более
сильнодействующего, чем аспирин, да и то очень редко - повернулся к Дийру.
Губы его были сжаты в тонкую, белую, как шрам, черту.
- Как только выйдет последний пассажир, мы взломаем дверь этой
сральни, - сказал он. - И мне плевать, будут здесь таможенники или нет.
Ясно?
- Вас понял, - ответил Дийр и стал смотреть, как хвост очереди
проходит в первый класс.
- Достань мой нож, - сказал стрелок. - Он у меня в кошеле.
Он показал рукой на потрескавшийся кожаный мешок, лежавший на песке.
Мешок был похож не столько на кошель, сколько на большой рюкзак; такие,
должно быть, несли хиппи, когда шли по аппалачскому маршруту, тащась от
красоты природы (а время от времени, может, и от косячка), только этот
выглядел, как настоящий, а не как бутафория, помогающая какому-нибудь
торчку поддерживать свое собственное представление о себе; как вещь,
которая много-много лет сопутствовала хозяину в трудных - быть может,
невыносимо трудных - странствиях.
Показал рукой, а не пальцем. Он не мог показать пальцем. Эдди понял,
почему правая рука у этого человека была обмотана грязным обрывком рубахи:
у него были оторваны несколько пальцев.
- Возьми нож, - сказал незнакомец. - Перережь ленту. Постарайся не
порезаться. Это не трудно. Тебе надо быть осторожным, но все равно
придется управляться быстрее. Времени мало.
- Знаю, - сказал Эдди и стал на колени на песок. Все это происходило
не на самом деле. Вот в чем штука, вот чем все объясняется. Как
сформулировал бы Генри Дийн, великий мудрец и выдающийся торчок, прыг да
скок, туда-сюда, крыша едет - не беда; жизнь - лишь сон, а мир - фуфло.
Это, братец, западло, только ты не унывай, а лучше вмажемся давай.
Все это не взаправду, это все - необычайно живой глюк, так что самое
лучшее - не дергаться, а плыть по течению.
Но глюк был до невозможности живой. Эдди потянулся к "молнии" - или,
может, кошель застегивался на липучки - и увидел, что он крест-накрест
зашнурован сыромятными ремешками; некоторые порвались и были тщательно
связаны, и узелки были такими маленькими, чтобы не застревать в окруженных
металлическими колечками отверстиях.
Эдди расшнуровал мешок, растянул горловину и нашел нож под сыроватым
свертком - обрывком рубахи, в который были увязаны патроны. От одного
только вида рукоятки у него захватило дух... она была из настоящего
серебра, глубокого, мягкого серо-белого цвета, и на ней был выгравирован
замысловатый узор, привлекавший взгляд, приковывавший его...
В ухе у Эдди взорвалась боль, с ревом пронизала голову насквозь, на
миг застлала глаза красным туманом. Он неуклюже споткнулся о раскрытый
кошель, упал на песок и снизу вверх взглянул на бледного человека в
сапогах с отрезанными голенищами. Это был совсем даже не глюк. Голубые
глаза, пылавшие на этом умирающем лице, были глазами самой истины.
- Любоваться будешь после, невольник, - сказал стрелок. - Сейчас
воспользуйся им - и только.
Эдди чувствовал, как ухо у него пульсирует, распухает.
- Почему ты меня все время так называешь?
- Разрежь ленту, - мрачно сказал стрелок. - Если они вломятся в оный
нужник, пока ты еще здесь, то ты - такое у меня чувство - останешься здесь
очень надолго. И вскоре - в обществе трупа.
Эдди вытащил нож из ножен. Не старинный; больше, чем старинный;
больше, чем древний. Лезвие, отточенное почти до невидимости, казалось,
впитало в металл все века.
- Да, видать, острый, - сказал он, и голос у него дрогнул.
Последние пассажиры гуськом выходили на трап. Одна из них, дама весен
эдак семидесяти, остановилась возле Джейн Дорнинг с тем
мучительно-растерянным выражением лица, какое, кажется, свойственно только
людям, которые впервые летят на самолете в очень немолодом возрасте или
очень плохо зная английский язык, и стала показывать ей свои билеты. "Как
же я найду свой самолет на Монреаль? - спрашивала она. - И что будет с
моим багажом? Когда мне проходить досмотр - здесь или там?"
- На верхней площадке трапа будет стоять агент нашей авиакомпании,
который сообщит вам все необходимые сведения, мэм, - сказала Джейн.
- Ну, уж не знаю, почему вы не можете дать мне все необходимые
сведения, - возразила старушка. - На этом вашем трапе все еще полно
народу.
- Проходите, пожалуйста, сударыня, не задерживайтесь, - сказал
капитан Макдоналд. - У нас тут возникла проблема.
- Что ж, прошу прощения, что я вообще еще не умерла, - обиженно
сказала старушка. - Я, как видно, просто свалилась с катафалка.
И прошествовала мимо них, задрав нос, как собака, учуявшая еще
довольно далекий костер, зажав в одной руке дорожную сумку, а в другой -
папку с билетами (из нее торчало такое множество корешков посадочных
талонов, что впору было подумать, что эта леди облетела почти весь земной
шар, меняя самолеты в каждом аэропорту).
- А эта дамочка, пожалуй, больше не станет летать на реактивных
лайнерах компании "Дельта", - пробормотала Сьюзи.
- А мне насрать, пусть хоть у Супермена в портках летает, - ответил
Макдоналд. - Она последняя.
Джейн метнулась мимо них, огляделась места во втором классе, потом
заглянула в главный салон. Там никого не было.
Она вернулась и доложила, что самолет пуст.
Макдоналд обернулся к трапу и увидел, что сквозь толпу проталкиваются
два таможенника в форме, извиняясь, но не давая себе труда оглядываться на
людей, которых они оттолкнули. Последней из этих людей была та самая
старушка; она уронила свою папку с билетами, бумажки рассыпались и летали
вокруг, а она с пронзительными криками гонялась за ними, как рассерженная
ворона.
- Ладно, - сказал Макдоналд, - вы, ребята, здесь и оставайтесь.
- Сэр, мы - служащие федеральной Таможни...
- Правильно, и я вас вызвал, и я рад, что вы прибыли так быстро. А
теперь вы стойте, где стоите, потому что это - мой самолет, и тип, который
там засел, - один из моих пассажиров. Как только он выйдет из самолета и
ступит на трап, он станет вашим, и можете делать с ним, что хотите. - Он
кивнул Дийру. - Я дам этому сукину сыну еще один шанс, а потом будем
ломать дверь.
- Я не против, - ответил Дийр.
Макдоналд заколотил ладонью по двери туалета и заорал:
- А ну, друг, выходи! Я больше просить не буду!
Ответа не было.
- Ладно, - сказал Макдоналд. - Поехали.
Эдди смутно слышал, как старуха говорила: "Что ж, прошу прощения, что
я вообще еще не умерла! Я, как видно, просто свалилась с катафалка!"
