Эдди отключился от тирады таксиста, так что она стала лишь фоном, и
прислушивался лишь настолько, чтобы в нужных местах кивать. Если
вдуматься, то трепотня таксиста была очень забавна. Одним из хвостов был
темно-синий лимузин. Эдди догадался, что он - с таможни. Вторым был фургон
с надписью на боках "Пицца Джинелли". Там была нарисована пицца в виде
улыбающейся мальчишеской мордашки, и улыбающийся мальчик облизывался, а
под картинкой была подпись: "МММММ! Какая ВКУУУСНАЯ пицца!" Но какой-то
юный дизайнер-любитель, обладатель баллончика-спрэя с краской и
рудиментарного чувства юмора, зачеркнул в слове "пицца" обе буквы "ц" и
написал сверху "з" и "д".
Джинелли. Эдди знал одного Джинелли; он держал ресторан под названием
"Четыре Предка". Но торговля пиццей была чисто побочным делом, так, для
отвода глаз, на радость ревизорам. Джинелли и Балазар. Они были
неразлучны, как сосиски и горчица.
Согласно первоначальному плану, перед аэровокзалом должен был ждать
лимузин с водителем, готовый умчать его в один салун в центре города - там
была штаб-квартира Балазара. Но, разумеется, в первоначальный план не
входили два часа в маленькой белой комнатке, два часа непрерывного
допроса, который вела одна группа таможенников, а вторая группа сначала
слила содержимое сантехнических баков борта 901, а потом перерыла его, ища
большую партию наркотиков, существование которой они тоже подозревали,
такую большую, что ее невозможно было ни смыть, спустив воду, ни
растворить.
Когда он вышел, никакого лимузина, естественно, не было. Водителю,
конечно, были даны инструкции: если челнок не выйдет из аэровокзала минут
так через пятнадцать после всех пассажиров, сваливай по-быстрому. У
водителя, конечно, хватило ума не звонить из машины по телефону, потому
что в ней стоит радиотелефон, и перехватить разговор по нему можно
запросто. Балазар, надо думать, связался кое с кем, узнал, что у Эдди
неприятности, и сам подготовился к неприятностям. Балазар, может, и не
сомневается, что в Эдди есть стальной стержень, но при всем том Эдди как
был наркашом, так и остался. А надеяться, что наркаш будет держаться до
бесконечности, не приходится.
Значит, не исключена возможность, что фургон с пиццей вдруг
притормозит в соседнем с такси ряду, кто-нибудь высунет из окна кабины
автомат, и задняя стенка такси вдруг станет похожа на залитую кровью терку
для сыра. Эдди беспокоился бы сильнее, если бы его продержали не два часа,
а четыре, а если бы его продержали не четыре, а шесть часов, он был бы
очень встревожен. Но всего два... Эдди подумал, что Балазар не усомнится,
что уж два-то часа он молчал. И захочет узнать насчет товара.
А настоящей причиной того, что Эдди оглядывался назад, была дверь.
Она его завораживала.
Когда таможенники наполовину снесли, наполовину сволокли его вниз по
трапу в административный сектор аэропорта Кеннеди, он оглянулся через
плечо и увидел, что дверь - там, несомненно, неоспоримо реальная, хоть это
и было невероятно; она плыла за ним на расстоянии примерно трех футов. Он
видел, как волна за волной накатывается и разбивается на песке; видел, что
там, за дверью, начинает смеркаться.
Эта дверь напоминала "загадочную картинку", в которой замаскировано
какое-то изображение; сначала ты никак, хоть умри, не можешь его увидеть,
но потом, когда ты его уже углядел, то никак не можешь перестать его
видеть, как ни старайся.
Дверь исчезала дважды - оба раза, когда стрелок возвращался в свой
мир без него, и это было страшновато: Эдди чувствовал себя, как ребенок, у
которого перегорел ночник. Первый раз это случилось во время допроса на
таможне.
Мне придется уйти. - Голос Роланда отчетливо прорезался сквозь
очередной вопрос, который ему задавали. - Всего на несколько минут. Не
бойся.
Почему? - спросил Эдди. - Почему тебе придется уйти?
- Что случилось? - спросил его один из таможенников. - У тебя вдруг
сделался испуганный вид.
Эдди и вправду вдруг почувствовал, что испугался, но чего именно -
этому придурку все равно было бы не понять.
Он оглянулся назад, через плечо, и таможенники тоже обернулись. Они
видели только голую белую стену, обшитую белыми панелями с высверленными
для приглушения звука дырочками; а Эдди видел дверь, как обычно - на
расстоянии трех футов (теперь она была вмонтирована в стену этой комнаты -
запасный выход, который не мог видеть никто из допрашивающих). Но он видел
не только дверь. Он видел, как из волн выходят чудища, чудища, словно
сбежавшие из фильма ужасов, где эффекты немного более натуральны, чем
хотелось бы зрителю, настолько натуральны, что реальным кажется все. Они
были похожи на омерзительную и страшную помесь креветки, омара и паука.
Они издавали какие-то странные, жуткие звуки.
- Что, Эдди, ломать начало? - спросил один из таможенников. -
Мерещится, что по стене букашки-таракашки ползают?
Это было так близко к истине, что Эдди чуть не рассмеялся. Зато
теперь он понял, почему этому Роланду пришлось уйти: сознание Роланда было
- по крайней мере, в данный момент - в безопасности, но эти твари
приближались к его телу, и Эдди подозревал, что если Роланд в ближайшее
время не уберет его с того места, где оно находится сейчас, то очень может
быть, что вскорости ему будет некуда вернуться - никакого тела не
останется.
Внезапно он словно услышал, как Дэвид Ли Рот распевает во все горло:
"О, у меняааа... нет никогооо...", и тут он действительно рассмеялся. Он
не мог удержаться от смеха.
- Что это тебя так рассмешило? - спросил тот таможенник, что
интересовался, не видит ли он букашек-таракашек.
- Вся эта ситуация, - ответил Эдди. - Хотя она не столько смешная,
сколько странная. Я хочу сказать, если бы это был фильм, то не Вуди
Аллена, а Феллини, если вы меня понимаете.
Ты тут справишься? - спросил Роланд.
Будь спок. Иди, парень, ЗСД.
Не понимаю.
Занимайся своими делами.
Ага. Ладно. Я ненадолго.
И вдруг этот другой исчез. Как струйка дыма, такая жиденькая, что
легчайший ветерок мог бы унести ее прочь. Эдди снова оглянулся, не увидел
ничего, кроме белых панелей с дырочками - ни двери, ни океана, ни жутких
чудовищ - и почувствовал, как у него внутри все начинает сжиматься. Теперь
уже не осталось никаких подозрений, что это все-таки, может быть,
галлюцинация. Наркотик исчез, и этого доказательства Эдди вполне хватило.
Но Роланд как-то... помогал. С ним было легче.
- Хочешь, чтобы я там картину повесил? - спросил кто-то из
таможенников.
- Нет, - с тяжелым вздохом ответил Эдди. - Я хочу, чтобы вы меня
отсюда выпустили.
- Как только скажешь нам, что ты сделал с героином, - ответил другой,
- или это был "снежок"? - И все началось сначала: опять двадцать пять,
снова-здорово, сказка про белого бычка.
Спустя десять минут - десять очень длинных минут - Роланд вдруг вновь
оказался в сознании Эдди. Только что его не было - и вот он опять здесь.
Эдди ощутил, что стрелок обессилен.
Управился? - спросил он.
Да. Извини, что так долго. - Пауза. - Мне пришлось ползти.
Эдди снова оглянулся. Дверь вернулась на место, но теперь вид на тот
мир в ее проеме был немного другой, и он понял, что, как здесь дверь
перемещается с ним, так там она перемещается с Роландом. От этой мысли его
слегка передернуло. Получалось, будто он связан с этим другим некой
странной, жутковатой пуповиной. Тело стрелка, как и прежде, беспомощно
валялось перед дверью, но теперь перед глазами Эдди простиралась длинная
полоса песка до прибрежной полосы, где, урча и жужжа, бродили чудовища.
Всякий раз, как о берег разбивалась волна, они все, как одно, вздымали
вверх клешни. Было похоже на толпу в старых документальных фильмах, когда
Гитлер говорит речь, а все дружно вскидывают руки и орут "зиг-хайль!",
точно это для них - вопрос жизни и смерти - да, если задуматься, скорее
всего, так и было. Эдди увидел на песке следы мучительного продвижения
стрелка.
Пока Эдди смотрел, одна из кошмарных тварей с быстротой молнии
вскинула клешню вверх и цапнула морскую птицу, которая спикировала слишком
близко к берегу. На песок упали два брызжущих кровью куска - то, во что
превратилась птица. Оба куска еще не перестали дергаться, а на них уже
набросились покрытые панцирем чудовища. Вверх взлетело одно-единственное
бело перо. Его тут же стащила вниз клешня.
"Мать честная, - тупо подумал Эдди. - Ты только глянь на эти клещи".
- Почему вы все время оглядываетесь на стену? - спросил главный.
- Мне время от времени требуется противоядие, - сказал Эдди.
- Против чего?
- Против вашей физиономии.
Таксист высадил Эдди у одного из зданий в "Кооперативном городке",
поблагодарил за полученный на чай доллар и уехал. Эдди несколько секунд
постоял, держа в руке сумку на молнии; куртку он подцепил одним пальцем
другой руки и перекинул через плечо. В это доме, в квартире с двумя
спальнями, он жил вместе с братом. Он постоял, глядя снизу вверх на дом -
монолит, изящный и красивый, как кирпичная банка от сардинок. Множеством
окон дом напоминал Эдди тюремный корпус, и эта картина угнетала его так же
сильно, как Роланда - другого - изумляла.
Никогда, даже в детстве, не видывал я столь высоких строений, -
сказал Роланд. - А здесь их так много!
Ага, - согласился Эдди. - Мы живем, как муравьи в муравейнике. Тебе
этот дом, может, и нравится, но я тебе говорю, Роланд, он стареет. Стареет
в страшном темпе.
Синий лимузин медленно проехал мимо них; фургон с рекламой пиццы
повернул и стал приближаться к ним. Эдди замер и почувствовал, как внутри
него замер Роланд. Может, они все-таки собираются его убрать?
Дверь? - спросил Роланд. - Хочешь, мы уйдем через нее? - Эдди
чувствовал, что Роланд готов - ко всему - но его голос был спокоен.
Пока нет, - ответил Эдди. - Возможно, они только хотят поговорить. Но
приготовься.
Он чувствовал, что говорить это не было необходимости; ощущал, что
Роланд, даже когда спит самым глубоким сном, больше готов двигаться и
действовать, чем когда-либо, даже в минуту самого напряженного
бодрствования, удастся Эдди.
Фургон с улыбающимся мальчиком на боковой стенке подъехал почти что
вплотную. Окошко кабины со стороны пассажирского сиденья, а Эдди стоял
перед входом в свой дом, и перед ним, от носков его кроссовок, тянулась
его длинная тень; Эдди ждал, что высунется из окошка: лицо или ствол.
Во второй раз Роланд покинул Эдди не более, чем через пять минут
после того, как таможенники, наконец, сдались и отпустили его.
Стрелок поел, но слишком мало; ему было необходимо утолить жажду; а
больше всего ему было нужно лекарство. Эдди пока еще не мог помочь ему,
дать ему то лекарство, которое действительно требовалось Роланду (хотя и
подозревал, что стрелок прав, и Балазар мог бы сделать это... если бы
захотел), но обыкновенный аспирин мог хотя бы сбить жар, который Эдди
ощутил, когда стрелок подошел к нему вплотную, чтобы разрезать верхнюю
часть пластыря. Он остановился перед газетным киоском в главном зале
аэровокзала.
У вас, там, есть аспирин?
Никогда о нем не слышал. Что это - колдовство или лекарство?
Пожалуй, и то, и другое.
Эдди зашел в киоск и купил жестянку анацина усиленного действия.
Потом подошел к стойке с закусками и купил пару "горячих собак" длиной в
фут и двойную порцию пепси-колы. Он уже начал мазать сосиски горчицей и
кетчупом (Генри называл такие длинные "горячие собаки" "горячими
