- Она похожа на след от пластыря. Сдается, у тебя тут что-то было
приклеено пластырем, а потом ты вдруг решил, что хорошо бы эту штуку
отодрать и избавиться от нее.
- У меня на Багамах сделалась аллергия, - сказал Эдди. - Я ж вам
говорил. В смысле, мы уже несколько раз все это проговаривали. Я пытаюсь
не терять чувства юмора, но мне это дается все труднее.
- Заебись ты со своим чувством юмора, - яростно сказал другой
таможенник; этот тон был знаком Эдди. Такой тон делался у него самого,
когда ему случалось полночи на холоду прождать сбытчика, а тот так и не
появлялся. Потому что эти мужики тоже были наркашами. Единственная разница
заключалась в том, что для них наркотой были такие, как он и Генри.
- А как насчет дырки у тебя в пузе? Она-то у тебя откуда, Эдди? А? -
третий таможенник показывал на то место, куда Эдди ткнул себя ножом.
Кровь, наконец, унялась, но там еще был темно-красный застывший пузырек,
который, казалось, лопнет сразу же - только тронь.
Эдди показал на красный след от клейкой ленты.
- Чешется, - сказал он. Это была правда. - Я в самолете заснул - если
не верите мне, спросите стюардессу...
- Чего бы это мы тебе не верили, Эдди?
- Не знаю, - сказал Эдди. - Много вы видели контрабандистов, которые
дрыхнут, когда везут товар? - Он секунду помолчал, чтобы они могли
задуматься об этом, потом вытянул вперед руки. Некоторые ногти были
обгрызаны, другие - обломаны. Он когда-то сделал открытие: в подходняке
любимым лакомством вдруг становятся собственные ногти. - Я все время
старался сдерживаться, не чесаться, но, как видно, пока спал, здорово
разодрался.
- Или пока торчал. Это может быть след укола. - Эдди было ясно, что
ни один из них так не думает. Если ширнуться так близко к солнечному
сплетению (а оно для нервной системы - что панель управления), то больше
тебе уже никогда не придется ширяться.
- Дайте передохнуть, - сказал Эдди. - Вы ко мне так близко
придвинулись, что я уж думал - взасос целовать меня собрались. Не торчал
я, и вы это знаете.
На лице третьего таможенника выразилось отвращение.
- Для невинного ягненочка, Эдди, ты что-то уж очень много знаешь про
наркоту.
- Чего я не набрался из "Майами Вайс", то прочел в "Ридерз Дайджест".
А теперь скажите мне правду - сколько раз мы еще будем в этом копаться?
Четвертый таможенник показал ему маленький пластиковый пакетик. В нем
было несколько волоконец.
- Это - волокна. Мы их отправим в лабораторию, они нам подтвердят, но
мы и так знаем, от чего они. Это волокна лейкопластыря.
- Я перед уходом из отеля не успел принять душ, - в четвертый раз
сказал Эдди. - Я лежал у бассейна, загорал. Пытался избавиться от этой
сыпи. От аллергической сыпи. И заснул. Мне еще чертовски повезло, что я
вообще успел на самолет. Пришлось бежать, как угорелому. А был ветер. И
откуда я знаю, что у меня прилипло к коже, а что - нет.
Еще один таможенник протянул к Эдди руку и провел пальцем по коже
левой руки, на три дюйма вверх от локтевого сгиба.
- И это - не следы уколов.
Эдди оттолкнул его руку.
- Москиты покусали, говорил же я вам. Почти что зажили. Да что вы,
елки-палки, сами не видите, что ли?
Они видели. Это дело было задумано далеко не вдруг. Эдди уже месяц,
как перестал ширяться в руку. Генри был на это не способен, и в этом
заключалась одна из причин, почему послали Эдди, почему пришлось послать
Эдди. Когда он уже никак не мог терпеть, он задвигался высоко-высоко в
левое бедро, где к коже ноги прилегало левое яичко... так, как он сделал в
ту ночь, когда смугловатый гаденыш наконец принес ему приличную наркоту.
Большей же частью Эдди только нюхал, а Генри этого теперь было мало. Это
вызывало чувства, которым Эдди не мог дать точного определения... смесь
гордости и стыда. Если они посмотрят там, если они отодвинут яички, у него
могут возникнуть серьезные проблемы. Анализ крови мог бы стать причиной
еще более серьезных проблем, но этого они не могут потребовать, не имея
хоть каких-нибудь доказательств - а доказательств-то у них как раз и нет.
Никаких. Они все знают, но ничего не могут доказать. Хотеть не вредно, как
сказала бы его любимая старушка-мать.
- Москиты покусали.
- Да.
- А красная полоса - аллергия.
- Да. Она у меня уже была, когда я летал на Багамы, только не такая
сильная.
- Она у него уже была, когда он летал туда, - сказал один из
таможенников другому.
- Ага, - ответил тот. - Ты в это веришь?
- А как же!
- Ты и в Санта-Клауса веришь?
- А как же! Я, когда еще пацаном был, с ним один раз даже
сфотографировался. - Он посмотрел на Эдди. - Эдди, а у тебя есть фотка
этой знаменитой красной полосочки до того, как ты съездил на Багамы?
Эдди ничего не ответил.
- Если ты в порядке, почему бы тебе не согласиться на анализ крови? -
Это сказал первый таможенник, с сигаретой в углу рта. Она скурилась уже
почти до самого фильтра.
Эдди вдруг разозлился - до белого каления. Он прислушался к тому, что
было внутри.
"Валяй", - сразу же ответил голос, и Эдди почувствовал нечто большее,
чем согласие, он ощутил что-то вроде окончательного одобрения. От этого он
почувствовал себя так же, как в детстве, когда Генри обнимал его,
взъерошивал ему волосы, хлопал его по плечу и говорил: "Ты молоток,
парень, ты только не задавайся, но ты молоток".
- Вы же знаете, что я в порядке. - Он резко встал - так резко, что
они попятились. Он взглянул на курильщика, стоявшего к нему ближе всех. -
И вот что я тебе скажу, детка, если не уберешь от моего лица этот гвоздь
от гроба, я его щас у тебя вышибу.
Таможенник отшатнулся.
- Вы уже вычерпали до дна бак под унитазом в самолетном сортире.
Едрена вошь, вы за это время могли в нем три раза все перебрать. Вы
перерыли все мои вещи. Я нагнулся и позволил одному из вас засунуть мне в
задницу самый длинный в мире палец. Да если проверка простаты - это
медосмотр, так это было ебаное сафари. Я вниз глянуть боялся, думал,
увижу, как ноготь этого мужика у меня из хера торчит.
Он обвел их злым взглядом.
- В жопе у меня вы побывали, в вещах моих покопались, я тут сижу в
одних трусах, а вы себе покуриваете да дым мне в морду пускаете. Анализа
крови вам захотелось? Ладушки. Давайте сюда кого-нибудь, кто будет брать
анализ.
Они зашушукались. Начали переглядываться. Удивились. Забеспокоились.
- Но если вы хотите взять у меня анализы без постановления суда, -
продолжал Эдди, - то пускай тот, кто будет брать, захватит побольше
шприцов и флакончиков, потому что будь я проклят, если стану отдуваться
один. Я требую, чтобы сюда пришел представитель федеральной полиции, и я
требую, чтобы каждый из вас сдал те же гадские анализы, что и я, и чтобы
на каждом флакончике были написаны ваши фамилии и номера удостоверений
личности, и я требую, чтобы они были переданы этому представителю на
хранение. И на что бы вы ни делали анализ мне - на кокаин, героин, беньки
[бензедрин], да на что хотите - я требую, чтобы те же самые анализы делали
и с вашими образцами. А потом чтобы результаты передали моему адвокату.
- Это ж надо, ТВОЕМУ АДВОКАТУ, - воскликнул один из них. - Со всеми
вами, засранцами, всегда этим кончается, правда, Эдди? Вы будете иметь
дело с моим АДВОКАТОМ. Я на вас моего АДВОКАТА напущу. Мне от этой
хреновни блевать хочется.
- Собственно говоря, в данный момент адвоката у меня нет, - сказал
Эдди, и это была правда. - Я не думал, что мне понадобится адвокат. Но вы
меня заставили передумать. Вы ничего не нашли, потому что у меня и нет
ничего, но ведь рок-н-ролл никогда не кончается, так? Хотите, значит,
чтобы я плясал под вашу дудку? Отлично. Буду плясать. Только не один. Вам,
мужики, тоже придется плясать.
Наступило тяжелое, напряженное молчание.
- Мистер Дийн, я хочу вас попросить, снимите, пожалуйста, трусы еще
раз, - сказал один из них. Этот был старше остальных. Этот, судя по виду,
был их начальником. Эдди подумал, что, может быть - не точно, но может
быть - этот, наконец, догадался, где могут быть свежие следы. До сих пор
они там не смотрели. Руки, плечи, ноги... но не там. Слишком они были
уверены, что дело в шляпе.
- Мне надоело снимать трусы, спускать трусы, жрать дерьмо, - сказал
Эдди. - Хватит. Позовите сюда, кого следует, и будем делать всем анализ
крови - или я ухожу. Ну? Что вы предпочитаете?
Опять такое же молчание. И, когда они начали переглядываться, Эдди
понял, что победил.
Мы победили, - поправился он. - Как тебя зовут, парень?
Роланд. А тебя - Эдди. Эдди Дийн.
Ты хорошо умеешь слушать.
Слушать и наблюдать.
- Отдайте ему его одежду, - очень недовольным тоном сказал старший.
Он взглянул на Эдди. - Я не знаю, что у вас было и куда вы его дели, но я
вас предупреждаю: мы это выясним.
Старый хрен оглядел его с ног до головы.
- Вот вы здесь сидите. Сидите и чуть ли не ухмыляетесь. От того, что
вы говорите, меня не тошнит. А тошнит меня от того, что вы такое.
- Так это вас тошнит от меня?
- Именно так.
- Вот это да, - сказал Эдди. - Вот это мне нравится. Я здесь сижу, в
этой комнатенке, в одном исподнем, а вокруг меня - семеро мужиков при
пушках, и вас от меня тошнит? Ну, мил-человек, проблема у вас серьезная.
Эдди шагнул к нему. Секунду таможенник держался, но потом что-то в
глазах Эдди - какой-то сумасшедший цвет, казалось, наполовину карий,
наполовину голубой - заставил его против воли отступить.
- ДА ПУСТОЙ Я! ПУСТОЙ, ЯСНО?! - заорал Эдди. - И ОТВАЛИТЕ ОТ МЕНЯ,
НУ! ОТВАЛИТЕ НА ХРЕН! ОТВЯЖИТЕСЬ!
Опять - молчание. Потом старший повернулся к Эдди спиной и закричал
на кого-то: "Вы что, не слышали, что я сказал? Принесите его одежду!"
Тем дело и кончилось.
- Вы думаете, что за нами хвост? - спросил таксист. Похоже, ему было
смешно.
Эдди повернулся вперед.
- Почему вы так решили?
- Вы все смотрите в заднее окно.
- Я не думаю, что за нами хвост, - ответил Эдди. Это была чистая
правда. Он этого не думал, он увидел хвосты в первый же раз, как
обернулся. Хвосты, а не хвост. Ему незачем было оборачиваться, чтобы вновь
и вновь убеждаться в их присутствии. В этот поздний послеполуденный час
майского дня потерять такси, в котором ехал Эдди, было бы затруднительно
даже амбулаторным пациентам лечебницы для умственно отсталых: машин на
Лонг-Айлендской Эстакаде почти не было. - Я просто изучаю дорожное
движение, только и всего.
- Ах, вон что, - сказал таксист. В некоторых кругах столь странное
заявление вызвало бы расспросы, но нью-йоркские таксисты редко задают
вопросы; вместо этого они высказываются сами - категорически и, как
правило, величественным тоном. Большая часть этих высказываний начинается
фразой: "Уж этот город!", точно эти слова - религиозная формула,
произносимая перед началом проповеди... и обычно так и оказывается. Этот
таксист тоже ни о чем не спросил, а сказал:
- Потому что если вы и подумали, что за нами - хвост, то ничего
подобного. Я бы заметил. Уж этот город! Господи! Я в свое время много за
кем следил. Вы себе не представляете, сколько людей впрыгивают в мое такси
и говорят: поезжайте вон за той машиной. Я знаю, это звучит, как в кино,
правильно? Правильно. Но, как говорится, искусство имитирует жизнь, а
жизнь имитирует искусство. Так бывает на самом деле! А что касается того,
как оторваться от хвоста, так нет ничего проще, если знать, как это
делается. Надо...
