сохранить любой ценой... а потом он - в который раз - вспомнил, что
Генри Дийн, превратившийся со временем в великого мудреца и
выдающегося торчка, мертв. Осознание этого факта все еще не утратило
способности заставать Эдди врасплох, оно продолжало задевать за
живое, заставляя когда горевать, когда злиться, а порой испытывать
чувство вины. В этот день, за два дня до того, как из зеленых коридоров
леса вырвался разъяренный медведь-исполин, оно поразило молодого
человека наиудивительнейшим образом. Эдди почувствовал облегчение
и окрыляющую радость.
Он был свободен.
Осторожно прорезая древесину вокруг основания шишки ножом,
позаимствованным у Роланда, Эдди отделил вырост от пня, вернулся с
ним на прежнее место и уселся под деревом, вертя деревяшку в руках. Он
смотрел не ~на~ нее, он смотрел ~в~ нее.
Сюзанна закончила возиться с кроликом. Мясо отправилось в
горшок над костром; шкурку она растянула между двух палок, привязав
сыромятным шнуром, мотки которого хранились в кошеле Роланда.
Позднее, после вечерней трапезы, Эдди возьмется выделывать эту
шкурку начисто. Опираясь на руки, Сюзанна без труда заскользила туда,
где, привалясь к высокой старой сосне, сидел Эдди. Роланд у костра
крошил в горшок какие-то загадочные - и без сомнения восхитительные -
лесные травы.
- Что поделываем, Эдди?
Эдди обнаружил, что сдерживает нелепое стремление спрятать
деревяшку за спину.
- Да так, ничего,- сказал он.- Вот подумал... ну... может, вырезать
что-нибудь.- Он помолчал, потом прибавил: - Правда, я по этой части не
большой мастак.- Говорил он так, словно старался убедить Сюзанну.
Сюзанна озадаченно взглянула на Эдди. Она, казалось, совсем уже
собралась что-то сказать, но мгновение спустя просто пожала плечами и
удалилась, оставив Эдди в покое. Она понятия не имела, отчего юноша
словно бы стыдился потратить немного времени на резьбу (ее-то отец
только и делал, что резал да строгал), но полагала: если это требует
отдельного разговора, то в свое время Эдди такой разговор заведет.
Эдди понимал, что чувствовать себя виноватым бессмысленно и
глупо, но при этом сознавал: ему удобнее работать, когда он в лагере
один. Похоже, старые привычки иногда отмирают очень неохотно.
Победа над героином, оказывается, сущие пустяки по сравнению с
победой над своим детством.
Эдди неожиданно для себя обнаружил, что, когда Роланд с
Сюзанной покидают лагерь ради охоты, упражнений в стрельбе или
весьма своеобразных уроков стрелка, он трудится над своим куском
дерева на удивление споро и со все возрастающим наслаждением. Да,
там, внутри, кое-что было, тут Эдди не ошибся. Предмет простых
очертаний, и нож Роланда вызволял его с пугающей легкостью. Эдди
думал извлечь эту нехитрую штуку из деревяшки почти целиком, а
значит, праща действительно могла стать настоящим оружием. Может,
она и не шла ни в какое сравнение с большими револьверами Роланда -
пусть, все равно это было нечто, сделанное собственными руками Эдди.
Что-то ~свое~. И эта мысль очень радовала юношу.
Он не услышал испуганного карканья первых поднявшихся в небо
ворон. Он уже представлял себе - предвкушал - как в очень скором
времени, возможно, увидит дерево с плененным в нем луком.
5
Эдди услышал приближение медведя раньше Роланда и Сюзанны,
но ненамного: молодого человека сковывало глубокое оцепенение,
порожденное той сосредоточенностью, что сопутствует творческому
порыву в миг, когда он наиболее мощен и сладостен. Почти всю жизнь
Эдди такие порывы подавлял, и этот завладел им безраздельно. Эдди
стал добровольным узником.
Из этого оцепенения его вырвал не треск падающих деревьев, а
короткий гром револьверного выстрела на юге. Улыбаясь, Эдди поднял
голову и обсыпанной опилками рукой откинул волосы со лба. Он сидел,
привалясь к высокой сосне, на поляне, ставшей их домом, в скрещенье
ложащихся на лицо лучей зелено-золотого лесного света, и был в эту
минуту действительно красив - молодой человек с непокорными
темными волосами, которые все время норовили рассыпаться по
высокому лбу; молодой человек с энергичным подвижным ртом и
светло-карими глазами.
Его взгляд на мгновение перекочевал ко второму револьверу
Роланда, свисавшему на ремне с ближней ветки, и Эдди вдруг
обнаружил, что с любопытством размышляет над тем, давно ли Роланд
перестал уходить куда бы то ни было без того, чтобы у него на боку не
висел хоть один из его легендарных револьверов. Этот вопрос привел
Эдди к двум другим.
#Сколько# ему лет, этому человеку, выдернувшему их с Сюзанной
из родного мира и родных ~когда~? И, что более существенно, что с
этим человеком творится?
Сюзанна обещала затронуть эту тему... если отстреляется хорошо
и если от общения с ней шерсть у Роланда не встанет дыбом. Эдди не
думал, что Роланд сразу же выложит все как на духу, но пришла пора
дать долговязому уроду понять: ~они~ знают, что ~что-то~ неладно.
- Захочет Господь - будет вода,- проговорил Эдди, возвращаясь к
своему занятию. На губах у него играла едва заметная улыбочка. Они с
Сюзанной уже нахватались присказок от Роланда... а он - от них. Почти
как если бы они были половинками единого целого...
В чаще неподалеку повалилось дерево, и Эдди мигом вскочил, с
наполовину вырезанной пращой в одной руке и ножом Роланда - в
другой. Молодой человек наконец насторожился и с колотящимся
сердцем уставился через поляну туда, откуда донесся шум. Что-то
приближалось. Теперь-то Эдди было слышно, как оно шумно, по-
хозяйски ломится сквозь кусты, и он с горечью подивился, что заметил
это так поздно. В далеком уголке его сознания тоненький голосок
пропищал: поделом тебе. Не делай ничего лучше Генри, не трепли брату
нервы.
С прерывистым надсадным треском упало еще одно дерево. Эдди,
смотревший в проход, образованный неровным строем высоких елей,
увидел, как в неподвижный воздух поднялось облако древесной пыли.
Существо, повинное в появлении этого облака, вдруг заревело - свирепо,
так, что кровь стыла в жилах.
Здоровущий, сука, кто он ни есть.
Бросив деревяшку на землю, Эдди метнул нож Роланда в дерево,
росшее в пятнадцати футах слева. Нож сделал в воздухе двойное сальто
и, задрожав, вонзился в ствол по середину лезвия. Эдди протянул руку к
ветке, на которой висела кобура стрелка, выхватил револьвер и взвел
курок.
Остаться или дать тягу?
Но молодой человек обнаружил, что уже не может позволить себе
роскошь решать этот вопрос. Тварь была не только огромной, но и
~быстрой~, и бежать было поздно. В проходе между деревьями с
северной стороны поляны, куда он смотрел, ему начали открываться
исполинские очертания - силуэт, поспорить вышиною с которым могли
лишь самые высокие деревья. Гигант тяжело и неуклюже шел прямо на
юношу. Взгляд чудовища уперся в Эдди Дийна, и оно вновь заревело.
- Мама родная, шиздец,- прошептал Эдди, когда очередное дерево
согнулось, выстрелило, точно пушка, и с громким треском рухнуло на
лесную подстилку, подняв облако пыли и сухой хвои. Теперь зверь -
медведь ростом с Кинг-Конга,- ломая сучья, надвигался на поляну.
Земля дрожала у него под ногами.
~"Что будешь делать, Эдди?~ - внезапно спросил Роланд.-
~Думай! Это единственное преимущество, какое есть у тебя перед оным
зверем. Что ты будешь делать?"~
Что оного зверя удастся убить, Эдди не думал. Из базуки - может
быть, но из стрелкова сорок пятого калибра - нет. Можно было бы
убежать, но ему отчего-то казалось, что наступающий на поляну зверь
при желании способен проявить изрядное проворство. Эдди
догадывался, что вероятность окончить жизнь раздавленным в лепешку
пятой медведя-великана составляет добрых пятьдесят процентов.
Так на что решиться? Остаться и стрелять или бежать отсюда как
угорелому?
Эдди пришло в голову, что есть и третий вариант: можно
взобраться наверх.
Он повернулся к дереву, о которое опирался спиной. Это была
огромная вековая сосна, бесспорно, самое высокое дерево в этой части
леса. Ее первая ветвь развернула свой зеленый перистый веер в восьми
футах от земли. Эдди снял револьвер с курка, сунул за пояс штанов,
подпрыгнул, ухватился за ветку и лихорадочно подтянулся. За его
спиной вновь зычно взревел ворвавшийся на поляну медведь.
Молодой человек так или иначе непременно стал бы его добычей,
и висеть бы тогда кишкам Эдди Дийна веселыми яркими нитями на
нижних ветвях сосны, если бы в этот миг медведь опять не расчихался.
Подняв на месте бывшего костра черную тучу пепла, зверь замер,
согнувшись чуть ли не вдвое и уперев передние лапищи в огромные
ляжки, отчего на мгновение сделался похож на старика в шубе - на
простуженного старика. Он чихал и чихал - АП-ЧХИ! АП-ЧХИ! АП-
ЧХИ! - и от его морды летели мириады паразитов. Горячая струя мочи
била между лап в кострище, с шипением размывая россыпь угольков.
Не тратя попусту дарованные ему несколько дополнительных
решающих секунд, Эдди с обезьяньим проворством взлетел на сосну,
остановившись лишь раз, чтобы убедиться, что револьвер по-прежнему
крепко сидит за поясом его штанов. Эдди владел ужас; он уже
наполовину убедил себя, что погибнет (чего же и ждать, когда рядом
нету Генри, который бы Приглядывал за ним),- и все равно в голове у
юноши клокотал безумный смех.
"Положение безвыходное,- подумал Эдди.- Не хило, а, фанаты?
Загнан на дерево Медведзиллой".
Тварь снова подняла голову - солнце короткими ослепительными
вспышками заиграло на вращающейся штуке меж ее ушей - и атаковала
дерево Эдди. Высоко занеся лапу, медведь ударил, намереваясь сшибить
молодого человека с сосны, как шишку. Эдди перемахнул на следующий
сук. В тот же миг огромная лапа переломила ветку, на которой он только
что стоял, пропоров и сорвав с Эдди ботинок. Ошметки разодранного
надвое башмака отлетели прочь.
"Ничего-ничего, все нормально,- думал Эдди.- Если хочешь,
Братец Медведь, забери оба. Чертовы штиблеты все равно давно
сносились".
Медведь заревел и хлестнул по дереву, оставив в древней коре
глубокие раны, из которых потекла прозрачная живица. Эдди, не
останавливаясь, судорожно карабкался вверх по редеющим ветвям.
Осмелившись мельком глянуть вниз, он уперся взглядом прямо в мутные
глаза медведя. Фоном для запрокинутой головы зверя служила поляна,
превратившаяся в мишень с грязным пятном раскиданного кострища
вместо яблочка.
- Промахнулся, гнида косма...- начал молодой человек, и тут
медведь, не опуская головы, чтобы видеть Эдди, чихнул. Эдди
немедленно залило горячей слизью, замешанной на тысячах белых
червячков. Они отчаянно извивались у него на руках, на рубахе, на шее и
на лице.
Пронзительно вскрикнув от неожиданности и отвращения, Эдди
принялся прочищать глаза и рот, потерял равновесие и едва успел
вовремя зацепиться сгибом руки за соседнюю ветку. Удерживаясь таким
образом, он отряхивался, ожесточенно, всей пятерней, стирая с себя как
можно больше кишащей червями густой мокроты.
Медведь взревел и снова ударил по дереву. Сосна раскачивалась,
словно мачта в шторм... но новые царапины появились по меньшей мере
семью футами ниже той ветки, в которую что было сил упирался ногами
Эдди.
Червяки издыхают, понял молодой человек. Должно быть, они
начали гибнуть, едва покинув зараженные трясины в теле чудовища. От
этой мысли ему немного полегчало, и он опять принялся карабкаться
вверх по сосне. Через двенадцать футов Эдди остановился, не рискуя
подниматься выше. Ствол сосны, диаметр которого у подножия
составлял, вероятно, добрых восемнадцать футов, здесь имел в
поперечнике не более восемнадцати дюймов. Эдди распределил свой вес
между двумя ветвями, но он чувствовал, как обе они пружинисто гнутся
под его тяжестью. Отсюда, с высоты птичьего полета, открывался вид на
расстилающийся внизу волнующийся ковер леса и западные предгорья.
При иных обстоятельствах этой картиной стоило бы насладиться без
спешки.
"Крыша мира, мамочка",- подумал Эдди. Он опять посмотрел
вниз, в запрокинутую медвежью морду, и на мгновение все мысли из его
головы вытеснило чистейшее изумление.
