сохранился, и натяжение, и прицельность были ужасны, и стрелок понимал:
тут мало что исправишь. Усталой древесине не помогла бы даже перетяжка
тетивы. Стрелы не желали улетать далеко, однако последняя выпущенная им во
тьму возвратилась мокрой и скользкой. Когда мальчик спросил, далеко ли она
залетела, Роланд только пожал плечами, но про себя подумал, что пущенная
из прогнившего лука стрела вряд ли могла преодолеть больше ста ярдов - да
и то было бы большой удачей.
А шум реки становился все громче.
Во время третьего с тех пор, как путники покинули станцию, периода
бодрствования призрачное сияние вновь стало разгораться. Дрезина въехала в
длинный тоннель из таинственно фосфоресцирующего камня; сырые стены
поблескивали и мерцали, вспыхивая тысячами мельчайших звездочек. Стрелку и
мальчику все виделось в этакой зловещей сюрреалистичности комнаты ужасов.
Варварский грохот реки наплывал к путникам по коридорам в заточившей
их скале. Увеличенный таким природным усилителем, звук этот все же
оставался странно неизменным, даже когда дрезина приблизилась к
железнодорожному разъезду - стрелок был уверен, что впереди разъезд,
поскольку стены тоннеля расступались, а просвет расширялся. Угол подъема
стал более явным.
Рельсы в новообретенном свете стрелой летели вперед. Стрелку они
казались привязанными на ниточки продолговатыми баллонами с болотным
газом, какие иногда потехи ради продавали на ярмарке в Иосифов день,
мальчику - бесконечным серпантином неоновых трубок. Но в их отблесках и
тот, и другой видели: скала, так долго обступавшая их со всех сторон,
впереди заканчивается парой полуостровов с неровными краями. Выступы были
нацелены вперед, в окутанную мраком бездну - пропасть, по дну которой
бежала река.
Железнодорожный путь тянулся дальше, над непостижимым провалом,
поддерживаемый древней как мир эстакадой. А там, в невероятном далеке,
виднелась крохотная, с булавочный укол, светящаяся точка - не
фосфоресценция, не флюоресценция, а жесткий, подлинный свет дня. Точка
была крохотной, словно прокол, оставленный иглой в темной ткани, и все же
отягощенной пугающим смыслом.
- Остановитесь, - сказал мальчик. - Остановитесь на минутку.
Пожалуйста.
Не задавая вопросов, стрелок позволил дрезине прокатиться по инерции
и остановиться. Шум реки, превратившийся в мерный гулкий рев, слышался
впереди, внизу. Неестественное свечение мокрого камня внезапно сделалось
отвратительным, ненавистным. Роланд в первый раз ощутил касание руки
клаустрофобии и острое, почти непреодолимое желание выбраться отсюда,
вырваться на свободу с этих похорон заживо.
- Мы же провалимся, - сказал мальчик. - Он этого хочет? Чтоб мы
поехали на дрезине над... этим... и упали?
Стрелок знал, что это не так, но сказал:
- Я не знаю, чего он хочет.
- Теперь уже близко. Нельзя пойти пешком?
Они слезли с дрезины и осторожно приблизились к выступающему краю
провала. Камень у них под ногами все поднимался и поднимался, а потом
настил вдруг ушел из-под полотна, наклонно оборвался, и рельсы протянулись
над темной пустотой.
Опустившись на колени, стрелок заглянул вниз. Ему удалось смутно
разглядеть сложную, почти невероятную паутину стальных перекладин, стоек и
подпорок, которые уходили вниз, на рев реки, и там исчезали. Все это
поддерживало изящную арку рельсов, которая пролегла через бездну.
Стрелок сумел вообразить, как поработали над сталью время и вода -
губительный тандем. Сколько опорных стоек осталось? Немного? Раз-два, и
обчелся? Ни одной? Он вдруг опять увидел лицо мумии и то, как с виду
крепкая плоть без усилий раскрошилась, рассыпалась в прах от простого
прикосновения пальца.
- Мы пойдем пешком, - сказал стрелок.
Его не слишком удивило бы, если бы мальчик сызнова заартачился, но
тот, хладнокровно ступив на рельсы раньше стрелка, уверенно и спокойно
зашагал по приваренным к ним стальным перекладинам. Стрелок шел следом,
готовый подхватить Джейка, если тот оступится.
Бросив дрезину, они пустились в рискованный пеший переход над тьмой.
Стрелок почувствовал, что его кожа покрылась тонкой пленкой пота.
Эстакада прогнила - прогнила очень сильно. Мелко дрожа, покачиваясь на
невидимых тросах-оттяжках, она гитарной струной гудела под ногами в унисон
стремительному движению реки далеко внизу. "Мы акробаты, - подумал он. -
Смотри, мама, никакой сетки нет. Я лечу". Один раз Роланд опустился на
колени и обследовал шпалы, по которым они шагали. Поперечины были изрыты
ржавчиной, покрывавшей их твердой запекшейся коркой (причину он осязал:
лица коснулся свежий воздух, друг порчи и разложения - теперь поверхность
была очень близко). Сильный удар кулака заставил металл отозваться мелкой
тошнотворной дрожью. Один раз стрелок расслышал под ногами
предостерегающий стонущий скрип и почувствовал, как сталь проседает,
готовая провалиться - но он уже прошел вперед.
Конечно, мальчик был легче на добрую сотню с лишком фунтов и в общем
находился в безопасности... разве что состояние дороги постепенно начало
бы ухудшаться.
Дрезина позади них растаяла, слившись с общим мраком. Каменный
простенок слева от них выдавался за край обрыва футов, возможно, на
двадцать. Дальше, чем правый, но и он остался позади, и путники остались
над пропастью одни.
Поначалу казалось, что крошечная точечка света остается издевательски
неизменной (возможно, она отдалялась от них с той же скоростью, с какой
они к ней приближались - это было бы поистине великолепным образчиком
волшебства), однако мало-помалу стрелок понял, что она ширится,
обозначаясь более четко. Они все еще находились ниже этой точки, но рельсы
по-прежнему продолжали подъем.
Мальчик удивленно охнул и вдруг накренился; руки Джейка, точно крылья
ветряка, медленно описывали широкие круги. Казалось, прошло очень много
времени прежде, чем он перестал балансировать на краю, угрожая падением, и
снова шагнул вперед.
- Эта штука подо мной чуть не ухнула, - негромко, без эмоций
проговорил он. - Перешагните.
Стрелок последовал его совету. Шпала, на которую наступил мальчик,
почти совершенно провалилась и лениво свисала вниз, легко раскачиваясь на
разъединяющейся заклепке, словно ставень на заколдованном окне.
Вверх, по-прежнему вверх. Переход был подлинным кошмаром, отчего
казался куда более долгим, чем в действительности; самый воздух словно бы
сгустился и стал похожим на тянучку. Стрелку чудилось, что он не идет, а
скорее плывет. Его разум опять и опять пытался приняться за вдумчивое,
находящееся за гранью здравого рассудка рассмотрение устрашающего
пространства, разделявшего эстакаду и реку под ней. Мозг Роланда во всех
захватывающих подробностях рисовал ему картины и самой пропасти и того,
как это произойдет. Пронзительный визг перекручивающегося металла; наклон
тела, соскользнувшего за край; пальцы, хватающие несуществующие поручни;
быстрая дробь, которую выбьют на вероломной прогнившей стали каблуки - а
потом вниз, кувырком; теплые брызги в промежности, когда расслабится
мочевой пузырь; ветер, стремительно летящий в лицо, зачесывающий волосы
дыбом в мультипликационном испуге, оттягивающий кверху веки; стремительно
несущаяся навстречу темная вода - быстрее, быстрее, опережая даже его
собственный вопль...
Металл под ногами стрелка пронзительно заскрипел, и он, не спеша
перешагнув опасное место, перенес тяжесть на другую ногу, не думая ни о
провале, ни о том, как далеко они зашли, ни о том, сколько еще осталось. И
не терзаясь мыслями о том, что мальчика не вернешь и что теперь продажа
его чести, наконец, почти совершилась.
- Тут три шпалы вылетело, - холодно сообщил мальчик. - Я прыгаю. Ап!
Вот так!
Стрелок увидел силуэт Джейка, на миг обрисовавшийся на фоне дневного
света - неуклюжий, сгорбленный, с широко раскинутыми руками. Мальчик
приземлился, и все сооружение пьяно зашаталось. Металл запротестовал, и
далеко внизу что-то упало - сперва раздался грохот, потом, судя по звуку,
это что-то нырнуло в глубокую воду.
- Перебрался? - спросил стрелок.
- Да, - отчужденно ответил мальчик, - но тут все жутко гнилое. Не
думаю, что оно вас выдержит. Меня, но не вас. Вы теперь идите обратно.
Идите обратно и оставьте меня в покое.
Тон Джейка был истеричным - холодным, но истеричным.
Стрелок перешагнул через брешь. Одного широкого шага оказалось
довольно. Мальчик беспомощно вздрагивал.
- Уходите. Я не хочу, чтобы вы меня погубили.
- Ради Христа, иди, - сурово сказал стрелок. - Оно собирается
обвалиться.
Мальчик двинулся дальше - теперь он шел неверным шагом, пошатываясь,
вытянув перед собой трясущиеся руки с растопыренными пальцами.
Путники поднимались.
Да, теперь эстакада была гораздо более гнилой. Часто попадались бреши
в одну, две, даже три шпалы шириной, и стрелок опять и опять думал, что
они вот-вот наткнутся на длинный пустой промежуток, который или принудит
их повернуть назад, или заставит пойти по самим рельсам, головокружительно
балансируя над бездной.
Он не сводил глаз с дневного света.
Свечение обрело цвет - голубой. По мере приближения оно делалось
мягче и, смешиваясь с сиянием фосфора, затмевало его. Пятьдесят ярдов?
Сто? Роланд не мог сказать.
Шествие продолжалось. Теперь, перебираясь со шпалы на шпалу, стрелок
глядел под ноги. Когда он снова поднял голову, зарево выросло до размеров
отверстия, и это был не фонарь, не светильник, а выход. Они почти пришли.
Да, тридцать ярдов. Девяносто коротких футов. Выполнимо. Возможно,
они все-таки нагонят человека в черном. Быть может, при ярком свете солнца
цветы зла в его мозгу засохнут, сморщатся, и станет возможным все, что
угодно.
Что-то загородило солнечный свет.
Стрелок испуганно поднял глаза и увидел: световое пятно, быстро
поглощая его и позволяя насмешнице-синеве проглянуть лишь в щелки вокруг
абриса плеч да между широко расставленных ног, заполнял чей-то силуэт.
- Привет, мальчуганы!
К путникам, усиленный природной каменной глоткой, донесся голос
человека в черном, которому вторило эхо; ноты сарказма обрели мощное
звучание. Стрелок принялся слепо нашаривать найденную на постоялом дворе
челюсть, но та, выполнив свое назначение, давно исчезла, где-то
затерялась.
Человек в черном над ними захохотал, и раскаты его смеха загрохотали
вокруг, будто прибой в заполняющейся водой пещере. Мальчик пронзительно
вскрикнул и, вновь превратившись в ветряную мельницу, зашатался, описывая
руками круги в затхлом воздухе.
Металл под ногами рвался, рушился, оползал; рельсы изогнулись в
медленном сонном повороте. Мальчик сорвался; в темноте чайкой порхнула
кверху рука - выше, выше - и Джейк повис над преисподней. Мальчик
покачивался над пропастью; вверх на стрелка неотрывно глядели темные
глаза, а в них - последнее слепое и напрасное знание.
- Помогите.
Зычное, гудящее:
- Ну, иди же, стрелок. Или никогда меня не догонишь.
Все фишки на столе. Все карты, кроме одной, открыты. Мальчик
покачивался над пропастью - живая карта из колоды Таро, повешенный,
погибший без вины финикийский моряк, едва видный над волной Стигийского
моря.
Тогда погоди, погоди немного.
- Я ухожу? - Голос такой громкий, что становится трудно думать.
Власть туманить разум людей...
Не дури, грустной песне подари все свое уменье...
- Помогите мне.
Эстакада изогнулась еще пуще; с пронзительным скрипом отрываясь друг
