от друга, части сооружения обретали свободу, конструкция проседа...
- Нет!
Внезапным прыжком, перешедшим в стремительный бросок, в
оскальзывающийся, ныряющий бег, ноги пронесли Роланда сквозь удерживавшую
его энтропию над головой качавшегося над пропастью мальчика к явившемуся
путникам свету; на сетчатке мысленного ока стрелка черным фризом застыла
Башня... и вдруг тишина, силуэт исчез, даже сердце стрелка будто бы
перестало биться, потому что эстакада просела еще сильнее и, разрываясь на
части, распадаясь, начала последний медленный танец в пучину. Рука Роланда
отыскала каменистый, залитый светом выступ вечных мук, а позади, внизу -
слишком далеко внизу - в страшном безмолвии мальчик проговорил:
- Раз так, идите. Есть и другие миры, не только этот.
И стрелок полностью избавился от этого гнета; подтягиваясь на руках к
свету, к легкому ветерку и реальности новой кармы (все мы продолжаем
сиять) Роланд выкрутил голову назад, на миг силясь стать в своей муке
Янусом - но там не было ничего, кроме камнем летящей вниз тишины: мальчик
не издал ни звука.
Потом Роланд очутился наверху; протащив сквозь отверстие ноги, он
выбрался на крутую каменистую насыпь, постепенно спускавшуюся вниз и своим
подножием переходившую в поросшую травой равнину, где, широко расставив
ноги и скрестив на груди руки, стоял человек в черном.
Бледный, точно призрак, стрелок встал. Его шатало. Исподлобья сквозь
слезы смотрели огромные глаза, рубашка была вымазана белесой пылью после
проделанного ползком финального марш-броска. Роланду пришло в голову, что
ему суждено вечно бежать убийства. Пусть впереди дальнейшая деградация
духа, перед которой теперешняя, возможно, покажется ничтожной - он
по-прежнему будет спасаться бегством по коридорам, через города, от
постели к постели, будет бежать лица мальчика, силясь предать его
забвению, похоронить меж чресел непотребных девок, а то и в дальнейшем
разрушении лишь для того, чтобы переступить порог некой последней комнаты
и обнаружить, что оно глядит на него поверх пламени свечи. Роланд стал
Джейком, Джейк - Роландом. Стрелок был вурдалаком, оборотнем, сотворенным
собственными же руками, и в глубоких снах ему предстояло превращаться в
мальчика и говаривать на диковинных, неведомых языках.
Это смерть. Неужели? Неужели?
Нетвердо держась на ногах, стрелок медленно зашагал с каменистого
пригорка туда, где поджидал человек в черном. Здесь, под солнцем разума,
рельсы износились так, словно их и не бывало.
Смеясь, человек в черном тыльной стороной обеих кистей откинул
капюшон.
- Так-так! - крикнул он. - Не развязка, но финал пролога, а? Ты
делаешь успехи, стрелок! Делаешь успехи! О, как я тобой восхищаюсь!
Стрелок с ослепляющей быстротой выхватил револьверы и выпалил
двенадцать раз. Вспышки выстрелов затмили само солнце, а эхо вернуло
грохот взрывов, натолкнувшийся на каменные откосы насыпей за спиной
стрелка и человека в черном.
- Ну-ну, - со смехом промолвила черная фигура. - Ну, будет. Ты да я -
вместе мы с тобой чудо из чудес. Меня ты убиваешь не более, чем себя. - Он
попятился, с ухмылкой глядя стрелку в лицо. - Идем. Идем. Идем.
Стрелок в разбитых сапогах последовал за ним туда, где им предстояло
держать совет.
СТРЕЛОК И ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ
Для переговоров человек в черном отвел стрелка на древнее лобное
место. Стрелок сразу же понял: голгофа, обитель черепов. Действительно, на
них снизу вверх бессмысленно пялились побелевшие черепа - коровы, овцы,
койоты, олени, кролики. Здесь - алебастровый ксилофон убитой во время
кормежки фазаньей курочки, там - крохотные, нежные косточки крота, убитого
диким псом, может статься, удовольствия ради.
Это место страданий являло собой вмятое в горный склон углубление в
виде чаши; ниже, на не столь труднодоступных высотах, стрелок разглядел
юкки и поросль карликовых пихт. Синева неба над головой была мягче, нежели
та, которую Роланд видел в течение двенадцати месяцев, и нечто
неразличимое, присутствовавшее в ней, говорило о том, что до моря не
слишком далеко.
"Я на Западе, Катберт", - удивленно подумал стрелок.
И конечно же в каждом черепе, в каждом кругляше пустующей глазницы он
видел лицо мальчика.
Человек в черном сидел на древнем кряже железного дерева. Его башмаки
были припудрены белой пылью и повергшей стрелка в тревожное смущение
костяной мукой, которой изобиловало это место. Он уже снова накинул
капюшон, но стрелок отчетливо видел квадратные очертания подбородка и
смутно, намеком - нижнюю часть лица.
Скрытые тенью губы дрогнули в улыбке.
- Собери дров, стрелок. Климат по эту сторону гор мягкий, но на такой
высоте холод еще может пырнуть в живот. И потом, это же обитель смерти, э?
- Я убью тебя, - сказал стрелок.
- Ничего подобного. Ты не можешь. Но можешь набрать дров, чтобы
вспомнить вашего Исаака.
Эта ссылка была совершенно непонятна стрелку. Точно простой кухонный
мальчишка, он, ни слова не говоря, пошел и набрал растопки. Пожива
оказалась невелика. Бес-трава по эту сторону гор не росла, а железное
дерево гореть не хотело. Оно давно обратилось в камень. Наконец,
запорошенный пылью от рассыпавшихся в прах костей так, словно его окунули
в муку, Роланд вернулся с большой охапкой. Солнце, уже успевшее спуститься
за самые высокие юкки, приобрело красноватый отблеск и с недобрым
безразличием поглядывало на пришельцев сквозь черные, страдальчески
изломанные ветви.
- Превосходно, - сказал человек в черном. - До чего же ты
исключителен! Как методичен! Мой тебе салют! - Он хихикнул, и стрелок с
грохотом уронил дрова к своим ногам, отчего вверх поднялось легкое облако
костяной пыли.
Человек в черном не вздрогнул, не дернулся. Он попросту взялся
раскладывать костер. Стрелок зачарованно следил, как обретает форму
идеограмма (на сей раз свежая). В законченном виде она напоминала
небольшую, замысловатую двойную трубу дымохода около двух футов высотой.
Тряхнув объемистым рукавом, чтобы открылась красива, продолговатая кисть,
человек в черном воздел руку к небу и быстро опустил ее, выставив
указательный палец и мизинец в традиционном рогатом знаке, ограждающем от
дурного глаза. Полыхнуло синее пламя, и костер запылал.
- Спички у меня есть, - весело сказал человек в черном, - но я
подумал, что волшебство может тебя порадовать. Для потехи, стрелок. Теперь
приготовь нам обед.
Складки его балахона сотрясла мелкая дрожь, и на землю упала
освежеванная и выпотрошенная тушка жирного кролика.
Стрелок без слов поплевал на кролика, насадил тушку на вертел и сунул
в огонь. Солнце село, вверх поплыл вкусный запах. Над земляной чашей, где
человек в черном решил, наконец, встретиться с Роландом лицом к лицу,
хищно поплыли синевато-лиловые тени. Кролик подрумянился, и в животе у
стрелка ощутимо, неуемно заурчал голод. Однако когда мясо было готово и
соки оказались запечатаны внутри, Роланд молча подал вертел человеку в
черном, порылся в своем почти плоском мешке и вытащил последние остатки
вяленого мяса. Обильно сдобренное солью, оно причиняло боль рту и на вкус
напоминало слезы.
- Никчемный жест, - сказал человек в черном, исхитрившись придать
словам сразу и сердитое, и насмешливое звучание.
- И тем не менее, - отозвался стрелок. Во рту были крохотные болячки,
результат авитаминоза, и вкус соли заставил Роланда желчно усмехнуться.
- Боишься зачарованного мяса?
- Да.
Человек в черном откинул капюшон.
Стрелок молча взглянул. В известной степени лицо человека в черном
встревожило и разочаровало его. Пригожее, с правильными чертами, оно было
лишено тех отметин и характерных особенностей, что указывают на человека,
пережившего ужасающие времена и причастного великим и неведомым тайнам.
Длинные черные волосы свалялись и свисали неровной бахромой. Высокий лоб,
темные и блестящие глаза, неопределенного вида нос, полные чувственные
губы. Бледностью он мог поспорить со стрелком.
Наконец Роланд сказал:
- Я ожидал увидеть человека более преклонных лет.
- Это не обязательно. Я почти бессмертен. Разумеется, я мог бы
принять облик, более соответствующий твоим ожиданиям, однако предпочел
показаться тебе... э... в обличье, данном мне от рождения. Смотри,
стрелок, закат.
Солнце уже зашло. Небо на западе затопил угрюмый свет горнила.
- Ты вновь увидишь восход лишь по прошествии времени, которое может
показаться тебе чрезвычайно долгим, - негромко произнес человек в черном.
Стрелок вспомнил пропасть под горами, а потом посмотрел на небо, где,
точно пружина в часовом механизме, щедро раскинулись созвездия.
- Теперь, - тихо сказал он, - это не имеет значения.
Человек в черном тасовал карты так быстро, что они летели, сливаясь в
сплошную полосу. Колода была огромной, рисунок карточной рубашки
закручивался спиралью.
- Это карты Таро, - говорил человек в черном, - стандартная колода,
смешанная с выборкой из созданного лично мной. Смотри внимательно,
стрелок.
- Зачем?
- Сейчас я погадаю тебе, Роланд. Надо перевернуть семь карт по одной
и поместить с остальными. Я не делал этого более трехсот лет. Да и,
сдается мне, не читывал ничего, похожего на твою судьбу. - В голос,
подобно кувиэнскому ночному воину с зажатым в руке боевым ножом, снова
прокралась насмешливая нотка. - Ты последний искатель приключений в мире.
Последний крестоносец. Как это должно радовать тебя, Роланд! И все же ты
понятия не имеешь, до чего близко теперь стоишь к Башне - близко во
времени. Над твоей головой вращаются миры.
- Тогда читай мою судьбу, - хрипло выговорил стрелок.
Открыли первую карту.
- Повешенный, - сказал человек в черном. Тьма вернула ему капюшон. -
Однако здесь, от всего особняком, он означает силу, а не смерть.
Повешенный - ты, стрелок; ты, кто вечно бредет вперед, к своей цели, через
все пропасти Гадеса. Ты уже бросил одного спутника в бездну, разве не так?
Он перевернул вторую карту.
- Моряк. Обрати внимание на ясное чело, гладкие щеки, страдальческие
глаза. Он тонет, стрелок, и никто не бросит ему веревку. Мальчик, Джейк.
Стрелок поморщился и ничего не сказал.
Перевернули третью карту. На плече у юноши, щерясь, стоял павиан.
Лицо молодого человека было обращено кверху, черты застыли в гримасе
традиционно изображенного ужаса. Вглядевшись пристальнее, стрелок увидел,
что павиан держит хлыст.
- Невольник, - сказал человек в черном. Костер отбрасывал на лицо
оседланного юноши тревожные быстрые тени, так что казалось, будто оно
оживает, искажается немым ужасом. Стрелок поспешно отвел глаза.
- Отчасти выводит из равновесия, правда? - спросил человек в черном.
Казалось, в его голосе вот-вот прорвется сдавленный смешок.
Он открыл четвертую карту. За прялкой, свивая нить, сидела женщина в
накинутой на голову шали. Изумленному стрелку привиделось, будто она
коварно улыбается и плачет одновременно.
- Владычица Теней, - заметил человек в черном. - Не кажется ли она
тебе двуликой, стрелок? Так и есть. Истинный Янус.
- Зачем ты мне все это показываешь?
- Не спрашивай! - резко сказал человек в черном, и все-таки он
улыбнулся. - Не спрашивай. Просто смотри. Если тебе легче считать это
всего-навсего бессмысленным ритуалом вроде церковных обрядов, если это
возвращает тебе хладнокровие, пусть будет так.
Он хихикнул и перевернул пятую карту.
