- Я не мозгоправ, - сказал Эдди, - поэтому, в общем-то, не знаю...
- Мозгоправ? Что такое мозгоправ?
Эдди постукал себя по виску.
- Врач, который лечит голову. Соображаловку. По-настоящему называется
"психиатр".
Роланд кивнул. Мозгоправ ему нравилось больше. Поскольку мозгов у
Владычицы было слишком много. В два раза больше, чем нужно. Не мешало бы
их вправить.
- Но, по-моему, шизики почти всегда знают, что с ними что-то не то, -
сказал Эдди. - Из-за провалов в памяти. Может, я ошибаюсь, но я всегда
понимал так: обычно в шизике сидят два человека, из-за пробелов в
воспоминаниях считающие, что страдают частичной потерей памяти. Эти
пробелы образуются тогда, когда ситуацией завладевает второе "я". А она...
она говорит, что помнит все. Она действительно думает, будто помнит все.
- Я думал, ты сказал, что, по ее мнению, на самом деле ничего не
происходит.
- Угу, - сказал Эдди, - но покамест забудь об этом. Я пытаюсь сказать
вот что: неважно, в чем она убеждена. В ее воспоминаниях этот берег стоит
сразу за гостиной, где она сидела в халате и смотрела двенадцатичасовые
новости. Никакого провала. Никакого разрыва. Ей совершенно невдомек, что
ее гостиную от универмага Мэйси, где ты ее сцапал, отделяет некий
промежуток времени, на который в ее теле воцарилась какая-то иная
личность. Черт, могли пройти сутки, а то и несколько недель. Я знаю, что
все еще была зима - почти все покупатели в том универмаге были в пальто...
Стрелок кивнул. Восприятие Эдди обострялось. Хорошо. Сапоги, шарфы и
торчавшие из карманов пальто и курток перчатки ускользнули от его внимания
- и все же процесс пошел.
- ...но сколько времени Одетта была той другой женщиной больше никак
не определишь - сама-то она этого не знает. Сдается, она оказалась в
совершенно новой для себя ситуации, и историей о том, как ей прошибли
голову, просто защищает обе стороны.
Роланд кивнул.
- И кольца. Увидеть их было для нее настоящим потрясением. Она
старалась не подавать вида, но все равно это было заметно.
Роланд спросил:
- Если две эти женщины не знают, что существуют в одном теле, и даже
не подозревают, что что-то может быть не в порядке; если у каждой из них
своя, отдельная, цепочка воспоминаний, частью - подлинных, а частью -
придуманных сообразно тем промежуткам времени, когда появляется другая,
как нам быть? Как жить рядом с ней?
Эдди пожал плечами.
- Меня не спрашивай. Это твоя проблема. Ты же сказал, что она тебе
нужна. Ты же, черт возьми, собственной шеей рисковал, чтобы притащить ее
сюда. - Эдди на минуту задумался, припомнив, как с ножом Роланда в руке
сидел на корточках над телом стрелка, почти касаясь лезвием его горла, и
неожиданно невесело рассмеялся. "Ты БУКВАЛЬНО рисковал своей шеей, мужик",
- подумал он.
Воцарилось молчание. К этому времени Одетта уже спокойно дышала.
Стрелок совсем было собрался в очередной раз повторить Эдди свое
предостережение быть начеку и (достаточно громко, чтобы Владычица - если
она лишь притворялась - услышала) объявил, что ложится спать, как вдруг
Эдди сказал нечто, одной внезапной вспышкой озарившее сознание Роланда и
заставившее понять хотя бы часть того, что так нужно было знать.
Под конец, когда эта женщина оказалась здесь.
Под конец она изменилась.
Он что-то заметил, что-то...
- Сказать тебе кое-что? - спросил Эдди, мрачно вороша золу
раздвоенной клешней убитого накануне вечером омара. - Когда ты поволок ее
сквозь дверь, мне показалось, что шизик - я.
- Почему?
Эдди подумал, затем пожал плечами. Объяснить было слишком трудно, а
может, он просто слишком устал.
- Это неважно.
- Почему?
Эдди посмотрел на Роланда, увидел, что тот задает серьезный вопрос по
серьезной причине (по крайней мере, он так подумал), и на минуту углубился
в воспоминания.
- Честное слово, мужик, это трудно описать. Я поглядел в эту дверь.
Тут у меня крыша и поехала. Когда видишь, как в этой двери кто-то
движется, то мерещится, будто движешься вместе с ними. Ну, знаешь, о чем я
толкую.
Роланд кивнул.
- Так вот, я до последнего смотрел все это, как фильм... ну, неважно,
не суть. А потом ты развернул ее лицом сюда, и я в первый раз увидел себя.
Словно... - Эдди перебирал слова и ничего не находил. - Не знаю. Наверное,
должно было бы казаться, что смотришься в зеркало, но мне так не
показалось, потому... потому что я смотрел как бы на другого человека.
Словно меня вывернули наизнанку. Словно я был одновременно в двух местах.
Черт, ну, не знаю.
Но стрелка точно громом поразило. Так вот что он ощутил, когда они
проникли в этот мир; вот что с ней произошло... нет, не только с ней, с
ними: мгновение Детта и Одетта смотрели друг на друга, но не так, как
смотришь на свое отражение в зеркале, нет - как два разных человека;
зеркало стало оконным стеклом и на миг Одетта увидела Детту, Детта -
Одетту, и обе одинаково ужаснулись.
"Теперь знают обе, - мрачно подумал стрелок. - Быть может, не знали
прежде, но знают теперь. Они могут пытаться скрыть это от себя самих, но
миг прозрения был, знание пришло и, должно быть, осело в сознании, никуда
не делось".
- Роланд?
- Что?
- Просто хотел убедиться, что ты не спишь с открытыми глазами. Потому
как, знаешь ли, на минуту у тебя сделался такой вид, точно ты за тыщу лет
и за тридевять земель отсюда. За горами, за лесами, за широкими морями.
- Коли так, теперь я вернулся, - сказал стрелок. - И иду спать.
Помни, что я сказал, Эдди: будь начеку.
- Буду смотреть в оба, - отозвался Эдди. Впрочем, Роланд знал: дозор
нынче ночью нести ему самому, болен он или нет.
Из чего и воспоследовало дальнейшее.
После всех треволнений Эдди с Деттой Уокер в конце концов уснули, на
сей раз окончательно (обессилевшая Детта не столько уснула, сколько впала
в забытье, свесившись вбок, и в кресле ее удерживали веревки).
Но стрелок лежал без сна.
"Придется свести их обеих в бою, - думал он. Впрочем, чтобы объяснить
ему, что подобный поединок может оказаться битвой не на жизнь, а на
смерть, никакие "мозгоправы" не требовались. - Если победит светлая,
Одетта, все еще может быть хорошо. Если верх возьмет темная, несомненно,
все пропало".
И все же стрелок чувствовал, что в действительности следует не
убивать, а объединять. Он уже осознал (и не без одобрения): в уличной
грубости, в непримиримости и упрямстве Детты Уокер есть много такого, что
в будущем окажется ценным для него - для всех; он нуждался в Детте - но
хотел, чтобы она находилась под контролем. Путь предстоял неблизкий. Детта
считала их с Эдди чудовищами, принадлежавшими к некоему виду, который она
называла Кобели Беложопые. Это было всего лишь, чем опасное заблуждение,
но на пути им предстояло встретиться с настоящими чудовищами - исполинские
омары были не первыми и не последними. Та отчаянная,
"дерись-до-последнего", баба, в которую он вошел и которая этой ночью
вновь явилась из укрытия, могла бы очень пригодиться в схватке с подобными
монстрами, если бы смягчить ее спокойной человечностью Одетты Холмс,
особенно теперь, когда стрелок остался без двух пальцев и почти без пуль,
а лихорадка нарастала.
"Впрочем, это шаг вперед. Думаю, если бы мне удалось заставить их
признать друг друга, это вызвало бы столкновение. Как это можно устроить?"
Всю ту долгую ночь Роланд пролежал без сна, размышляя, и, хотя
чувствовал, как усиливается жар, сжигающий его изнутри, ответа на свой
вопрос так и не нашел.
Незадолго до рассвета Эдди проснулся. Он увидел, что стрелок,
завернувшись в одеяло на манер индейца, сидит у прогоревшего в пепел
вчерашнего костра, и присоединился к нему.
- Как самочувствие? - понизив голос, спросил Эдди. Владычица,
крест-накрест оплетенная веревками, еще спала, порой вздрагивая, что-то
бормоча и постанывая.
- Нормально.
Эдди оценивающе взглянул на него.
- По тебе не скажешь.
- Спасибо, Эдди, - сухо сказал стрелок.
- Тебя трясет.
- Пройдет.
Владычица опять дернулась и что-то промычала. На сей раз слово было
почти понятным - возможно, Оксфорд.
- Боже ты мой, не могу я этого видеть, - пробормотал Эдди. -
Связанная, как какая-нибудь паршивая телка в хлеву.
- Она скоро проснется. Может статься, тогда ее можно будет развязать.
Ни тот, ни другой не сумели яснее выразить вслух надежду, что, когда
Владычица откроет глаза, их приветствует спокойный - ну, может, слегка
озадаченный - взгляд Одетты Холмс.
Пятнадцатью минутами позже, когда над холмами пробились первые лучи
солнца, эти глаза и в самом деле открылись... но вместо спокойного,
внимательного взгляда Одетты Холмс мужчины увидели бешеный, злобно
сверкающий взгляд Детты Уокер.
- Сколько раз вы меня снасильничали, покамест я была в отрубе? -
спросила Детта. - У меня в пизде так склизко да сально, словно кто
поработал там парой тех махоньких белых огарков, что вы, кобели беломясые,
величаете херами.
Роланд вздохнул.
- Ну, двинулись, - сказал он, с гримасой поднимаясь на ноги.
- Никуда я с тобой не пойду, козел вонючий, - фыркнула Детта.
- Пойдешь, еще как пойдешь, - заверил Эдди. - Прости, родная.
- Куда ж, по-вашему, я отправлюсь?
- Ну, - сказал Эдди, - то, что было за Дверью Номер Раз, оказалось не
так уж опасно для жизни. То, что было за Дверью Номер Два, уже хуже.
Теперь, значит, вместо того, чтобы, как нормальные люди, бросить это дело,
мы двинем дальше, проверять Дверь Номер Три. Исходя из развития событий,
там, по-моему, запросто может оказаться Годзилла или Трехглавое Чудовище
Гидра. Впрочем, я оптимист. Я все еще надеюсь найти за ней кастрюльки из
нержавейки.
- Не пойду.
- Пойдешь, пойдешь, - сказал Эдди и зашел за кресло. Детта опять
забилась, но узлы завязывал стрелок, и от отчаянной возни они только туже
затянулись. Довольно скоро Детта это поняла и утихла. Она была полна яда,
но далеко не глупа. На Эдди она оглянулась с такой усмешкой, что он слегка
отпрянул. Ему почудилось, что более злобного выражения на человеческом
лице он еще не видел.
- Ну, может, чуток и прокачусь, - сказала Детта, - только, может, не
так далеко, как ты думаешь, лебедь ты мой белый. И, видит Бог, не так
быстро, как ты думаешь.
- То есть?
Снова хитрая, полная предвкушения ухмылка через плечо.
- Узнаешь, лебедь белый. - Взгляд женщины, безумный, но убедительный,
ненадолго переместился на стрелка. - Это вы оба-два узнаете.
Эдди обхватил ладонями ручки, похожие на ручки велосипедного руля
(ими заканчивались расположенные на спинке инвалидного кресла рычаги), и
путники вновь двинулись на север, оставляя на казавшейся бесконечной
полосе прибрежного песка не только следы ног, но и сдвоенный след кресла
Владычицы.
День выдался кошмарный.
Перемещаясь по такой однообразной местности, подсчитывать пройденное
расстояние трудно, но Эдди понимал: их продвижение вперед замедлилось
настолько, что они буквально ползут.
Кто в этом виноват, он тоже понимал.
О да.
"Это вы оба-два узнаете", - заявила Детта, трогаясь в путь. Не прошло
и получаса, как это узнавание началось.
Кресло.
Прежде всего это. Катить инвалидное кресло по мелкому песку было так
же невозможно, как ехать на машине по глубокому, неубранному снегу.
Песчаная мергельная поверхность прибрежной полосы, по которой они шли,
позволяла везти его, но далеко не без труда. То оно некоторое время плавно
