потому что трусил.
- Закрой дверь, - сказал Эдди.
- Хуй тебе, - ответил Андолини.
- Либо закрой дверь, либо не получишь товара, - сказал Эдди.
- Хуй тебе, - повторил Андолини. Сейчас, когда ему было страшновато,
когда он чувствовал, что происходит нечто ему непонятное, вид у него был
более сообразительный, чем в грузовике.
- Он не хочет закрывать дверь, - крикнул Эдди Балазару. - Я, пожалуй,
плюну на это дело, мистер Балазар. У вас же здесь, небось, полдюжины
чуваков напихано, да у каждого не меньше, как по четыре пушки, а вы оба
обсераетесь из-за пацана в сортире. Да еще торчка.
- Закрой эту блядскую дверь, Джек! - крикнул Балазар.
- Вот так-то, - сказал Эдди, когда Джек Андолини пинком захлопнул за
собой дверь. - Мужик ты или м...
- Ох, и надоел мне этот говнюк, - сказал Андолини в пространство. Он
поднял пистолет рукояткой вперед, чтобы ударить Эдди по зубам.
И замер с занесенным пистолетом; злобный оскал исчез, губы обмякли,
челюсть отвисла; он увидел то, что в фургоне видел Коль Винесент.
Глаза Эдди из карих стали голубыми.
- Хватай его! - сказал тихий, повелительный голос, и, хотя этот голос
исходил изо рта Эдди, он не принадлежал Эдди.
"Шизанулся, - подумал Джек Андолини. - Шизанулся к едрене бабушке,
шиза..."
Но эта мысль оборвалась, когда Эдди схватил его за плечи, потому что
когда он это сделал, Джек увидел, что примерно в трех футах позади Эдди в
реальности вдруг появилась дыра.
Нет, не дыра. Для дыры у нее были слишком правильные пропорции.
Это была дверь.
"Радуйся, Мария, благодати полная", - тихо не то выдохнул, не то
простонал Джек. Через этот дверной проем, повисший в пространстве позади
персонального душа Балазара, примерно в футе над полом, ему был виден
темный песчаный берег, косо уходивший вниз, к разбивавшимся с грохотом
волнам. На этом берегу копошились какие-то твари. Твари.
Он все-таки ударил Эдди рукояткой пистолета, но удар, который должен
был обломать Эдди все передние зубы на уровне десен, лишь расплющил и
чуть-чуть раскровянил ему губы. Из Джека вытекла вся сила. Джек
чувствовал, как она вытекает.
- Я же тебе говорил, что ты, в натуре, офигеешь, - сказал Эдди и
дернул его. В последний момент Джек понял, что Эдди собирается сделать, и
начал отбиваться, как дикая кошка, но было поздно - они уже падали сквозь
эту дверь назад, и гул ночного Нью-Йорка, такой знакомый и непрерывный,
что человек замечал его только тогда, когда он прекращался, сменился
скрежетом волн и скрипучими, вопросительными голосами чудовищ, ползавших
по берегу взад-вперед.
"Нам придется двигаться очень быстро, а то окажется, что нас поливают
подливкой в горячей духовке", - предупредил Роланд, и Эдди не сомневался:
стрелок имел в виду, что, если они не будут все делать со скоростью света
или около того, то спекутся. И он ему верил. Если говорить о крутых
мужиках, то Джек Андолини - как Дуайт Гуден: его можно заставить
пошатнуться; может быть, его можно и вогнать в шок; но если дать ему
увернуться в первых раундах, то позже он тебя растопчет.
- Левая рука! - завопил на себя Роланд, когда они прошли на ту
сторону, и он отделился от Эдди. - Помни! Левая рука! Левая рука!
Он увидел, как Эдди и Джек пятятся, спотыкаются, падают, а потом
катятся вниз по каменистой осыпи, окаймляющей берег, и Эдди силится
отобрать у Андолини пистолет, который тот держит в руке.
Роланд едва успел подумать, какая будет колоссальная шуточка, если он
вернется в свой мир только для того, чтобы обнаружить, что, пока его не
было, его тело умерло... а потом стало слишком поздно. Поздно гадать,
поздно возвращаться.
Андолини не понял, что произошло. Часть его была уверена, что он
сошел с ума, часть была уверена, что Эдди подсунул ему какой-то наркотик
или пшикнул в него газом или сделал еще что-то такое, часть полагала, что
мстительному Богу его детства наконец надоели его грехи, и Он выдернул его
из знакомого мира и посадил сюда, в это унылое чистилище.
Потом он увидел дверь, она была открыта, из нее на каменистую землю
падал веер белого света - света из Балазарова сортира - и понял, что есть
возможность вернуться назад. Андолини был прежде всего практичным
человеком. Ломать себе голову над тем, что все это означает, он был
намерен потом. А вот сейчас он собирался прикончить этого гада и вернуться
через эту дверь назад.
Силы, ушедшие из него от этого испуганного изумления, теперь
прихлынули обратно. Он понял, что Эдди старается вырвать у него из руки
его маленький, но очень эффективный кольт-"Кобру", и ему это уже почти
удалось. Джек, выругавшись, рванул пистолет обратно, попытался
прицелиться, и Эдди тут же снова схватил его за руку.
Андолини уперся коленом в самую большую мышцу на правом бедре Эдди
(дорогой габардин брюк Андолини теперь был заляпан грязным серым
приморским песком), и Эдди пронзительно вскрикнул.
- Роланд! - закричал он. - Помоги мне! Ради Бога, помоги же!
Андолини обернулся, и от того, что он увидел, опять потерял душевное
равновесие. Там стоял мужик... только он был больше похож на привидение,
чем на мужика. И не то, чтобы на Каспера, Дружелюбное Привидение. Его
шатало, его бледное, осунувшееся лицо заросло щетиной. Рубаха у него была
изодрана, и ветер отдувал лохмотья назад, обнажая торчащие, как у
умирающего от голода, ребра. Правая кисть у него была обмотана грязной
тряпкой. Он казался больным, даже умирающим, но все же достаточно крутым,
чтобы Андолини почувствовал себя яйцом всмятку.
И на поясе у этого мужика была пара револьверов.
Они выглядели старыми, как мир, такими старыми, будто их сперли в
одном из музеев Дикого Запада... но тем не менее, это были револьверы, и,
может, они даже и работали, и Андолини вдруг понял, что ему придется
сейчас же разделаться с этим бледным... если только он и вправду не
привидение, а если привидение, тогда тут уж вообще ни хера не поделаешь,
так что нечего и беспокоиться.
Андолини выпустил Эдди и резким движением откатился направо, почти не
почувствовав, что острый камень разорвал его пятисотдолларовый пиджак
спортивного покроя. В тот же миг стрелок левой рукой выхватил револьвер, и
сделал это, как всегда - здоровый или больной, проснувшись или в полусне -
с быстротой голубой летней зарницы.
"Хана мне, - подумал Андолини с ужасом и изумлением. - Господи, да я
ж таких проворных в жизни не видал! Мне амбец, Святая Мария, Матерь Божия,
он же меня щас расстреляет, он ме..."
Человек в драной рубахе нажал спуск револьвера в левой руке, и Джек
Андолини подумал - взаправду подумал - что уже умер, а потом понял, что
вместо выстрела раздался только глухой щелчок.
Осечка.
Андолини с улыбкой поднялся на колени и поднял свой пистолет.
- Не знаю, кто ты такой, привидение ты ебаное, но с белым светом
можешь проститься, - сказал он.
Эдди сел, дрожа от холода, весь в гусиной коже. Он увидел, как Роланд
выхватил револьвер, услышал сухой щелчок вместо грохота, увидел, как
Андолини поднимается с песка, услышал, как он что-то говорит; и, прежде,
чем Эдди сообразил, что он делает, его рука сама нащупала зазубренный
обломок камня. Он вырвал его из шершавой земли и изо всех сил швырнул.
Камень ударил Андолини по голове сзади, чуть пониже макушки, и
отскочил. Из рваной раны с болтающимся куском кожи брызнула кровь.
Андолини выстрелил, но пуля, которая иначе непременно убила бы стрелка,
прошла мимо.
"Не совсем мимо, - мог бы сказать Эдди стрелок. - Когда чувствуешь
ветерок от пули, нельзя сказать, что так уж мимо".
Отшатнувшись от выстрела Андолини, Роланд большим пальцем отвел назад
курок револьвера и снова нажал спуск. На этот раз патрон сработал - сухой,
повелительный треск эхом разнесся по всему берегу. Чайки, спавшие на
камнях высоко над чудовищами, проснулись и взлетели испуганными,
пронзительно кричащими стайками.
Несмотря на то, что стрелок невольно отшатнулся, его пуля остановила
бы Андолини раз навсегда, но к этому времени Андолини тоже начал двигаться
- оглушенный ударом по голове, он начал валиться на бок. Звук
револьверного выстрела показался ему далеким, но жгучая боль в левом
локте, раздробленном пулей стрелка, была вполне реальной. Она привела его
в себя, и он поднялся на ноги; одна рука у него повисла плетью, сломанная,
бесполезная, в другой он держал пистолет и бестолково водил им из стороны
в сторону, ища цель.
Первым он увидел Эдди, Эдди-торчка, Эдди, который как-то ухитрился
затащить его в это сумасшедшее место, Эдди, который стоял здесь в чем мать
родила и дрожал на холодном, пронизывающем ветру, обхватив себя обеими
руками. Ладно, может, он здесь и умрет, но хоть доставит себе удовольствие
- прихватит с собой Эдди Ебаного Дийна.
Андолини поднял пистолет. Теперь маленькая "Кобра" весила, казалось,
фунтов эдак двадцать, но он справился.
"Ну, если опять осечка", - угрюмо подумал Роланд и снова отвел курок
назад. Сквозь галдеж чаек он услышал, как плавно повернулся и щелкнул
барабан.
Осечки не произошло.
Стрелок целился Андолини не в голову, а в пистолет в его руке. Он не
знал, понадобится ли им еще этот человек, но не исключал этого; он был
нужен Балазару, а так как все предположения Роланда о том, насколько
Балазар опасен, полностью оправдались, то самое лучшее было -
подстраховаться.
Что выстрел попал в цель, его не удивило; удивительно было то, что
случилось с пистолетом Андолини, а из-за этого и с самим Андолини. За все
те годы, что Роланд наблюдал, как люди стреляют друг в друга, ему довелось
увидеть и такое, но лишь дважды.
"Не повезло тебе, парень", - подумал стрелок, когда Андолини с
воплем, не соображая, куда идет, побежал к морю. По рубашке и брюкам у
него струей текла кровь. На той руке, в которой только что был
кольт-"Кобра", не было пальцев и нижней половины ладони. Пистолет,
превратившийся в бесполезный, искореженный кусок металла, валялся на
песке.
Эдди ошарашенно уставился на Джека. Теперь уже никто никогда не мог
бы сказать, что у Андолини лицо троглодита, потому что у него больше не
было лица; на его месте осталась лишь кровавая каша и черная вопящая дыра
рта.
- Бог ты мой, что случилось?
- Должно быть, пуля попала в патронник его револьвера в тот момент,
когда он нажимал спуск, - ответил стрелок. Он говорил сухо, как профессор,
читающий лекцию по баллистике в полицейской академии. - В результате
произошел взрыв, которым оторвало заднюю часть его револьвера. Я думаю,
могла взорваться и еще парочка патронов.
- Пристрели его, - попросил Эдди. Его трясло все сильнее, и теперь -
не только от сочетания ночного воздуха, ветра с моря и голого тела. - Убей
его. Прекрати его мучения, ради Бо...
- Поздно, - сказал стрелок с холодным безразличием, от которого Эдди
до костей пробрал мороз.
И Эдди отвернулся, но недостаточно быстро; он успел увидеть, как
омароподобные чудовища ползают по ногам Андолини, срывают с него мокасины
от Гуччи... разумеется, вместе со ступнями. Визжа, судорожно размахивая
перед собой руками, Андолини упал ничком. Чудовища жадно набросились на
него и, ползая по нему, пожирая его, все время тревожно спрашивали у него:
"Дад-э-чак? Дид-э-чик? Дам-э-чам? Дод-э-чок?"
- Господи Иисусе! - простонал Эдди. - А теперь что?
- А теперь ты возьмешь ровно столько (стрелок сказал бесова порошка;
Эдди услышал кокаина), сколько ты обещал этому Балазару, - сказал Роланд.
