неясности. Я здесь не для того, чтобы заменить тебя, как меняют партнера в
танцах.
Рука Гарольда на рукоятке пистолета расслабилась, и юноша посмотрел
на Стью.
- Ты это имеешь в виду? Я... ты обещаешь, что не расскажешь?
Стью кивнул.
- Я люблю ее, - с горечью признался Гарольд. - Она не любит меня, я
знаю, но я честно говорю тебе об этом.
- Так-то лучше. Я не хочу вмешиваться в ваши отношения. Я просто
предлагаю двигаться дальше вместе.
Гарольд нервно повторил:
- Ты обещаешь?
- Да.
- Хорошо.
Он медленно отошел от мотоцикла. Они со Стью вернулись туда, где
взволнованно ожидала развязки Франни.
- Он может ехать с нами, - сказал Гарольд. - Я... - Он посмотрел на
Стью и с трудом произнес: - Я вел себя как последний критин.
- Ураааа! - захлопала в ладоши Франни. - Ну, а теперь, когда все
утряслось, куда же мы направимся?
В конце концов, они решили следовать выбранному Гарольдом и Франни
направлению, то есть на запад. Стью сказал, что Глен Бейтман, несомненно,
будет рад их появлению к ужину, если они до темноты доберутся до
Вудсвилля. Возможно даже, старина согласится утром присоединиться к ним
(при этих словах Гарольд занервничал снова). Стью сел за руль "хонды"
Франни, а сама она - за спину Гарольда. В Твин Маунтин они остановились,
чтобы позавтракать и постепенно лучше узнать друг друга. Постепенно лед
между ними таял. Стью все лучше относился к Гарольду, надеясь в душе, что
этот процесс взаимен.
Они завтракали на небольшой лужайке, и Стью поймал себя на том, что
его взгляд снова и снова останавливается на лице Франни - ее живых глазах,
маленькой ямочке на подбородке, на морщинке на переносице, так легко
выдающейся ее чувства. Ему нравилось, как она смотрит и говорит; ему
нравилась даже копна ее спутанных волос. Так зарождалось новое чувство.
ЕЩЕ ОДНО ПРЕДИСЛОВИЕ: ПРОЧЕСТЬ ПОСЛЕ ПРИОБРЕТЕНИЯ
Эта часть представляет собой не столько вступление, сколько
объяснение того, почему возникла новая версия "Противостояния". Роман
достаточно масштабен, и эта новая, расширенная и дополненная редакция его
может быть воспринята некоторыми - а может, и многими - как баловство со
стороны автора, чьи произведения и без того пользуются успехом. Надеюсь,
правда, что этого не произойдет, но я не так глуп, чтобы не понимать, что
сам подставляю себя под огонь критики. Многие критики и без того находят
роман невероятно длинным и затянутым.
Слишком или не слишком книга длинна, или же она стала слишком длинной
в этой редакции, решит мой читатель. Я только хочу сказать, что
переиздание "Противостояния" направлено не на удовлетворение моих амбиций.
Это произошло по просьбам поклонников романа. Хотя, безусловно, я бы не
пошел на это, если бы не видел, что роман становится полнее и богаче, и я
был бы лжецом, если бы не признавал, что мне это приятно.
Я попытаюсь объяснить вам, как был написан роман, ставший предельно
увлекательным произведением не только для профессиональных романистов.
Такие как раз считают, что есть некая "тайная формула" написания
коммерчески удачных произведений. Это не так. У вас есть идея; вскоре к
ней добавляется другая; вы проводите связь между несколькими идеями;
возникают (сперва неясные, подобно теням) различные образы; в голову
автора приходят различные варианты концовок (и хотя эти варианты возникают
почти сразу, как правило, ни один из них не является окончательным); и
наконец, наступает момент, когда писатель садится за стол и берет в руки
карандаш и бумагу, или пишущую машинку, или диктофон. Когда спрашивают:
"Как вы пишите?", - я отвечаю: "По слову за раз", - и это совсем не
кокетство. Это звучит слишком просто, чтобы быть правдой, но вспомните
историю создания Великой Китайской Стены: по одному кирпичику. Вот так. По
одному кирпичику за раз. Хотя, надеюсь, мой читатель поверит мне без
излишних заверений.
Для заинтересованных читателей скажу, что рецензию на роман они
смогут прочесть в литературном обозрении за 1981 год. Нельзя считать роман
коммерческим произведением. Если хотите, это сказка. Хотя, безусловно,
"Противостояние" можно оценивать и иначе.
Почему же первое издание романа было почти на четыреста страниц
короче? Это не было капризом издателя. Просто мне хотелось, чтобы книга
зажила своей собственной жизнью и умерла своей собственной смертью. В
первом варианте роман был вполне законченным произведением.
Могут спросить, зачем же тогда мне понадобился новый вариант? Просто
я подумал, что в по-настоящему хороших произведениях целое всегда
превышает сумму частностей. Если бы это было не так, мы могли бы получить
нечто вроде нижеприведенной версии "Ганса и Гретель."
Ганс и Гретель были двумя очаровательными детками хорошего папы и
хорошей мамы. Хорошая мама умерла, и папа привел в дом мачеху. Жадная
мачеха решила выжить детей из дома. Она подговорила служанку завести Ганса
и Гретель в лес и убить там. Отец знал об этом и умолял детей предпочесть
медленной смерти в лесу быструю смерть от удара ножом его, родительской,
рукой. Дети не согласились. В лесу они наткнулись на домик, сделанный из
карамели. Там жила ведьма, которая ела людей. Она посадила детей под замок
и сказала, что когда они станут более упитанными, она их съест. Но дети
оказались умнее. Ганс заманил ведьму в ее собственный чулан. Затем дети
нашли богатства ведьмы и, очевидно, карту, потому что сразу же оказались
дома. Когда они появились дома, отец дал мачехе под зад коленом, и все
зажили счастливо.
Конец.
Не знаю, что подумали вы, но, по-моему, красота сказки утрачена.
История никак не искажена. Она просто обкрадена. Будто с "кадиллака"
поснимали все хромированные детали, заменив их на ржавое железо. Так
иногда случается.
Восполнив недостающие, с моей точки зрения, четыреста страниц, я
просто вернул украденное. Как и с историей Ганса и Гретель. Читавшие ее
вспомнят, что мачеха на самом деле потребовала, чтобы ей принесли сердца
двух детей, а вместо этого получила сердца двух кроликов. Интереснее?
Гораздо. А история о том, как Ганс по дороге в лес разбрасывал рисовые
зернышки, чтобы не заблудиться, а птицы склевали их? Именно такие
подробности и делают произведение интереснее и полнее, позволяя сохранить
очарование сказки для многих поколений читателей.
Не знаю, стал ли дополненный роман интереснее для широкого круга
читателей. Надеюсь, что да. И еще один мотив, заставивший меня сделать эту
новую редакцию, самый, пожалуй, простой. Хотя "Противостояние" и не
является моим любимым произведением, люди, которые интересуются моим
творчеством, любят его больше других. Когда я встречаюсь с людьми (что,
правда, стараюсь делать как можно реже), они всегда в разговоре со мной
затрагивают "Противостояние". Они обсуждают персонажей, будто это живые
люди, и нередко спрашивают: "А что произошло потом с тем-то и тем-то?"...
будто я постоянно получаю от моих персонажей письма.
Меня нередко спрашивают, собираюсь ли я писать по сюжету романа
киносценарий. Ответ, скорее всего, утвердительный. Будет ли это хороший
фильм? Я не знаю. Хорошие или плохие, фильмы почти всегда оказывают
странное воздействие на работу фантазии (конечно, есть и исключения:
"Волшебник Изумрудного Города" не требует никакой работы воображения,
воздействуя непосредственно на мышление). Обсуждая фильмы, люди сами могут
до бесконечности додумывать сюжет. Мне всегда казалось, что Роберт Дюваль
был бы превосходным Рэндаллом Флэггом, но я слышал, что другие видят в
этой роли Клинта Иствуда, Брюса Дерна и Кристофера Уокена. Все они были бы
хороши, как и Брюс Спрингстин мог бы стать интересным Ларри Андервудом,
если бы попытался когда-нибудь сняться в кино (и, основываясь на его
видеоклипах, могу с уверенностью сказать, что он был бы весьма неплох...
хотя мне лично больше импонирует Маршалл Креншоу). Хотя, безусловно, для
Стью, Ларри, Глена, Франни, Ральфа, Тома Каллена, Клойда и темнокожего
парня было бы лучше не принимать в сознании читателя зрительного
воплощения, позволяя визуализировать их произвольно. Что такое фильм? Это
всего лишь иллюзия действия, созданная многими тысячами фотографий.
Воображение может пойти значительно дальше. Фильмы, даже лучшие из них -
только застывшие отблески чужой фантазии. Ведь каждый, кто посмотрел
"Пролетая над гнездом кукушки", а потом прочитал роман Кена Кейси,
заметил, что трудно или невозможно представить себе Рэнди Патрика
Мак-Мерфи иначе, чем в обличье Джека Николсона. Это не обязательно
плохо... но это накладывает определенные ограничения. Преимущества
хорошего произведения - в возможности неограниченного полета фантазии.
Каждый читатель сам домысливает хорошее произведение.
Подытоживая, могу сказать: я дописал "Противостояние" по двум
причинам: чтобы доставить удовольствие себе и удовлетворить читателя.
Надеюсь, мне удалось и то, и другое.
24 октября 1989 года.
* КНИГА ВТОРАЯ. НАХЛЕБНИКИ *
5 ИЮЛЯ - 6 СЕНТЯБРЯ 1990 ГОДА
Мы плывем на корабле под названием "Майский цветок".
Мы плывем на корабле к звездам.
Мы плывем в самое загадочное время суток
И поем американский гимн.
Все хорошо, все в полном порядке.
Нас никогда и никто не остановит...
Пол Саймон
Да, я очень рад, что живу в США.
Здесь, в США, каждый может получить то, что хочет.
Чак Берри
40
Посреди центральной улицы в городке Мэй, штат Оклахома, лежал мертвый
человек.
Ник не удивился. Со времени, когда он покинул Щойо, ему довелось
видеть немало трупов, и он предполагал, что еще тысячи мертвецов просто не
встретились ему на пути. Воздух был наполнен запахом смерти. Поэтому
мертвецом больше, мертвецом меньше - какая разница?
Но когда мертвец вдруг сел, Ник замер от ужаса, тут же потеряв
способность управлять своим велосипедом. Труп вздохнул, чихнул, потянулся
и задумчиво почесал в затылке.
Ха-ха, мистер, вы упали, - обратил труп к Нику обрадованное лицо. -
Верно? Право слово!
Ничего этого Ник не услышал. Он сидел на земле и рассматривал руки,
по которым струилась кровь из разбитой головы. Как же это его угораздило?
Про труп он вспомнил только когда чья-то рука дотронулась до его плеча.
Ник вздрогнул, пытаясь отползти в сторону.
- Не нужно так, - сказал труп, и Ник увидел, что это вовсе не труп, а
молодой парень, который смотрит на него счастливыми глазами. В руке
незнакомец держал початую бутылку виски, и до Ника дошло: молодой человек
просто напился допьяна и уснул мертвецким сном прямо на дороге.
Стоящему перед Ником парню было на вид лет двадцать пять, хотя позже
Ник подсчитал, что ему должно быть не менее сорока пяти, ибо парень помнил
окончание войны в Корее и своего отца, месяцем позже вернувшегося с этой
войны домой. Его голубые глаза и белокурые волосы безошибочно
свидетельствовали о шведском или норвежском происхождении. Взгляд этих
глаз был ясен и беззаботен.
Лицо парня ничего не выражало. Он стоял, подобно роботу с отключенным
механизмом, чего-то ожидая. Потом, мало-помалу, лицо начало приобретать
осмысленное выражение. Большие глаза дважды моргнули. Парень улыбнулся.
