у них есть только один шанс сделать все как надо.
Крикун заговорил с Куинтом. Тот заулыбался, обнажив остатки зубов.
Коротко ответил, затем пальцы его сложились в громадные кулаки, он
поставил их один на другой и повернул в разные стороны, как бы
откручивая шею невидимому врагу. Крикун начал было переводить, но Клей
Рейнолдс остановил его взмахом руки. Ему хватило одного слова, которое
он понял без перевода: muerto <мертвец, покойник (исп.).> 5
Всю предшествующую празднику Жатвы неделю Риа просидела перед
магическим кристаллом, вглядываясь в его глубины. Черной ниткой она
пришила голову Эрмота к его телу, мертвой змеей обвязала себе шею да так
и сидела, не замечая запаха разложения, который со временем только
усиливался. Дважды подходил Масти, громко мяукал, требуя еды, и всякий
раз Риа ногой отталкивала его, не отрывая взгляда от хрустального шара.
Она сама все более превращалась в скелет, а глаза уже напоминали
глазницы тех черепов, что лежали в висевшей в углу сетке. Иной раз она
впадала в дрему, с гниющей змеей на шее, с хрустальным шаром, лежащим на
коленях. Упиралась острым подбородком в шею, из уголков рта вниз бежали
струйки слюны, но спать она не спала. Она не могла терять время на сон:
слишком многое показывал ей магический кристалл.
Показывал в охотку. Теперь, чтобы заглянуть в розовые глубины, ей уже
не приходилось прибегать к пассам. Ей открылась вся мерзость Меджиса,
все гадости и жестокости, творимые вдали от чужих глаз. В большинстве,
конечно, она видела всякую ерунду: мальчишек, которые онанировали,
подглядывая в замочную скважину за раздевающимися сестрами, жен,
выворачивающих карманы мужей в поисках денег или табака, Шеба, пианиста,
вылизывающего сиденье стула, на котором только что сидела голой задницей
его любимая проститутка, служанку в Доме-на-Набережной, плюнувшую в
подушку Кимбы Раймера после того, как канцлер дал ей хорошего пинка:
служанка помешала ему пройти.
Все, что видела Риа, лишь подтверждало ее мнение об обществе, которое
она покинула. Иногда она дико смеялась, иногда обращалась к людям,
которых видела в хрустальном шаре, словно они могли ее слышать. На
третий день недели, предшествующей празднику Жатвы, она перестала ходить
в туалет, хотя и могла брать с собой магический кристалл, и теперь от
нее шел резкий запах мочи.
На четвертый день Масти перестал подходить к ней.
Риа смотрела в магический кристалл и растворялась в нем, как
случалось с другими, теми, кто приникал к шару до нес. Она уже не
отдавала себе отчета в том, что шар, показывая ей невидимое другим,
высасывает из нес остатки anima. А если бы и отдавала, то скорее всего
решила, что это равноценный обмен. Она видела все то, что люди старались
скрыть от посторонних глаз, все то, что всегда интересовало ее, и едва
ли сочла, что ее жизненная сила - слишком дорогая плата за доставленное
удовольствие.
6
- Дай я ее зажгу, боги тебя побери. - Джонас узнал говорившего: этот
мальчишка махнул Джонасу отрезанным собачьим хвостом и крикнул: "Мы -
Большие охотники за гробами, как и ты!"
Другой мальчишка, к которому обращался этот ангел, никак не желал
расставаться с куском печенки, который они увели из-под носа владельца
мясной лавки на нижнем рынке. Первый схватил его за ухо, вертанул.
Второй мальчишка вскрикнул, выронил печенку из вымазанных кровью рук. -
Так-то лучше. - Первый поднял кусок печенки. - Ты должен помнить, кто
тут босс.
Они стояли за небольшой пекарней на нижнем рынке. Поблизости,
привлеченный запахом горячего хлеба, терся пес с бельмом на одном глазу.
Он смотрел на них, повиливая хвостом.
На куске печени виднелся разрез, из него торчал зеленый фитиль
большой петарды. Под фитилем печенка раздулась, как живот беременной
женщины. Первый мальчишка достал серную спичку сунул ее меж передних
зубов, зажег.
- Он не возьмет! - подал голос, дрожащий от надежды и предвкушения,
третий мальчишка.
- Такой-то тощий? - хмыкнул первый. - Возьмет, ставлю мою колоду карт
против твоего лошадиного хвоста. Третий подумал и покачал головой.
Первый широко ухмыльнулся. - А ты мудр. - И зажег фитиль. -Эй, милый, -
позвал он пса. - Хочешь попробовать вкусненького? Держи! И он бросил
кусок печенки. Шипящий фитиль не остановил пса. Он метнулся к печенке,
не отрывая единственного глаза от еды, какой не видел уже много дней. И
в тот момент, когда пес на лету поймал печенку петарда, которую
мальчишки засунули внутрь, взорвалась. Громыхнуло, вспыхнуло. У пса
оторвало нижнюю челюсть. Хлынула кровь. Какое-то мгновение пес стоял,
глядя на мальчишек одним глазом, потом рухнул.
- Схватил! - воскликнул первый мальчишка. - Схватил! Нас ждет
счастливая Жатва, а?
- Что это вы тут делаете? - раздался женский голос. - А ну кыш
отсюда, воронье!
Мальчишки убежали, смеясь, и смех их действительно напоминал карканье
ворон.
7
Катберт и Ален остановили лошадей у устья каньона Молнии. Ветер
уносил от них "голос" червоточины, но от него все равно гудела голова,
дребезжали зубы.
- Как же я ее ненавижу. - процедил Катберт. - Давай поторопимся. -
Да, - согласился с ним Ален.
Они спешились, неуклюжие в полушубках, привязали лошадей к кустам,
что росли неподалеку. В обычной ситуации они обошлись бы без этого, но
знали, что надсадный вой червоточины лошадям тоже не по нутру. Катберту
даже послышалось, что червоточина разговаривает с ним, настойчиво
предлагает пройти к ней. Настойчиво и убедительно.
Давай, Берт, отринь все эти глупости: жажду славы, гордость, боязнь
смерти, одиночество, которое ты высмеиваешь, потому что, кроме смеха,
другого оружия у тебя нет. И эта девушка, забудь про нее. Ты ее любишь,
не так ли? Далее если не любишь, все равно хочешь ее. Грустно, конечно,
но она любит твоего друга, а не тебя. А вот если ты придешь ко мне, все
это сразу перестанет тебя волновать. Так иди. Чего ты ждешь?
- Чего я жду? - пробормотал Катберт. - Что?
- Я спрашиваю, чего мы ждем? Давай покончим с этим и поскорее
уберемся отсюда.
Из седельных сум каждый достал по небольшому мешочку. В них они
ссыпали порох из маленьких петард, которые два дня назад привез им Шими.
Ален опустился на колени, вытащил нож и, вырывая под ветками канавку,
задом пополз по тропе в каньон.
- Надо бы поглубже, - заметил Катберт. - Чтобы порох не вынуло
ветром.
Ален бросил на него злобный взгляд:
- Может, выроешь ее сам? Чтобы точно знать, что глубина - как надо?
Это червоточина, подумал Катберт. Она действует и на него.
- Нет, Эл, - ответил он. - Для слепого недоумка у тебя получается
даже очень хорошо. Продолжай.
Ален еще какое-то мгновение сверлил его тем же взглядом, потом
заулыбался и вернулся к прерванному занятию.
- Ты умрешь молодым, Берт.
- Да, скорее всего. - Катберт тоже опустился на колени и последовал
за Аденом, заполняя канавку порохом из мешка, стараясь не обращать
внимания на назойливый "голос" червоточины. Нет, порох, пожалуй, не
выдует, разве что ураганным ветром. А вот если пойдет дождь, ветки не
защитят. Если пойдет дождь... Не думай об этом, приказал он себе. Это
ка. Канавки по обе стороны тропы они засыпали порохом за десять минут но
обоим казалось, что времени на это у них ушло гораздо больше. И лошади
придерживались того же мнения. Они били копытами, на всю длину натянув
поводья, прижав уши к голове, выкатив глаза. Катберт и Ален отвязали их,
вскочили в седла. Катберту показалось, что его конь дрожит как лист на
ветру.
Невдалеке солнечные лучи отражались от металла. Цистерны у Скалы
Висельников. Их поставили предельно близко к выпирающей из земли глыбе
песчаника, но солнце стояло в зените, и тени от скалы не хватало, чтобы
накрыть все цистерны.
- Я просто не могу в это поверить, - покачал головой Ален. Они
направлялись назад, к "Полосе К", огибая Скалу Висельников по широкой
дуге, чтобы их не увидели. - Должно быть, они держат нас за слепых.
- Они держат нас за глупцов. - ответил Катберт, - хотя, полагаю, это
одно и то же. - Теперь, когда каньон Молнии остался далеко позади, его
так и распирало от облегчения. Неужели они собираются войти в каньон?
Действительно войти, оказаться в нескольких ярдах от этой проклятой
лужи? Он не мог в это поверить.., и заставил себя напрочь забыть об
этом, потому что иначе пришлось бы поверить.
- Новые всадники направляются к Скале Висельников. - Ален указал на
леса за каньоном. - Ты их видишь?
На таком расстоянии всадники не превышали размером муравья, но Берт
видел их хорошо.
- Меняют охрану, главное, чтобы они нас не увидели.., как думаешь,
смогут разглядеть?
- Оттуда? Вряд ли.
Мысленно Катберт с ним согласился.
- Они все попадут в каньон на день Жатвы, так? - спросил Ален.
-Загнать туда малую часть - невелика польза.
- Да.., я думаю, все они там окажутся.
- А Джонас и его дружки?
- И они тоже.
На них надвигалась полоса Плохой Травы. Ветер дул им в лицо,
заставляя глаза слезиться, но Катберт не видел в этом ничего плохого.
Наоборот. "Голос" червоточины, спасибо ветру, заметно ослабел. Еще
немного, и он пропадет полностью. Именно этого и не хватало Катберту для
полного счастья.
- Ты думаешь, мы выберемся оттуда, Берт?
- Сие мне неведомо, - ответил Катберт, вспомнил о засыпанных порохом
канавках под сухими ветками и улыбнулся. - Но вот что я тебе скажу, Эл:
они точно узнают, что мы там побывали.
8
В Меджисе, как и в любом другом феоде Срединного мира, последняя
неделя перед Ярмаркой посвящалась политике. Влиятельные люди съезжались
со всех концов феода, одно совещание сменялось другим, подготавливая
главное событие - Форум феода, который по традиции проходил в день
Жатвы. Сюзан участвовала во всех этих мероприятиях, живое доказательство
того, что у мэра есть еще порох в пороховницах. Присутствовала и Олив,
раз за разом выпивая до дна чашу унижения. Они сидели по обе стороны
стареющего петушка. Сюзан наливала кофе. Олив раздавала пирожные. Обе с
благодарностью выслушивали хвалебные отзывы о качестве еды и напитков, к
приготовлению которых они не имели ни малейшего отношения.
Сюзан не могла заставить себя посмотреть на улыбающееся лицо
несчастной Олив. Да, не судьба ее мужу лежать в одной постели с дочерью
Пата Дельгадо.., но сэй Торин этого не знала, а Сюзан ничего не могла ей
сказать. Когда же боковым зрением она видела жену мэра, ей вспоминались
слова Роланда, произнесенные им на Спуске: "На мгновение я подумал, что
она - моя мать". Но в этом-то и состояла проблема, не правда ли? Олив
Торин не могла стать матерью. Отсюда и та ужасная ситуация, в которой
оказались и она сама, и Сюзан.
Мысли Сюзан занимало совсем другое, но со всей этой суетой во дворце
мэра она смогла вырваться лишь за три дня до праздника Жатвы. Отсидев на
последнем в тот день совещании, скинув Розовое платье с аппликацией (как
она его ненавидела! Как она ненавидела все платья!). Сюзан торопливо
надела джинсы, рубашку и полушубок. Заплетать волосы в косы времени не
было, ее ждали на чаепитии у мэра, но Мария завязала их в узел, и Сюзан
помчалась к дому, который вскорости собиралась покинуть навсегда.
То, что она хотела посмотреть, лежало в чулане, примыкающем к
конюшне, который ее отец использовал как кабинет, но сначала она вошла в
дом и услышала то, что и рассчитывала услышать: сладкое посапывание тети
Корд. Оно и к лучшему.
Сюзан отрезала кусок хлеба, намазала его медом и направилась в
конюшню, прикрывая лицо от пыли, которую гнал по двору ветер. В огороде
