Коффи медленно покачал головой - налево, потом направо. Он уставился
на меня, не сводя глаз.
У Харри в руке была папка с бумагами Коффи.
- Отдай ему бумаги, - сказал я Харри. - Вложи прямо в руку.
Харри повиновался. Большой болван взял их, как лунатик.
- А теперь, парень, дай их мне, - приказал я, и Коффи подчинился,
зазвенев и загремев цепями. Ему пришлось нагнуться при входе в камеру.
Я осмотрел его с головы до ног, чтобы удостовериться, что это факт, а
не оптический обман. Действительно: два метра три сантиметра. Вес был
указан сто двадцать семь килограммов, но я думаю, что это
приблизительно, на самом деле не меньше ста пятидесяти. В графе "шрамы и
особые приметы" значилось одно слово, напечатанное мелким убористым
шрифтом машинки "магнуссон" - старым другом регистрационных карточек:
"множество".
Я поднял глаза. Коффи слегка сдвинулся в сторону, и я мог видеть
Харри, стоящего с той стороны коридора перед камерой Делакруа - он был
единственным узником блока "Г", когда появился Коффи. Делакруа - Дэл,
маленький лысоватый человек с озабоченным лицом бухгалтера, знающего,
что его растрата скоро обнаружится.
На плече у него сидела ручная мышь. В дверном проеме камеры, только
что ставшей пристанищем Джона Коффи, расположился Перси Уэтмор. Он
достал свою резиновую дубинку из самодельного чехла, в котором носил ее,
и по хлопывал ею по ладони с видом человека, у которого есть игрушка и
он ею воспользуется. И вдруг я почувствовал, что мне хочется, чтобы он
убрался отсюда. Может, это из-за жары не по сезону, может, из-за
"мочевой" инфекции, распространяющейся у меня в паху так, что
прикосновение фланелевого белья становилось нестерпимым, а может, из-за
сознания того, что из штата прислали на казнь чернокожего полуидиота, а
Перси явно хотел над ним сначала немного поработать. Вероятно, все
вместе. Во всяком случае на минуточку я забыл о его связях.
- Перси, - сказал я. - Сегодня переезжает лазарет.
- Билл Додж за это отвечает.
- Я знаю, - кивнул я. - Пойди помоги ему.
- Это не моя работа, - упорствовал Перси. - Вот эта туша - моя
работа. "Тушами" Перси в шутку называл крупных людей. Он не любил
больших и крупных. Перси не был худощавым, как Харри Тервиллиджер, но он
был маленького роста. Этакий петух-забияка, из тех, что всегда лезут в
драку, особенно когда перевес на их стороне. И очень гордился своими
волосами. Просто не отнимал рук от них.
- Тогда твое дело сделано, - сказал я. - Отправляйся в лазарет.
Он оттопырил нижнюю губу. Билл Додж и его ребята таскали коробки и
стопки простыней, даже кровати; весь лазарет переезжал в новое помещение
в западной части тюрьмы. Жаркая работа. Перси Уэтмор явно хотел
увильнуть от нее.
- У них достаточно людей, - заявил он.
- Тогда иди отсюда, это приказ, выполняй, - произнес я, повышая
голос. Я увидел, как Харри мне подмигивает, но не прореагировал. Если
губернатор прикажет начальнику тюрьмы уволить меня за нарушение
субординации, то кого Хэл Мурс поставит вместо меня? Перси? Это
несерьезно. - Мне абсолютно все равно, чем ты, Перси, займешься, лишь бы
хоть ненадолго убрался отсюда.
На секунду мне показалось, что он не уйдет, и тогда действительно
будут неприятности, особенно с этим Коффи, который стоял здесь все
время, как самые крупные в мире остановившиеся часы. Но потом Перси
сунул свою дубинку назад в самодельный чехол - дурацкая пижонская штука
- и медленно пошел по коридору. Я не помню, кто из охранников сидел на
посту дежурного в тот день, наверное, кто-то из временных, но Перси не
понравилось, как этот человек смотрит, и, проходя мимо, он прорычал:
"Перестань скалиться, а не то я сотру этот оскал с твоей мерзкой рожи".
Потом зазвенели ключи, на мгновение блеснул солнечный свет из дворика, и
Перси Уэтмор ушел, хотя бы на время. Мышка Делакруа бегала туда-сюда по
плечам маленького французика, шевеля крошечными усиками.
- Спокойно, Мистер Джинглз, - сказал Делакруа, и мышка замерла на его
плече, словно поняла. - Просто посиди тихо и спокойно. - Делакруа
говорил с мягким акцентом французов из Луизианы, и слово "тихо"
приобретало незнакомое экзотическое звучание.
- Ложись лучше, Дэл, - бросил я резко. - Отдохни. Тебя это тоже не
касается.
Он повиновался. Делакруа изнасиловал девушку и убил ее, а потом
бросил тело девушки за ее домом, облил нефтью и поджег, надеясь таким
образом спрятать следы преступления. Огонь перекинулся на дом, охватил
его, и погибло еще шесть человек, среди них двое детей.
За ним числилось только это преступление, и теперь он был просто
кроткий человечек со встревоженным лицом, залысинами на лбу и длинными
волосами, спускающимися на ворот рубашки. Очень скоро он ненадолго сядет
на Олд Спарки и настанет его конец... Но что-то, что толкнуло его на
ужасный поступок, уже ушло, и теперь он лежал на койке, позволив своему
маленькому другу бегать по его рукам, то и дело попискивая. И это было
хуже всего: Олд Спарки никогда не сжигал того, что таилось внутри. Зло
освобождалось, набрасывалось на кого-то другого, и мы снова вынуждены
убивать лишь те лесные оболочки, в которых уже и жизни-то нет.
Я снова обратился к гиганту:
- Если я разрешу Харри снять с тебя цепи, ты будешь себя хорошо
вести? Он кивнул. Так же, как и прежде, покачал головой: налево,
направо. Его странные глаза смотрели на меня. Они были спокойны, но это
спокойствие както не внушало доверия. Я поманил пальцем Харри, он вошел
и отстегнул цепи. Он уже не боялся, даже когда присел у стволоподобных
ног Коффи, чтобы отомкнуть оковы на лодыжках, и мне стало легче. Харри
нервничал из-за Перси, а я доверял его интуиции. Я доверял интуиции всех
моих сегодняшних ребят с блока "Г", кроме Перси.
У меня была заготовлена речь для новоприбывших, но я сомневался,
стоит ли ее произносить для Коффи, казавшегося таким ненормальным, и не
только по размерам.
Когда Харри опять отошел (Коффи в течение всей церемонии оставался
недвижим, как статуя), я посмотрел на своего нового подопечного,
постукивая по папке, и спросил:
- Парень, а ты умеешь говорить?
- Да, сэр, босс, я могу говорить, - отозвался тот. Его голос был
глубоким, довольно гулким и напомнил мне звук мотора нового трактора. Он
произносил слова без южного акцента, но в строе речи я потом уловил
что-то южное. Словно он приехал с юга, хотя не был его уроженцем. Он не
походил на неграмотного, но и образованным его нельзя было назвать. В
манере говорить, как и во многом другом, Коффи оставался загадкой.
Больше всего меня беспокоили его глаза - выражение спокойного
отсутствия, словно он сам был где-то далеко-далеко.
- Твое имя Джон Коффи?
- Да, сэр, босс, как напиток, только пишется по-другому.
- Ты умеешь писать, да? Читать и писать?
- Только свое имя, босс, - сказал он тихо. Я вздохнул, потом произнес
укороченный вариант заготовленной речи. Я уже понял, что с ним проблем
не возникнет. Я был и прав, и ошибался одновременно.
- Меня зовут Пол Эджкум, - произнес я. - Я - главный надзиратель
блока "Г". Если тебе что-то нужно, зови меня по имени. Если меня не
окажется, попроси вот этого парня - его зовут Харри Тервиллиджер. Или
мистера Стэнтона, или мистера Ховелла. Ты понял?
Коффи кивнул.
- Только не думай, что можно получить все, что хочешь. Тут мы решаем,
что необходимо, а что нет. Здесь не гостиница. Ясно?
Он опять кивнул.
- Здесь тихо, парень, не так как в других блоках. Здесь только ты и
Делакруа. Ты не будешь работать, в основном будешь сидеть. Хватит
времени все хорошенько обдумать. - Даже слишком много времени, но я не
сказал этого. - Иногда мы включаем радио, если все в порядке. Любишь
слушать радио?
Он кивнул, но как-то неуверенно, словно не зная, что это такое. Позже
я узнал, что в некотором роде так оно и есть. Коффи узнавал вещи, с
которыми сталкивался прежде, но потом их забывал. Он знал персонажей из
"Воскресенья нашей девушки" ("Our Gal Sunday"), но не мог вспомнить, что
с ними произошло в конце.
- Будешь хорошо себя вести - станешь вовремя есть, никогда не
попадешь в одиночку в дальнем коридоре и не наденешь этой холщовой робы
с застежкой на спине. У тебя будут двухчасовые прогулки во дворике с
четырех до шести, кроме субботы, когда все остальные наши обитатели
играют в футбол. Посещения по воскресеньям после обеда, если, конечно,
есть кто-то, кто захочет тебя навестить. Есть?
Он покачал головой.
- Никого, босс.
- Ну, может быть, твой адвокат.
- Я думаю, что больше его не увижу, - сказал он. - Мне его
предоставили на время. Я не думаю, что он найдет дорогу сюда.
Я пристально посмотрел на него, пытаясь понять, шутит ли он, но Коффи
говорил серьезно. Да я и не ожидал другого. Прошения не для таких, как
Джон Коффи, во всяком случае в то время. Им давали день в суде, а потом
мир забывал о них, пока в газете не появлялись строчки, что такой-то
имярек принял в полночь немного электричества. Но людей, у которых были
жена, дети или друзья и которые ожидали воскресенья, легче
контролировать, если вообще их надо было контролировать. В данном случае
проблемы нет, и хорошо. Ведь он, черт возьми, такой громадный.
Я немного поерзал на койке, а потом решил, что, возможно, если
встать, полегчает в нижней части живота, и я поднялся. Он почтительно
отошел от меня и сложил руки на груди.
- Легко тебе здесь будет, парень, или тяжело - все зависит от тебя. Я
тут для того, чтобы сказать: ты можешь облегчить жизнь и всем нам,
потому что все равно, конец один. Мы станем обращаться с тобой так, как
ты заслуживаешь. Вопросы есть?
- Вы оставляете свет после отбоя? - спросил он сразу, словно только
ждал случая.
Я уставился на него. Я слышал много странных вопросов от вновь
прибывших в блок "Г" - однажды меня спросили даже о размере груди у моей
жены, - но таких вопросов не задавали.
Коффи улыбался чуть смущенно, словно понимая, что мы сочтем это
глупостью, но не мог сдержаться.
- Мне иногда немного страшно в темноте, - объяснил он, - особенно в
незнакомом месте.
Я взглянул на него - на всю его огромную фигуру - и почувствовал
странную жалость. Да, они могли вызывать сочувствие, ведь мы их не
видели с худшей стороны, когда ужасы выскакивали из них, словно демоны в
кузнице.
- Да, здесь довольно светло всю ночь, - сказал я. - Половина лампочек
в Миле горит с девяти вечера до пяти утра. - Потом до меня дошло, что
Коффи не имеет ни малейшего понятия о том, что я говорю: он не отличит
Зеленую Милю от тины в реке Миссисиппи, и поэтому показал: - Там, в
коридоре.
Он кивнул с облегчением. Я не уверен, представлял ли он, что такое
коридор, но он мог видеть двухсотваттовые лампочки в сетчатых плафонах.
И тогда я сделал то, чего никогда не позволял себе с узниками. Я
протянул ему руку. Даже сейчас не знаю, почему я это сделал. Может,
потому что он спросил про лампочки. Харри Тервиллиджер просто
остолбенел, честное слово. Коффи взял мою руку с удивительной нежностью,
и она исчезла в его ладони. И на этом все было кончено. Еще одна бабочка
в моей морилке. Мы закончили.
Я вышел из камеры. Харри задвинул дверь и закрыл оба замка. Пару
секунд Коффи стоял неподвижно, словно не зная, что делать дальше, потом
сел на койку, уронил громадные руки между колен и опустил голову, как
человек, который скорбит или молится. Он что-то сказал своим странным, с
южным акцентом голосом. Я услышал это очень ясно, и хотя не много знал о
том, что он совершил - да многого знать и не надо, чтобы кормить и
