переворачивался на спину, болтая лапками в воздухе, это было
прекраснейшее зрелище на свете, особенно, если учесть ломаный
французский. Но на этот раз действительно было на что посмотреть.
После осуждения о Делакруа почти все позабыли, но у него существовала
незамужняя тетка, по-моему, она раз в неделю писала ему письма. Тетка
прислала ему огромный пакет мятных леденцов, примерно такие сейчас
продаются под маркой "Канада Минтс". Они походили на большие розовые
таблетки. Делакруа не разрешили забрать весь пакет сразу, и понятно, в
нем было больше двух килограммов, и он жевал бы их до тех пор, пока не
попал в лазарет с расстройством желудка. Как почти все убийцы у нас на
Миле, он страдал отсутствием чувства меры. Поэтому мы выдавали ему по
шесть конфет, да и то, когда просил.
Когда мы подошли, Мистер Джинглз сидел рядом с Делакруа на койке,
держал в лапках одну из розовых конфет и с довольным видом ее грыз.
Делакруа лопался от гордости - он напоминал пианиста, наблюдающего, как
его пятилетний сын играет свои первые сбивчивые упражнения. Но поймите
меня правильно: это действительно выглядело ужасно смешно. Леденец был
как половина самого Мистера Джинглза, и его белое брюшко уже блестело от
сахара.
- Забери у него, Эдди, - сказал Брут со смехом и тревогой
одновременно, - Боже всемогущий, он ведь лопнет. Я уже чувствую запах
мяты прямо отсюда. Сколько ты ему скормил?
- Это второй, - Делакруа с тревогой поглядел на животик Мистера
Джинглза. - Ты что, правда думаешь, что он... Может лопнуть?
- Может, - ответил Брут.
Авторитета Брута было достаточно. Делакруа потянулся за полу
съеденным леденцом. Я думал, что мышонок его укусит, но Мистер Джинглз
отказался от леденца, вернее, от его остатков, совсем кротко. Я взглянул
на Брута, а Брут недоверчиво покачал головой, словно говоря: "Не может
быть". Потом Мистер Джинглз плюхнулся в свою коробку и улегся на бок с
таким утомленным видом, что мы все втроем расхохотались. После этого мы
частенько видели мышонка, сидящего рядом с Делакруа с конфетой, которую
он грыз аккуратно, как пожилая леди на вечеринке, и от обоих шел запах,
который я потом почувствовал в той дырке в балке - горьковато-сладкий
запах мятных леденцов. И вот еще что я хочу рассказать о Мистере
Джинглзе, прежде чем перейду к рассказу о появлении Вильяма Уортона,
когда на блок "Г" и впрямь обрушился циклон. Через неделю после случая с
мятными леденцами, то есть после того, как мы уговорили Делакруа не
закармливать своего питомца до смерти, французик позвал меня к своей
камере. Я находился один на посту, Брут ушел за чем-то в интендантскую,
и согласно правилам, я не мог в таком случае подходить к заключенным. Но
поскольку я сумел бы одной рукой толкнуть Делакруа, как ядро, метров на
двадцать, то решил нарушить правила и узнать, что ему нужно.
- Смотри, босс Эджкум, - сказал он. - Сейчас ты увидишь, что Мистер
Джинглз умеет! - Он вытащил из-за коробки маленькую деревянную катушку.
- Откуда ты ее взял? - спросил я, хотя, по-моему, знал. Был всего
один человек, кто мог бы ему ее принести.
- У Тут-Тута. Смотри.
Я уже смотрел и увидел, что Мистер Джинглз стоит в своей коробке,
опершись передними лапками на край, и внимательно глядя черными глазками
на катушку, которую Делакруа держал между большим и указательным
пальцами правой руки. Я почувствовал, как по спине побежали мурашки. Я
никогда не видел, чтобы мышь относилась к чему-то с такой
сосредоточенностью и пониманием. Я не верю в сверхъестественное
происхождение Мистера Джинглза и прошу извинить, если заставил вас так
думать, но я никогда не сомневался, что он был в своем роде гений.
Делакруа наклонился и покатил пустую катушку по полу камеры. Она
покатилась легко, как два колеса на оси. Мышонок мгновенно выскочил из
коробки и помчался за ней по полу, словно собака за палкой. От удивления
я вскрикнул, и Делакруа улыбнулся.
Катушка ударилась в стену и отскочила. Мистер Джинглз обошел ее и
стал толкать обратно к койке, переходя от одного конца катушки к
другому, если ему казалось, что она сбивается с курса. Он толкал катушку
до тех пор, пока она не ударилась в ногу Делакруа. Потом на секунду
посмотрел вверх, как бы убеждаясь, что у Делакруа больше нет для него
заданий (например, нескольких задач по арифметике или латинских
предложений для разбора). Удовлетворенный, Мистер Джинглз вернулся в
свою коробку и уселся там опять. - Это ты его научил?
- Да, сэр, босс Эджкум, - ответил Делакруа, слегка пригасив улыбку.
-Он приносит ее каждый раз. Умный, подлец, правда?
- А катушка? Как ты узнал, что нужно принести для него, Эдди?
- Он шепнул мне на ушко, что хочет катушку, - сказал спокойно
Делакруа. - Точно так же, как прошептал свое имя.
Делакруа показывал этот трюк всем ребятам, всем, кроме Перси. Для
Делакруа было неважно, что Перси предложил коробку из-под сигар и принес
ваты для подстилки. В этом Делакруа напоминал некоторых собак: пни их
однажды, и они никогда не поверят больше тебе, как бы хорошо ты потом к
ним ни относился.
Я и сейчас слышу, как Делакруа кричит: "Эй, ребята! Идите посмотреть,
что умеет Мистер Джинглз!" И они пришли группой - все в синих формах:
Брут, Харри, Дин и даже Билл Додж. Они все были очень довольны, так же,
как и я. Через три-четыре дня после того, как Мистер Джинглз начал
делать трюк с катушкой, Харри Тервиллиджер, роясь во всяких штуках,
которые мы хранили в смирительной комнате, нашел восковые карандаши и
принес их Делакруа с какой-то смущенной улыбкой.
- Мне кажется, стоит покрасить катушку в разные цвета, - сказал он.
-Тогда твой маленький дружок станет как настоящая цирковая мышь.
- Цирковая мышь! - воскликнул Делакруа, и вид у него при этом был
безмятежно счастливый. Я думаю, что таким полностью счастливым он
выглядел, наверное, впервые за свою жалкую жизнь.
- Это он и есть! Цирковая мышь! Когда я выйду отсюда, он сделает меня
богатым, как в цирке! Вот увидите.
Перси Уэтмор, несомненно, напомнил бы Делакруа, что, когда тот выйдет
из Холодной Горы, то поедет в скорой помощи, которая не станет ни
торопиться, ни включать сирену или мигалку, но Харри было лучше знать.
Он просто сказал, что Делакруа может покрасить катушку в какие угодно
цвета, и это нужно сделать быстро, потому что после обеда ему придется
забрать карандаши назад.
Дэл сделал ее разноцветной. Когда он закончил, один конец катушки
стал желтым, другой - зеленым, а барабан посередине красным, как
пожарная машина. Мы привыкли к тому, что Делакруа трубит на ломаном
французском: "Maintenant, m'sieurs et mesdames! Le cirque presentement
le mous' amusant et amazeant!" (Внимание, месье и медам! Цирк предлагает
забавную и восхити тельную мышь!). Это, конечно, не совсем то, но
примерно таким был его французский. Потом его голос умолкал - я думаю,
он представлял в это время барабанную дробь, а потом бросал катушку.
Мистер Джинглз кидался за ней в мгновение ока, прикатывая назад либо
носом, либо передними лапками. За второе можно было платить деньги и
показывать в цирке. Делакруа, его мышь и эта разноцветная катушка стали
для нас главным развлечением, когда под нашу опеку явился Джон Коффи, и
все оставалось как есть. Потом моя "мочевая" инфекция, затихшая на
время, вернулась, появился Вильям Уортон, и вот тут начался ад.
Глава 10
Даты все время выпадают у меня из головы. Наверное, придется
попросить мою внучку Даниэль посмотреть некоторые из них в подшивках
старых газет, хотя стоит ли? Ведь события тех самых важных дней, того,
например, когда мы пришли в камеру Делакруа и увидели мышь, сидящую у
него на плече, или того, когда в блок поступал Вилли Уортон и чуть не
убил Дина Стэнтона, все равно не попадут в газеты. Может, даже стоит
просто продолжать, как пишется, в конце концов, я думаю, даты не так
важны, если помнишь события в том порядке, в каком они происходили.
Я знаю, что иногда время сжимается. Когда наконец из кабинета Кэртиса
Андерсона пришли документы с датой казни Делакруа, я с удивлением
увидел, что время свидания нашего друга-французика с Олд Спарки
подвинуто вперед, неслыханное дело даже по тем меркам, когда не нужно
было сдвигать половину рая и всю землю для того, чтобы казнить человека.
Речь шла о двух днях, помоему, вместо 27 октября назначили 25-е. Я не
уверен, что именно эти дни, но очень близко, я еще подумал, что Тут
получит назад свою коробку из-под сигар раньше, чем предполагал.
Уортон же поступил позже, чем мы ожидали. С одной стороны, суд длился
дольше, чем предполагали достоверные источники Андерсона (когда речь
идет о Буйном Билле, ничего достоверного не бывает, и мы в этом скоро
убедимся, включая наши проверенные временем и надежные методы контроля
за поведением узников). Потом, после того, как его признали виновным
(все происходило в основном по сценарию), его поместили в больницу в
Индианоле для обследования. С ним случилось несколько якобы припадков во
время суда, дважды довольно серьезных, когда он падал на пол и лежал,
дергаясь, трясясь и стуча ногами по доскам. Назначенный судом адвокат
заявил, что Уортон страдает эпилептическими припадками и совершил свои
преступления в состоянии помешательства. Обвинитель возразил, что эти
припадки инсценированы в отчаянной трусливой попытке спасти свою
собственную жизнь. Увидев так называемые эпилептические припадки своими
глазами, присяжные решили, что Уортон симулирует. Судья согласился с
ними, но назначил ряд анализов после оглашения, перед исполнением
приговора Бог знает, почему - может, просто из любопытства.
И уж совершенно непонятно, как это Уортон не сбежал из больницы (по
иронии судьбы жена Мурса Мелинда находилась в той же больнице в то же
самое время). Его, наверное, окружали охранники, а может быть, он все
еще надеялся, что его признают недееспособным по причине эпилепсии, если
таковую обнаружат.
Но ее не оказалось. Доктора не нашли никаких отклонений в его мозгах,
по крайней мере физиологических, и Крошку Билли - Уортона - наконец
водворили в Холодную Гору. Это произошло не то шестнадцатого, не то
восемнадцатого октября, мне помнится, что Уортон прибыл примерно через
две недели после Коффи и за неделю или за десять дней перед тем, как по
Зеленой Миле прошел Делакруа.
День, когда наш новый психопат появился в блоке, очень памятен для
меня. Я проснулся часа в четыре утра от пульсирующей боли в паху и
ощущения, что мой пенис стал горячим, тяжелым и раздулся. Даже еще не
спустив ног с кровати, я понял, что "мочевая" инфекция не прошла, как я
надеялся. Просто было временное затишье, и вот оно закончилось.
Я вышел на улицу по нужде - это было года за три до того, как мы
оборудовали первый ватерклозет, - и едва дошел до поленницы на углу
дома, как понял, что больше не вытерплю. Я успел стянуть пижамные штаны
как раз, когда полилась моча, испытывая самую мучительную в своей жизни
боль. В 1956-м у меня выходил желчный камень, говорят, это что-то
ужасное, но по сравнению с той болью желчный камень был как приступ
гастрита.
Ноги мои подкосились, и я тяжело упал на колени, разорвав пополам
пижамные штаны, когда расставлял ноги, чтобы не потерять равновесие и не
плюхнуться лицом в собственную лужу. Я бы все равно упал, если бы не
схватился левой рукой за полено в поленнице. Все это могло происходить в
Австралии или даже на другой планете. Мне было все равно. Единственное,
